"Спортсмен высокого класса - не подопытный кролик". Секреты Антона Шипулина
В субботу Антон Шипулин не смог возглавить общий зачет Кубка мира, а наоборот, опустился со второго места на третье. Тем не менее, россиянин продолжает борьбу за Большой хрустальный глобус, его отставание от лидера невелико – 37 очков. Почему же "шипулинский прорыв" состоялся именно в этом сезоне?
Елена ВАЙЦЕХОВСКАЯ
Новый личный наставник Шипулина – едва ли не самая загадочная фигура нынешнего российского биатлона. Андрей Крючков пришел в этот вид спорта из лыжных гонок по просьбе нынешнего президента СБР и главы Центра подготовки сборных команд Александра Кравцова. Это все, что я знала о Крючкове, отправляясь на интервью.
***
– Как получилось, что вы начали работать с Антоном Шипулиным?
– После Олимпийских игр в Сочи Антону захотелось попробовать что-то новое, сменить саму методику подготовки. Пришел он, разумеется, c этой просьбой не ко мне, а к Кравцову. Представил ему свою концепцию подготовки на следующие четыре года и сказал, что прежде всего хочет психологически отдохнуть. Поэтому и просит разрешения поработать вне сборной. Кравцов же порекомендовал обратиться ко мне. Биатлонисты часто тестировались в нашем центре, так что мы с Антоном знали друг друга, хотя никогда особенно не общались.
– И Шипулин сразу вам поверил?
– Конечно же, нет. Первым делом он меня спросил: "Откуда вы вообще можете знать, что мне нужно?". Я на это ответил, что совершенно не собираюсь диктовать, что и как ему нужно делать в тренировках. Но раз уж он хочет попробовать найти что-то такое, что подойдет именно ему, я готов объяснить какие-то вещи. Но ни о каком доверии речи изначально не шло.
За время работы в большом спорте я понял одну важную вещь, которая позволяет мне достаточно быстро находить общий язык как с тренерами, так и со спортсменами. Я перестал думать, что я умнее них.
– Получается, какое-то время вы так думали?
– На самом деле нет. Моя задача – просчитывать риски. Если тренер хочет повысить у своего спортсмена какие-то качества, я "перевожу" написанный им план работы на язык биологии и объясняю, что при такой работе организм приобретет, а что потеряет. Прерогатива тренера выбрать из всего предложенного тот вариант, который его устраивает. Так сейчас работает вся Европа. Я читаю довольно много всевозможной переводной литературы. И понимаю, например, что результаты тех же норвежцев идут не от того, что тренер правильно ткнул пальцем в небо, а от того, что со спортсменами очень прицельно работают самые разные специалисты. В подборе упражнений, которые те же норвежцы выкладывают на видео, нет хаоса – там четко понятно, что и зачем делается.
***
– Получается, что будущее спорта – это не тренеры-практики, а тренеры-физиологи?
– В каком-то смысле да. Главное – договориться. Не мешать тренеру, а помогать ему.
При этом я отдаю себе отчет в том, что никогда ни один физиолог не встанет на один уровень с тренером. Потому что первый рассуждает о работе клетки на уровне пробирки, а через тренера из года в год проходят тысячи людей. И сам он методом проб и ошибок приобретает колоссальный практический опыт и четко знает прямую зависимость между работой и откликом на нее. Более того, с опытом видит все более и более короткий путь к цели. Любому сильному практику совершенно наплевать, если в каком-то учебнике написано иначе. Его этим не собьешь.
Физиолог в этом отношении может только предложить какие-то вещи. Как, например, не нарушая ключевой цели, компенсировать потери, которые организм несет в условиях той или иной работы. Или просчитать, какая работа наиболее оптимальна для достижения конкретной задачи.
На момент начала нашей совместной работы тот же Шипулин прошел через самые разные тренерские методики, имел огромный опыт собственных выступлений. Более того, он ведь пришел к Кравцову с детальным планом летней работы – сам написал, как его видит. То есть, выступил в роли тренера, что на самом деле неудивительно: он ведь перелопатил ногами тысячи километров. И через свои ощущения может рассказать о чем угодно. Когда я увидел этот план, то сразу понял, чего он хочет. И написал в свою очередь свои выводы и рекомендации.
