Газета Спорт-Экспресс № 47 (5220) от 5 марта 2010 года, интернет-версия - Полоса 16, Материал 1
ШАХМАТЫ
РАЗГОВОР ПО ПЯТНИЦАМ
Собеседником корреспондентов "СЭ" стал знаменитый шахматист, чемпион СССР 1954 года.
Юрий АВЕРБАХ
АВОСЬКА ДЛЯ ФИШЕРА
8 февраля ему исполнилось 88.
О форме бывалого гроссмейстера легенды ходят, и мы в правдивости рассказов убеждаемся сразу. Поступь у Авербаха бодрая. А память крепче, чем у любого молодого, - вспоминает мельчайшие подробности из 50-х, ничуть не напрягаясь. За три часа разговоров на шахматной кухне мы подустали, а гроссмейстер - ничуть.
Привычку ходить в бассейн чуть ли не ежедневно Юрий Львович временно оставил - привыкает к кардиостимулятору. Зато часы проводит в библиотеке. Как прежде.
* * *
- И сегодня побывали в библиотеке?
- Конечно. В научно-технической библиотеке мы создали центр шахматной информации. Развиваем идею - шахматы без турниров.
- Это еще зачем?
- Чтобы люди решали задачи. Занимались этюдами. Не все же любят играть, правильно? Кроме того, захватываем стариков. Недавно на шахматной олимпиаде в Дрездене фурор произвел доклад испанцев. Шахматы помогают избежать болезнь Альцгеймера. Действуют, как лекарство. Человек отправляется на пенсию, и его мозг резко прекращает активную работу. Переходит в иное состояние. А шахматы помогают сохранить ясность ума.
- Напрягаться в таком возрасте не опасно?
- После семидесяти турнирная борьба вредна, я уверен. На последнем чемпионате среди пенсионеров в первом же туре умер один из участников, кандидат в мастера Бондарь. Таких случаев много.
- Когда был ваш последний турнир?
- Активно играть прекратил лет пять назад. Но сеансы даю до сих пор. Недавно пригласили в институт проблем управления. Там спортивной кафедрой заведует знаменитый штангист Жаботинский. Он и вел этот вечер - правда, в сеансе участвовать не стал.
- Вы всех обыграли?
- Сеанс был небольшой, семь досок. Но я действительно всех обыграл. В том числе ректора.
- Значит, дома не сидите?
- Что вы! У меня активная жизнь! На днях, например, сочинил для немецкого журнала "Женщина и собака" рассказ.
- ???
- Называется "О собаках и немного о женщинах". У меня всегда были собаки, и я хранил мечту - написать книгу о них. Заодно написал о жене и дочке.
- Жены давно нет?
- Пять лет как умерла. Мы прожили 59 лет.
- Внуки есть?
- Нет, дочка не обзавелась детьми.
- Дочь, кажется, была замужем за гроссмейстером Таймановым?
- Была. Но у них не сложилось.
- Почему?
- Вычитал недавно в газете слова Тайманова: "Раз в десять лет надо менять жен". Но я не лез в их дела. Они прожили лет десять, потом Марк ушел.
- На ваши отношения с Таймановым их развод повлиял?
- Повлиял. Мы уже не так близки, как прежде. Когда-то были друзьями.
- Выпивали, наверное, вместе?
- И не раз. Я познакомился с Таймановым и его первой супругой Любой Брук в 45-м. Совсем молоденькими. Это была такая пара - Шерочка - Машерочка… Марк только о Любе и говорил, другие его не интересовали. Затем вдруг стало заносить - после Брук появилась одна, вторая, следом моя дочка. Тайманов был видный мужчина. С детства шел со знаменем вперед, снялся в фильме "Концерт Бетховена". Считался очень талантливым мальчиком. Артистическая натура, богемная, немного легковесная.
- Компьютер вы освоили?
- Чуть-чуть. Жалко тратить время на обучение. До сих пор печатаю на машинке.
- Механической?
- Электрической. А старая вон стоит, в углу. Занял первое место в 56-м на турнире в Дрездене и прямо там на призовые купил пишущую машинку. Тащил на себе через границу. Господи, сколько ж на ней написано…
- Сегодня книги пишете?
- Отдал в издательство мемуары, но они из-за кризиса лежат. Собираюсь написать книжку "Нужно ли изучать историю шахмат?". Это мой долг. Исторических книг по шахматам вообще нет. Люди опираются на работы 1913 года.
