«Страшно умирать постепенно». Памяти Александра Ширвиндта
Президент Театра сатиры народный артист РФ Александр Ширвиндт умер на 90-м году жизни, сообщил ТАСС со ссылкой на художественного руководителя Театра сатиры Сергея Газарова.
«Мне позвонил Миша, сын Александра Анатольевича, он умер в больнице полчаса назад. Как и что будем делать, я пока не знаю», — сказал собеседник агентства.
В феврале 2020 года в «СЭ» вышло большое интервью Александра Ширвиндта. Обозреватели «СЭ» Юрий Голышак и Александр Кружков встретились со знаменитым спортивным болельщиком и актером для нашей рубрики «Разговор по пятницам». Предлагаем вспомнить одну из интересных частей беседы с Александром Анатольевичем.
Александр Ширвиндт
Родился 19 июля 1934 года в Москве.
В 1956 году окончил Театральное училище имени Щукина.
Актер, режиссер, сценарист.
Народный артист России. С 2000 по 2021 год — художественный руководитель Театра сатиры. С 16 ноября 2021 года — президент Театра сатиры.
Снимался в фильмах: «Ирония судьбы, или С легким паром!», «Двенадцать стульев», «Трое в лодке, не считая собаки», «Вокзал для двоих», «Самая обаятельная и привлекательная», «Миллион в брачной корзине» и многих других.
Умер 15 марта 2024 года в Москве.
***
— Вы прошли не так давно через испытание юбилеем. Удивительные подарки были?
— Мамед Агаев, директор нашего театра, очень растрогал. На блошином рынке отыскал граммофон, мне притащил. Вон стоит. Я ведь обожаю старые пластинки! Но прослушивать их надо не на гениальной технике — на древнем-древнем граммофоне. Только на нем! Чтобы с шипом, треском.
— Самая крутая пластинка, которая побывала в ваших руках?
— Ну, спросили... Хотя была! Разбирал на даче закрома старых пластинок. Еще со времен бабушек и родителей. Нашел кожаный альбом. Думаю — это что ж за сокровище? Протер — золотом проступает надпись: «Доклад товарища Сталина на таком-то съезде...» Пластинок двадцать!
— С ума сойти.
— Сам доклад — 18 пластинок. Последние две — аплодисменты. Я не шучу. Не дай Бог — не дописать! Сколько шли, столько и намотали.
— Прослушали?
— Доклад-то? Конечно. Аплодисменты — мельком.
— Кстати! Самая невероятная овация в вашей жизни?
— Да всегда хорошо принимают. Но двух пластинок не было точно!
— К разговору о подарках. От Андрея Миронова в вашем доме что-то сохранилось?
— Вы знаете чудесную историю про батарею?
— Что-то вспоминается. Но нетвердо.
— Марк Захаров, Гриша Горин и Андрей шли ко мне на день рождения — а во дворе подхватили ржавую батарею. Доперли эту тяжесть до третьего этажа.
— Еще и речь наверняка заготовили.
— Горин увязал как-то батарею с теплом сердец. «Несите теперь обратно», — говорю. Понесли! Я наблюдаю. А потом что уж им в голову пришло — не знаю, но решили довести ситуацию до полного абсурда.
— Притащили обратно?
— Да. Тут уж я принял. Куда деваться. Может, и стоило ее сохранить. Для музея.
— Вот это выдумка.
— Захаров с Мироновым могли проводить меня на вокзал, посадить на поезд в Харьков. Затем помчаться во Внуково — и прибыть в Харьков раньше меня. Спрятаться где-то и «пугануть», как Марк выражался. Чтобы я подумал — допился, видения...
Евтушенко
— Мы общались с Аркадием Аркановым. Тот начал вдруг вспоминать совсем забытого торпедовца Ленева: «Ах, какой футболист!» У вас был любимец — из малоизвестных?
— У меня ощущение, что в том «Торпедо» все были звезды! С Козьмичом общались плотно, Эдика Стрельцова тоже хорошо знал. Биография-то у меня очень длинная, понимаете? На «Торпедо» сейчас зовут как старейшину, таких осталось-то... Давайте считать.
— Давайте.
— Познер — торпедовец. Входит в этот круг. 90-летний Чапчук, бывший директор Новодевичьего и Ваганьковского. Еще Колька Сванидзе. Тоже за «Торпедо». Всё! Поэтому мы — такие хоругви.
— Как сформулировали.
— Я мучаюсь с этой командой сколько десятилетий... (постукивает трубкой по книжке.) Слава богу, хоть стадион скоро начнут строить.
— Нам передавали — на презентации вы рассказали анекдот про крематорий.