Дело в том, что Антон – очень думающий спортсмен и очень чувствителен к нагрузкам. Он не из тех, кого чем больше грузишь, тем быстрее они бегут. Ему важно не просто понимать, что он делает, но постоянно чувствовать, что это приносит именно тот результат, которого хочется добиться. Как, например, поймать внутреннее ощущение скорости? В голове ведь нет спидометра. Каким образом спортсмен, который идет по лыжне в одиночку, может понять, что едет быстро? Таких партнеров, как Мартен Фуркад, Йоханнес или Тарьей Бе у Шипулина в сборной нет. Да и партнеров по сборной долгое время не было, пока мы готовились к сезону. Поэтому мы пошли тем же путем, которым в свое время шла Юстина Ковальчик.
– Вы с ней тоже работали?
– Нет. Но мы довольно часто пересекались на сборах, когда я работал в лыжах со спринтерской группой Юрия Каминского. Я много разговаривал с тренером Юстины – Александром Веретельным, смотрел, как они трудятся. Работу на спусках, то есть, в некотором роде искусственные условия, позволяющие создать ощущение быстрого перемещения, когда ты сам себе формируешь скорость, я взял как раз от них. В том же Эстерсунде мы подводились к стартам первого этапа Кубка мира именно таким образом – под "тупой и быстрый" снег.
Я понимал, что если по такому снегу Шипулин побежит своим привычным "жимовым" стилем, то ничего хорошего не будет. Потому что среди соперников достаточно много ребят, которые в силе ног превосходят Антона. И привычная темпо-ритмовая структура движений здесь не совсем годится. В итоге Антон стал в Эстерсунде вторым.
– Что такое "тупой" снег?
– Снег, на котором возникает "тупое", то есть лимитированное скольжение. Проблем с лыжами у Антона, как правило, не бывает, но его лимитирует само скольжение в шаге. Он привык чувствовать, как лыжа скользит под ногой. И если вдруг это ощущение становится "тупым", оно вызывает внутренний дискомфорт. Даже если при этом не сильно теряется скорость. В спринтерских гонках это особенно принципиально – там нет спины соперника, не за кем тянуться.
Бывает и наоборот: спортсмены приезжают с "тупого" снега на лед – и не могут бежать. Тоже надо понимать: почему? Не хватает возможностей сердечно-сосудистой и дыхательной систем? Или мышечного аппарата? Да нет, ребята, вы в прекрасном состоянии. Просто вы пытаетесь переложить на лед те ощущения, которые выработали, тренируясь на "медленном" снегу. Поэтому ничего и не получается...
***
– Насколько большие изменения пришлось вносить в технику Шипулина, когда вы начали с ним работать?
– Мы поменяли только работу рук. Раньше Антон шел "локтем вниз". Так ходят очень многие, но если посмотреть на того же Мартена Фуркада, у него работа рук совершенно иная. Он идет так, как ходят лыжники: создает в плечевом поясе жесткую систему, не "проваливаясь" в локте. Именно поэтому продвижение по лыжнее у француза намного мощнее. Но для того, чтобы так ходить, нужен не только навык, но и определенные мышцы.
– Можно ли говорить, что техника Фуркада – правильна, а та, что была у Шипулина – нет?
– Мы ведь строим любое движение так, чтобы оно сочеталось с телосложением человека, соотношением его костных рычагов, с возможностями организма. Именно поэтому я всегда говорю: не бывает хорошей или плохой техники. Можно научить перворазрядника бегать в точном соответствии с тем, что описано в учебниках, но он на всю жизнь так перворазрядником и останется.
Нужно прежде всего решить: что нам нужно? Классически красивый ход, или золотые медали? Другой вопрос – реализация. Можно поставить лыжную палку чуть дальше, удлинив тем самым рычаг. Но если мышцы недостаточно сильны, работать такая конструкция все равно не будет. Так что, когда Шипулин говорит мне, что не может изменить биомеханику собственного бега, я отвечаю: ты не можешь изменить ее только потому, что у тебя пока нет систем, способных желаемую биомеханику обеспечить. Для этого прежде всего нужен определенный мышечный аппарат.
Другой вопрос, что есть некие каноны биомеханики. Если мы изменили работу рук, значит, изменится и работа ног. И это тоже обязательно нужно учитывать.
Вообще я не сторонник того, чтобы все рушить и подгонять технику под какое-то собственное понимание того, как нужно перемещаться по лыжне. Нет единого рецепта. Можно идти по лыжне совершенно не так, как это делает Фуркад, и при этом выигрывать.