- У вас множество книг. Какая писалась всего тяжелее?
- Трехтомник "Шахматные окончания". В начале 50-х за одним столом оказались я, Керес и Бондаревский. Слово за слово - и решили втроем написать учебник по эндшпилю. Но вскоре Керес стал претендентом на мировое первенство. Бондаревский начал тренировать Геллера, потом - Смыслова и Спасского. Ему тоже было не до учебников. Остался я в одиночестве.
- И что?
- Сперва привлек помощников, а через двадцать лет трехтомник надумали переиздать. И я дописал еще два тома. Пахал, как негр. Параллельно редактировал журнал "Шахматы в СССР", был председателем Федерации шахмат Советского Союза.
- Занятная должность.
- До этого при восьми председателях был заместителем. Главным становиться совсем не желал, но в 72-м никто не хотел подставляться.
- Почему?
- Предстоял матч Спасский - Фишер. И вот однажды позвонили из Спорткомитета: "Предлагаем возглавить федерацию. Отказываться не советуем". Звучало как угроза.
- Долго председательствовали?
- Пять лет. А когда Карпову предстоял матч против Корчного, меня сменил космонавт Севастьянов. Я опять стал первым замом. Еще вошел в руководство ФИДЕ.
- Вы говорили - "пахали, как негр". А подробнее?
- Приходил с работы и усаживался за пишущую машинку. Сидел до глубокой ночи. Кончилось для меня это глаукомой. Один глаз до сих пор не видит. Проанализировал четыре тысячи позиций! Второй раз за такое ни за что не взялся бы.
- В ФИДЕ работали с Кампоманесом?
- Познакомился с ним в Индонезии, когда был еще действующим шахматистом. Участвовал там в турнире, потом должен был переехать на Филиппины, а визы нет. Говорят: "Не беспокойтесь, приедет Кампоманес, все организует". Тот явился в последний день. Отправились в посольство. О, ужас - оказалось, что нарвались на День независимости. Ничего не работает, посол махнул на рыбалку. Никто не знает куда. Самолет через два часа - а нас, растерянных гроссмейстеров, трое. Паникуем.
- Кампоманес тоже?
- Послал нас на аэродром, сам помчался искать посла. Уж посадка закончилась, когда Кампоманес вернулся с нашими паспортами. Посол ручкой вписал в них визы. Печати шлепнули уже на Филиппинах.
- Английский вы знали хорошо?
- Настолько хорошо, что несколько раз переводил Самаранчу - тот был послом Испании в СССР. Из советских гроссмейстеров иностранным языком кроме меня владели Керес да Котов. А я в свое время пошел на курсы, потому что за знание языка была прибавка к зарплате в 10 процентов.
Между прочим, я первым из гроссмейстеров проложил дорогу на Восток - мотался от Индии до Новой Зеландии. Выпустил книжечку "На разных континентах". Мне даже издательство "Географическая литература" предложило подробнее написать о своих путешествиях.
- Написали?
- Да. Но книжку застопорили. Какой-то начальник в комитете по делам печати возмутился: "У вас что, географов не хватает - чего это гроссмейстеры пишут?"
- Так и не вышла?
- Вышла - после того, как я пожаловался в ЦК. Меня вызвали в издательство: "Делаем так: что видите - то описываете. Никаких рассуждений. Вы не географ". А впечатлений набралось море - чего только стоит остров Кюрасао, где мы играли турнир претендентов. Капелька земли в Карибском море. Одноногому губернатору острова стоят два памятника - один на Кюрасао, другой в Нью-Йорке…
* * *
- Почему вы так и не приблизились к званию чемпиона мира?
- Не чемпионский у меня характер. Я исследователь, но не боец или "убийца" за шахматной доской. Мне интересно было анализировать. Вот в волейбол я почему-то играл более агрессивно.
- Был шахматист, которого не смогли бы обыграть никогда?
- Поэтому и оставил профессию шахматиста - пришло новое поколение: Спасский, Таль… Ни у того, ни у другого я не мог выиграть даже партию. Понял - пора уходить. В Осло есть замечательный памятник, называется "Древо жизни". Люди ползут наверх, отталкивая друг друга. Вот это и есть шахматы.
- Вы редактировали журнал "Шахматы в СССР". Это не там перепечатывали партии Фишера, отказываясь платить чемпиону гонорары?
- На наш журнал Фишер сроду не жаловался. Все номера ему передавал. Я дружил с его покровителем, полковником Эдмондсоном. Военным дипломатом, который был директором американской шахматной федерации.