— Да? Сейчас лишь один вертится в голове: сотрудник крематория чихнул на рабочем месте и теперь не знает, где кто. Но как это относится к нынешнему «Торпедо» — уже не помню. Зато применимо ко всем, кто был «архи»!
— Евгений Евтушенко описывал нам самый памятный матч из собственной юности: 1955-й, СССР — ФРГ. К стадиону «Динамо» съезжались со всей Москвы ампутанты на тележках — их звали «танкисты»...
— А я еду домой мимо новой динамовской «капсулы» и вспоминаю, как первый раз в жизни оказался на футболе. Двоюродный брат, прошедший всю войну в артиллерии, привел меня на стадион в 1946 году.
— Господи.
— Мне было 11 лет. «Динамо» играло с «Торпедо».
— 74 года назад.
— Представляете? Стаж! Сейчас прихожу на стадион — с соседней трибуны полтора часа на морозе орут: «На фиг! На фиг!» Не закрывая рта. Вот кого надо в театр-то.
— Сами поражаемся — какое должно быть самообладание.
— Сколько же нужно? Но дело не в этом. Фанатов теперь рассаживают по разным трибунам, чтобы избежать мордобоя и отстрела. А прежде у стадиона «Динамо» был уличный клуб. Даже в те дни, когда не было матча, стояла толпа. Люди темпераментно обсуждали игру — но морды не били...
— Называлось место «брехаловка». Мы застали.
— Верно! Это потрясающе!
— С Евтушенко, вашим соседом по высотке на Котельнической набережной, о футболе говорили?
— Мало. Расскажу другую историю. В нашем доме до сих пор есть подземный гараж. В советские времена въехать туда было практически нереально, мы с Женькой долго стояли в очереди. Когда умер архитектор Чечулин, эту высотку и проектировавший, одно место в гараже освободилось. Внепланово. Мне шепнули, что комиссия выбирает между мной и Евтушенко. Я понимал, что шансов у меня никаких. Евтушенко — популярнейший поэт, глыба. Но тут он опубликовал стихотворение «Тараканы в высотном доме».
— Про Котельническую?
— Нет, писал про страну — аллегорически. Но тараканов в доме действительно было несметно, гаражная комиссия обиделась. В гараж въехал я.
«Антилопа-Гну»
— Свою первую машину — «Победу» — вы приобрели вскладчину с родителями у легендарного мхатовского артиста Виктора Станицына. В древнем интервью уверяли, что за 22 года она прошла 850 тысяч километров.
— Я пошутил. Зимой «Победа» напоминала огромный ржавый сугроб и заводилась уникальным способом. Жил я тогда в Скатертном переулке, дом 5а. Напротив, в доме 4 — Комитет по физической культуре и спорту. У входа всегда стояли ребята, трепались. Чаще почему-то боксеры — Володя Енгибарян, Боря Лагутин, Олег Григорьев, Андрей Абрамов... Окликал их, и эти замечательные парни дружно впрягались в мой сугроб, специально припаркованный носом к Мерзляковскому переулку. Чтобы наклончик был. Благодаря чему с толкача удавалось завести. Дальше в районе Никитской из милицейского стакана ко мне бежал инспектор Селидренников. Размахивая палкой, орал: «Ширвинг, ты у меня доездишься — сымай номер!» Угроза была символическая.
— Это почему?
— Оторвать номерной знак от моего сугроба можно было исключительно автогеном. Откуда он у инспектора ГАИ?
— Судьба «Победы»?
— Совсем уж последних ее дней не знаю. А продал по иронии судьбы именно Селидренникову. Вон «Победа», смотрите.
— Где?
— Да на столе. Что, нету? Неужели украли? (Через несколько секунд поисков игрушечная «Победа» коричневого цвета обнаруживается под календарем.) А-а, вот она. У меня была точно такая же.
— Коричневая?
— С завода вышла серая. Но ее первоначальный цвет для многих оставался загадкой, потому что машина всегда была покрыта толстым слоем грязи. Кстати, в 90-е меня как бывшего владельца «Победы» пригласили поучаствовать в финале автопробега. На Воробьевых горах дали прокатиться.
— На «Победе»?
— Ну да. Было ей лет 50 — но все родное! Хозяин — шикарный мужик, умелец. Я сел и обалдел. Ничего не видно! Сзади — крохотное окошко. Руль не повернешь. Спросил: «Заблокирован?» Оказалось, нет. Просто руки забыли, как крутили руль без гидравлики. Подумал — как же я раньше-то пьяный, да с десятью артистами ночью на такой «Антилопе-Гну» по Москве колесил?! Между прочим, я не только на «Победе» гонял. Еще на лошади.
— Где?
— В Молдавии снимали фильм «Атаман Кодр» — так я километров 15 скакал до ближайшего села. Потом обратно.