– Но есть же определенные тенденции?
– Безусловно. Сейчас появляется более импульсное отталкивание – и в биатлоне, и в лыжах. Именно так – скоростно-силовым образом идут Мартен Фуркад, Тарьей Бе, Эмиль Хегле Свендсен. У них короткое отталкивание и длинное скольжение, позволяющее отдыхать: напряглись – прокатились.
– Можете объяснить, что произошло с Шипулиным в Оберхофе, где он провалил спринтерскую гонку?
– Дело в том, что техника бега у Антона – это техника "порхающего листа". Он достаточно амплитудно выносит руки, вытягивается, приподнимается на носочек и только потом толкается. Основное усилие отталкивания идет с канта лыжи, а не с ее поверхности. Когда спортсмен "сидит" на лыже, как, например, Дима Малышко, толкнуться на ледяной поверхности становится несколько проще. А при толчке с канта лыжи начинают разъезжаться. То есть, в спринте Антон просто не сумел "собрать" ноги. Собственно, он сам потом подтвердил это: сказал, что хорошо себя чувствовал, но как ни старался, не мог нормально толкнуться.
Как раз после той гонки Шипулин решил, что нужно научиться толкаться и на льду тоже. Я же первым делом спросил, какие мышцы у него болят. Выяснилось, что сильнее всего дискомфорт ощущается в дельтовидных и косых мышцах живота. Почему? Да потому что от невозможности держать себя на льду, Антон стал пытаться компенсировать это руками, за счет мышц кора и плечевого пояса, которые для такого случая должны быть очень хорошо подготовлены как в силовом, так и в аэробном компоненте.
– Как у Фуркада?
– Да. Он ведь тоже идет кантом, а не поверхностью. Но правильному ходу с наскока не научишь. Надо, во-первых, уметь "задавливать" лыжу в лед, то есть иметь возможность тренироваться именно на такой поверхности, во-вторых – подготовить мышцы, чтобы при необходимости они были способны взять на себя часть нагрузки.
Я всегда первым делом смотрю именно на такие вещи. Когда мне говорят, что спортсмен не показал результат, потому что не готов, у меня сразу возникает вопрос: не готов в чем? Если человек провел шесть месяцев на сборах, он, конечно же, может быть не готов физически, но не нужно забывать и о реализации имеющегося моторного потенциала через соответствующую биомеханику движения. Именно в реализации двигательного потенциала очень часто кроется неуспешное выступление спортсмена на соревнованиях при тех или иных внешних условиях.
– Слушаю вас и невольно вспоминаю случайно услышанный на этапе в Рупольдинге комментарий четырехкратного олимпийского чемпиона Александра Тихонова: "Если Шипулин усилит плечевой пояс, он сумеет поднять скорость собственного бега на порядок".
– Ничего удивительного. У Тихонова – колоссальный спортивный опыт. Поэтому ему достаточно беглого взгляда, чтобы понять: такая темпо-ритмовая структура бега, как у Антона, очень сильно завязана на работу плечевого пояса. Как только Шипулин стал пытаться создавать при движении более жесткий рычаг в руках, он сам понял, где именно и в чем надо прибавлять.
***
– Сколько времени, по вашим ощущениям, нужно на то, чтобы обеспечить Антону необходимую мышечную систему?
– Понятно, что по ходу сезона этого уже не сделать – только в подготовительном периоде. По мере изменения мышц биомеханика движений будет меняться, а этапы Кубка мира – не самое подходящее место, чтобы экспериментировать. Опять же, отработка любых новых навыков наиболее эффективна, когда центральная нервная система спортсмена находится в свежем состоянии. Если эта система утомлена, она невольно исказит саму идею того, что я хочу, как тренер.
– А как же распространенное мнение, что спортсмену высокого класса технику уже не переделаешь?
– Если стоять над душой у человека и говорить ему, как надо двигаться, то действительно не переделаешь. Потому что в этом случае спортсмен будет правильно ставить руку или ногу только до тех пор, пока слышит подсказки тренера. Ведь все ощущения уже наработаны годами. Более того, как только человек начинает двигаться иначе, нежели привык, и ощущения меняются, в мозг идет изменившийся сигнал. То есть, головой спортсмен воспринимает правильное движение как неправильное. И автоматически возвращается к той модели, которая более комфортна.