- Что за история была с гонорарами для Фишера?
- 100 тысяч долларов ему заплатил Илюмжинов. Принес Фишеру в авоське деньги, которые были завернуты в газету.
- Правда, что Фишер от корки до корки читал журнал "Шахматы в СССР"?
- Он говорил, что для этого выучил русский! Мы познакомились, когда Бобби было 15 лет. Играли партию в межзональном турнире. Оба находились в цейтноте, и вдруг Фишер предложил ничью. Это было абсолютно не в его характере. Через много лет ему напомнили ту партию. Фишер улыбнулся: "Я боялся проиграть гроссмейстеру. А гроссмейстер боялся проиграть мальчишке…"
Фишер был очень странным. Ему кругом чудились враги - к примеру, искренне верил, что большевики мечтают его отравить. Был жутким антисемитом, хотя его мать - еврейка. Но и свою же Америку ненавидел. После трагедии 11 сентября выступил по филиппинскому радио, приветствуя атаку террористов. Сказал: так, мол, американцам и надо, давно заслужили. То, что Бобби не совсем адекватен, я понял давным-давно. Еще на Кюрасао.
- Что стряслось?
- В разгар турнира объявили перерыв - пригласили шахматистов на островок Сен-Мартен. Каждого поселили в отдельном бунгало. Как-то заглянул я к Бобби, а он в эту секунду обнаружил на полу сороконожку. Видели бы вы, с каким воплем и перекошенным от ярости лицом Фишер ее топтал! В другой раз мы столкнулись в Аргентине на первом этаже гостиницы. Он вышел из лифта и увидел, что в холле устроили прием. Накрыты столы, официанты снуют с подносами. Народ пьет, закусывает. Не знаю, что напугало Фишера, но в его глазах мелькнул такой ужас, будто перед ним толпа людоедов. Бобби пулей влетел обратно в лифт, заперся в своем номере. И на утро сменил отель.
- Друзья-то в шахматном мире у него были?
- Не думаю. Хорошие отношения с ним поддерживал Лилиенталь. В Будапеште часто бывал у Фишера дома. Но все это напоминало одностороннее движение. Люди тянулись к Бобби, - он же по натуре был одиночкой.
- Он хоть употреблял?
- Спиртное не переносил. Пил сок да молоко.
- Какая черта Фишера вас особенно раздражала?
- Капризность, ощущение вседозволенности. Бобби считал, что ему можно все. Узнал, что гроссмейстер Решевский, человек религиозный, соблюдает шабат и в турнире претендентов ему разрешают играть по субботам после захода солнца. Остальные за доску садились строго по расписанию. Тогда Фишер вступил в какую-то секту, кажется, адвентистов седьмого дня и тоже потребовал себе послабления. Но если Решевский в шабат не выходил из номера, то Фишер по субботам как ни в чем не бывало разгуливал по залу, резался с нашими ребятами в домино.
- В домино?!
- Да. То ли Васюков, то ли Корчной научили его играть, и Фишер это дело очень полюбил.
* * *
- Вы ведь на войну не попали?
- В 39-м едва не угодил под "Ворошиловский призыв". Поступил в Бауманский институт - а оттуда не брали, готовили работников для военной промышленности.
- А в 41-м?
- Тогда решили показать - якобы Москва живет нормальной жизнью. Провели турнир молодых мастеров. Из-за него опоздал на эшелон, в котором эвакуировался мой институт. Куда идти? Разве что в ополчение.
- Добровольцем?
- Да. Октябрь, уже холода. Снега полно. Нас выстроили, пожилой офицер шел перед строем - и наткнулся глазами на мои брезентовые ботиночки. "Фамилия?" - "Авербах" - "Выйдите из строя. В такой обуви воевать хотите? Живо в магазин, ищите себе зимние ботинки". Спас мне жизнь.
- Как?
- У меня рост - метр девяносто, а размер ботинок - 45-й. Обошел кучу магазинов - нигде таких нет. А на следующий день в городе началась паника - прошло сообщение, что положение на фронте ухудшилось. Москвичи дунули из города, и я следом.
- Пешком?
- Бросил в сумку две буханки хлеба, сахар, противогаз, немножко денег - сел на трамвай второй номер. Ехал до самого края Москвы. До шоссе Энтузиастов. И двинул вдоль шоссе.
- Куда?