— Зачем?
— Как это — зачем? За выпивкой! На съемках мы с лошадей не слезали. Я так уверовал в свои кавалеристские способности, что годы спустя во время фестиваля «Золотой Остап», где был президентом, подписался выехать на сцену на белом коне. Кое-как на него меня взгромоздили. Слезть оказалось сложнее.
— Снимали вручную?
— Ну разумеется. Я хватался за гриву, пытался сползти без ущерба. Вместо торжественного открытия вышел фарс.
— Вы говорили, что на обратном пути с рыбалки неоднократно засыпали за рулем. Последствия?
— Иногда я в жопу шлепал, иногда — меня. До серьезных аварий, слава богу, не доходило. Причем для водителей постоянно придумывают новые средства, не дающие уснуть, — пищалки, жужжалки, дрожалки... Это все ерунда. Даю совет — если в дороге начинаешь клевать носом, немедленно сворачивай на обочину. Чтобы прийти в себя, достаточно подремать десять минут. А вот ехать и продолжать бороться со сном чревато.
— Кто из ваших друзей уважал рыбалку?
— Горин. Великий Николай Крючков к старости соглашался на съемки только при условии, что рядом будет водоем и можно закинуть удочку. Леня Дербенев, поэт-песенник, затянул меня на подледную рыбалку. Мотыля засовывал в презерватив и держал за щекой, чтобы не замерз.
— Андрей Миронов ловил?
— Абсолютно равнодушен. На съемках фильма «Трое в лодке» прикрепили к нам водолазов. Чтобы мы не утопли в Темзе.
— Снимали же не на Темзе?
— Темзу играл Неман у города Советска. Бывшего Тильзита. Так мы уболтали водолазов тихонечко прицепить к удочке Миронова гигантского окуня. Магазинного, естественно. Видели бы вы восторг Андрея: «Это я поймал!»
Возраст
— В вашей жизни было много потерь. Чью смерть переживали особенно тяжело?
— Ох... Снаряды рвутся все ближе. Не хватает уже ни сил, ни слез. Уходят целые поколения! Я-то смерти не боюсь. Страшно умирать постепенно. Из красивого старика превращаться в беспомощного. Собственный возраст, написанный на бумаге, хочется заклеить. В календаре Дома кино начиная с 80 поздравляют даже с некруглыми датами. Потому что надежды поздравить со следующей круглой мало.
— Вычитали, что вы ведете дневники. Давно?
— Нет-нет. Если что-то записываю, это не дневник.
— А что же?
— Антисклероз!
— Как-то вы рассказывали: «Ночью не спалось, решил пересмотреть «Крестного отца». Оторваться невозможно!» Последнее, что так пересматривали — и не могли оторваться?
— Сегодня многие тянутся к ретро. Потому что там другая система взаимоотношений со зрителями, с искусством. Говоря актерским языком — больше «сливочного масла». Правда, когда начинаю рассуждать об этом, сразу ловлю себя на старческом брюзжании. Но возьмем «Крестного отца». Вроде знаешь фильм наизусть — а все равно не оторваться. Вот что такое настоящее кино. Фуфло-то пересматривать не захочется.
— В кино вас зовут до сих пор. Предложение, над которым особенно смеялись?
— По-моему, режиссеры и продюсеры уже отчаялись затащить меня на съемочную площадку. Не из-за того, что я кокетничаю или торгуюсь. Просто материал однообразный. Боевики, олигархи... Мне это физически неинтересно.
— В вашем кабинете хоть раз вставали на колени?
— Бывало. В основном шутливо.
— Кто-то из артистов просил не выгонять?
— Да это я падаю перед ними на колени и прошу не увольняться. Ха! Шучу. Все, ребята, хватит! Скоро начинается спектакль, мне нужно готовиться. Я и так вам уже на семь серий нарассказывал.
— Александр Анатольевич, позвольте еще два вопроса?
— Валяйте.
— Когда-то вы про себя говорили: «Я мягкий, добрый, вялый». С возрастом что-то добавилось?
— К 85 годам я стал еще более мягким, еще более добрым и... Совсем вялым.
— Другая ваша цитата: «Иногда мне 100 лет по ощущениям, иногда — 20». Последний случай, когда чувствовали себя на 20?
— Хм... Вот сегодня — примерно на 77. Бывает и на 120. А вчера вечером казалось, что мне уже лет 400.
— О, Господи. Что стряслось? Давление?
— Не знаю. Совершенно дохлый был. К утру отпустило. Ну а сейчас у меня спектакль — значит, через полтора часа буду вынужден быть молодым.
«СЭ» выражает соболезнования родным и близким Александра Ширвиндта.
RSS