Значит, нужно ломать голову: каким образом создать условия, в которых человек стал бы воспринимать нужные навыки правильно. Это сложно. Гораздо проще, безусловно, сказать, что переучить спортсмена не представляется возможным.
В принципе мы уже начали с Антоном такую работу. Когда приезжали на чемпионат страны в Чайковский, на нас смотрели, наверное, как на не совсем нормальных – так же, как и в Оберхофе, где мы делали специальную работу на зарядке, перед гонкой. Для обывателей, допускаю, какие-то наши упражнения действительно выглядят смешно, по принципу "лишь бы чем время занять". На самом деле, все эти упражнения были направлены на то, чтобы поддерживать определенные функции. Другими словами, мы тонизируем мышцы корпуса с тем расчетом, чтобы они правильно работали и через два часа, и через три, когда Шипулин приедет на заключительную стрельбу.
Центральной нервной системе нужно ведь постоянно напоминать, чего мы от нее хотим. В идеале мышцы должны работать именно в том режиме, в котором они работают в ходе гонки. При этом ты должен уметь переключаться под разные условия скольжения, под разный профиль трассы. Иначе будешь уязвим.
– С кем функциональнее работать – со спортсменом или с тренером?
– Проще работать с тренером, у которого уже есть группа спортсменов, которых он хорошо знает – что им подходит, какие объемы нагрузки они выполняют, какие упражнения делают. Примерно так, как я работал с Юрием Каминским. Он – очень думающий тренер, постоянно пытающийся понять, что и зачем делает.
Я, например, никогда не был сторонником тратить время на то, чтобы заниматься со спортсменом общей физической подготовкой. То есть, развивать мышцы, которые у лыжника не несут основной нагрузки с точки зрения конькового хода. А только тянут на себя ресурс организма. Надо четко понимать: культуристы на лыжах не бегают. Это называется морфо-функциональная специализация.
У меня в университете был преподаватель, который в шутку любил говорить, что все спортсмены – существа ненормальные. Потому что у них развиты только те мышцы и функции, которые определяют результат в избранном виде спорта. Нельзя давать спортсмену силовую тренировку, как в плавании, а потом заставлять его бегать на лыжах. Потому что это рушит все законы биологии. Если я выбираю какое-то определенное упражнение, то должен четко понимать, какие именно процессы адаптации запущу при этом в организме.
***
– Я нередко прихожу к мысли, что очень немногие тренеры идут в своей работе от конечной задачи. Подавляющее большинство просто нагружает спортсмена в соответствии с привычными методиками, не очень понимая при этом, к чему все это приведет.
– Согласен. Когда я начинал работать со спортсменами, наиболее тяжелым было объяснить тренеру – на его языке – свою биологическую идею. Тренер ведь, как правило, рассуждает о тренировке с позиции того или иного упражнения. Более того, даже когда человек четко понимает, каким должен быть конечный результат, он видит его с позиции некой линейной связи – зависимости между определенными упражнениями и результатом. А человеческому организму все это совершенно фиолетово. Он создан не для упражнений. Ему их навязали. И воспринимает наш организм не конкретную штангу с грифом и 20-килограммовыми блинами, не прыжки и не лыжи. А некое насильственное воздействие на себя со стороны.
Просто надо понимать: когда мы хотим развить те или иные функции, мы можем либо помочь организму в этом, либо помешать. Для этого, собственно, нужны тестирования: чтобы понимать, что организм спортсмена не просто развивается, а развивается именно так, как мы того хотим.
Я могу сфотографировать того же Мартена Фуркада на определенном отрезке дистанции, просчитать темпо-ритмовую структуру его бега, разложить все это на компоненты и уже потом ломать голову, каким именно путем можно развить системы, способные обеспечить реализацию поставленных задач. Но если, к примеру, уменьшить длину шага, но увеличить частоту, это сразу изменит требования к сердечно-сосудистой системе. Основной проблемой станет не увеличение размера сердца, а его способность выталкивать кровь с высокой частотой, соответствующей темпу беговых шагов. В этом случае от тренера потребуется перераспределить акценты в тренировочном процессе в рамках подготовительного периода, обеспечивая развитие именно этого аспекта перестроек сердца. Соответственно, высвобождается ресурс времени и экономится ресурс организма спортсмена.
Если мы хотим точно программировать спортсмена, чтобы он был способен пробежать дистанцию не за 4 минуты, а за 3.40, совершенно недостаточно нагрузить все системы еще на 10 процентов. Человек не побежит быстрее до тех пор, пока ты не поймешь, что эти 20 секунд, условно говоря, кроются не в недостаточно развитом мышечном аппарате, а в работе сердечно-сосудистой системы.
С другой стороны, нет никакой необходимости развивать мощность той или иной системы на сто процентов, если в соревнованиях она работает на 60. Многие же искренне полагают: если развить все по максимуму, то спортсмен по максимуму и побежит. Делал, допустим, человек в своей предсезонной подготовке 150 часов шаговой имитации. Значит, если сделает 160 или 170, то будет ему счастье. А это не так.
Плюс – специфика вида спорта. Чем больше вариативных условий, тем сложнее все просчитать. Например, когда я анализирую трассу в Фалуне, на которой пройдет чемпионат мира по лыжам, то принимаю в расчет все: какой там был снег пять лет назад, какие подъемы на трассе, какой они категории, какие возможности организма нужны для того, чтобы с такой трассой справиться. Что нужно, например, чтобы забежать в подъем, не отстав от соперников, но при этом не выходить на максимальное потребление кислорода. Потому что если выйти на него на подъеме категории "А", то на следующем – категории "Б" – ты просто умрешь прямо на лыжне.
Не говорю уже о том, что с возрастом у человека идет регресс, который тоже необходимо учитывать.
– А как же Бьорндален? Это гениальная конструкция, созданная природой, или же гениальные тренерские мозги?
– То, что Оле Эйнар одареннейший спортсмен, не вызывает сомнения. Эта одаренность, как мне кажется, проявляется прежде всего в том, что с генетической точки зрения все системы его организма предрасположены именно к тому, чтобы выполнять ту работу, которую он делает. Не так просто заставить центральную нервную систему терпеть строго определенные вещи, а не просто холод и боль. Собственно говоря, талантливые спортсмены – это люди, которые во-первых, имеют предельную мотивацию, а во-вторых, – чья центральная нервная система позволяет выдерживать предельные нагрузки. Сейчас Бьорндален бегает с кривыми палками, и все мы у себя в центре ломаем по этому поводу головы, подробнейшим образом разбираем биомеханику движений.
– В этом действительно есть рациональное зерно?
– Да. Там имеются определенные нюансы. Научно говоря, идет совпадение угла максимальной силы и вектора приложения усилия. Но это совершенно не означает, что все лыжники и биатлонисты должны немедленно перейти на кривые палки.
***
– Недавняя история с дисквалификацией российских ходоков заставила меня в очередной раз задуматься о том, зачем люди вообще начинают прибегать к помощи запрещенной фармакологии. Понимают, что иначе им просто не справиться с объемами нагрузки, или же это случается, когда тренер исчерпал свой опыт и не может придумать ничего другого?
– Как только человек перебирает с физической нагрузкой, его гормональная система начинает истощаться. И это тянет за собой снижение иммунитета. Поэтому допинг в большинстве случаев используется не для того, чтобы что-то там развить. А чтобы банально поддержать гормональную систему. Вся идея зачастую заключается лишь в этом.
На мой взгляд, использование запрещенных препаратов в спорте может преследовать две цели: исправить методические ошибки тренера, когда та или иная нагрузка по объему и интенсивности или по своему сочетанию с другими нагрузками противоречит биологическим закономерностям развития организма. То есть, эти закономерности обойти. Обмануть организм.
Вторая цель может заключаться в том, чтобы организм перешел на новый уровень адаптации через еще более высокие нагрузки, к которым он в силу разных причин не готов. Но вопрос-то в другом: есть ли альтернатива стимуляторам?
– Считаете, что она есть?
– Конечно. Я даже не говорю сейчас про запрещенную фармакологию: можно развести нагрузки так, чтобы организм не требовал вообще никакой фармакологии – кроме витаминов и аминокислот. В этом плане я стою на позиции, которой придерживаются многие мои западные коллеги.
– Поясните.
– Они считают, что фармакология – не единственный путь к рекордам. Но не потому, что тебя могут поймать и дисквалифицировать – это вообще не вопрос ученых. А потому, что мышца должна "переварить" нагрузку самостоятельно. Только в этом случае работа способна дать максимальный эффект. Фармакология же облегчает восстановительный процесс. И получается, что объем работы ты выполнил, но полноценного эффекта от этого уже не будет.
– А стоит ли с вашей точки зрения золотая олимпийская медаль тех жертв, которые спортсмен за нее платит?
– Сложный вопрос. Не так давно я наткнулся на любопытную статистику в каком-то европейском издании. Спортсменам задавался один-единственный вопрос: если вам скажут, что после олимпийской победы вы пожизненно останетесь инвалидом, пойдете ли вы на это? 27 процентов опрошенных ответили утвердительно. То есть, с их точки зрения олимпийская победа того стоит.
Я крепко задумался над прочитанным. На мой взгляд, жизнь на спорте не заканчивается. И кем, потеряв здоровье, ты себя в этой дальнейшей жизни увидишь? Сможешь ли нормально жить, если сейчас заплатишь такую цену? И насколько вообще будешь готов к другой жизни? Самое страшное ведь происходит тогда, когда человек уходит из спорта, так и не сняв прежнюю маску. Причем происходит это далеко не всегда от нежелания ее снять. Некоторые завершают карьеру до такой степени внутренне искалеченными, что просто не могут этого сделать – переключиться, перестроиться. Я видел немало таких людей. Которые, условно говоря, много лет просыпались и, как проклятые, пахали ради того, чтобы стать еще на один шаг ближе к цели. Но дошли до вершины и реально не понимают, что им теперь делать.
***
– Есть ли какие-то виды спорта, с представителями которых вы особенно хотели бы поработать?
– Может быть, гигантский слалом. На самом деле я использую в своей работе очень многое из самых разных видов спорта. Давно понял, например, что в спортивной гимнастике тренеры ушли гораздо дальше своих коллег в понимании того, как строится движение.
– Неудивительно. Любое неправильное движение в таком виде спорта способно оказаться вопросом жизни и смерти.
– Возможно. А один из лыжных тренеров мне, например, как-то сказал, что пришел к пониманию техники лыжного хода в подъем, наблюдая за тем, как по вертикальной стенке движется паук, который фактически кладет голени ног на поверхность. Звучит смешно, но если присмотреться, именно так идут в подъем очень многие норвежцы.
– Над стрельбой вы с Шипулиным тоже работаете?
– Нет, это единственная область, в которую я не лезу вообще. Хотя Антон постоянно меня подкалывает, говорит, что научит меня работать с "трубой" и планшетом. Я очень люблю учиться, именно поэтому мне нравится работать с тренерами, но тут есть один нюанс. Прежде чем влезать в стрелковую подготовку, мне самому надо понять: от чего вообще зависит качество стрельбы. Разобраться в природе тремора, например. Что это? Откуда он берется? Что такое работа на коротком пульсе? По каким причинам и в какой момент у спортсмена начинается разбалансировка, и он мажет пятый выстрел? Это ведь не стрельба, а чистая физиология.
Приведу такой пример: один спортсмен прекращает работать перед заходом на рубеж раньше, другой позже. У кого преимущество? У того, кто бросил работать раньше? Не факт. Потому что возбудимость более загруженной мышцы ниже. Соответственно ниже будет и тремор, но только в первые секунды. А значит, темп стрельбы тоже должен быть соответственным.
Прежде чем менять человеку его привычную изготовку в стрельбе лежа или стоя, надо досконально понимать, какие мышечные механизмы все это обеспечивают. А не просто советовать опустить плечо или поднять локоть. Другими словами, нужно время, чтобы во всем этом разобраться. Потому что спортсмен высокого класса – это не подопытный кролик.
– Как, кстати, вы относитесь к понятию "пик формы"?
– Никто его, как говорится, не щупал, но он безусловно есть. Как любит говорить Антон, у него есть два точных показателя. Первый – когда ударил по мышце и она "звенит", а второй – когда появляется способность долго сидеть в бане.
– Когда вы встречаетесь на очередном этапе работы?
– На днях лечу к нему в Екатеринбург – Антона отпускают из расположения команды на несколько дней домой. Потом у нас планируется совместный сбор в Чехии, и уже во второй половине февраля начнем целенаправленно готовиться к чемпионату мира в Контиолахти.
Почему мне сейчас желательно по возможности постоянно быть рядом с Антоном? Потому что на текущем этапе важно максимально правильно донести до спортсмена саму идею работы, которую он делает в тренировках, и указать критерии, на которые следует ориентироваться по своим ощущениям. Остальное он сделает сам.