- Куда-то на восток. Анекдотическая история. Увидал на обочине грузовик - у того сломалась ось. Помог отыскать шоферу автобазу, там выменяли одну из моих буханок на новую ось. С этим грузовичком и поехали дальше.
- Далеко уехали?
- До Мурома. Там на рынке смотрю - знакомые лица… Оказалось, эшелон с моим институтом на вокзале. Счастливый случай, что не попал на фронт.
- Думаете, погибли бы?
- Уверен. С моим-то ростом взяли бы в пехоту, а там уложило бы. Есть же статистика: в моем поколении с фронта возвращались трое из сотни. Остальные гибли. Меня судьба сохранила.
- Много было в вашей жизни счастливых случаев?
- Весной 41-го меня выдвинули на Сталинскую стипендию. Потом война, о стипендии я забыл. А уже в эвакуации в Ижевске мне дали деньги за полгода - три тысячи! И все - трешками! Их и потратить, кроме как на хлеб, некуда было. Но все равно - казалось счастьем.
Был случай в 55-м - министр обороны Жуков объявил сборы для офицеров, не служивших. Я едва не загремел на корабль. Теми же днями Спасский должен был ехать с тренером Толушем на первенство мира среди юношей. А Толуш ночью полез через какой-то забор и сломал ногу. Остался дома, а меня вместо корабля отправили в Бельгию. Все бы здорово, но на подлете к Парижу у нашего двухмоторного самолетика заклинило шасси. Летчики поднимали самолет и резко бросали вниз, выбивали шасси. Обошлось.
* * *
- Вы расследовали смерть Алехина. Которого, по слухам, отравили в португальском Эшториле.
- Расследовал. Но доказательств отравления нет никаких. Все на уровне басен. Да, наши органы в ту пору занимались устранением людей, которые активно выступали против советской власти. Однако такая фигура, как Алехин, вряд ли их интересовала. Думаю, никто его не травил. Хоть нестыковок много.
- То есть?
- Алехина три недели после смерти не хоронили, все решали проблемы. Кончина в самом деле очень странная - на посмертной фотографии он в кресле сидит в пальто. Что это? Одели его или в номере было холодно?
- И священник, рассказывают, отказывался его отпевать - потому что на лице видны следы побоев.
- Ничего подобного. Сказки.
- С кем вы беседовали в Эшториле?
- С каждым, кто был более или менее связан с Алехиным. Жаль, маленькая гостиница, где он скончался, была уже снесена. С чего вообще пошли разговоры об отравлении?
- С чего?
- Официант, который его обслуживал в последний день, перед смертью признался - он травил Алехина.
- Говорили, что умер Алехин на пляже.
- Пляж в Эшториле есть, но смерть случилась не там. Был март - что Алехину делать на пляже?
- Еще Спасский занимался похожим расследованием. У него своя версия.
- Спасский знает то же самое, что знаю я. Якобы официант в чем-то признался. Да многие занимались этой историей. Какой-то пианист, который потом эмигрировал в Америку, выступал у нас в журнале со своими догадками…
- Похоронен Алехин не в Португалии?
- Через десять лет его перезахоронили в Париже. На похороны от Советского Союза отправился Ботвинник. На памятнике написано: "Гению России и Франции".
Годы спустя в Англии я был судьей на матче Каспаров - Шорт. Несколько раз выступал на BBC. Как-то спросил, не сохранилось ли у них что-то от Алехина. Обещали посмотреть - и принесли запись его интервью 38-го года. Алехин только-только выиграл матч у Эйве. Эта запись и сейчас у меня.
- Богаты шахматы мифами...
- Я даже хотел написать книжку "Мифология шахмат". Некоторые сами распространяли легенды - как Таль, допустим. Любил приврать.
- О чем?
- Да вот случай. В 55-м меня начали критиковать за то, что сторонюсь общественной работы. После этого назначили председателем квалификационной комиссии. Первый человек, которого я сделал мастером, был юный Таль. Вскоре в Риге я, чемпион СССР, встретился с Талем. В ничейной позиции просрочил время. Так Миша рассказывал: "Мне не присваивали звание мастера до тех пор, пока я не обыграл председателя квалификационной комиссии…"
- Может, так оно и было?
- Могу показать фотографию с того матча. Возле нас таблички: "Гроссмейстер Авербах - мастер Таль".
- Немало легенд связано с Ласкером.
- А интереснее всего быль - Ласкер в 37-м сбежал из СССР. К нему в тот вечер зашел знакомый шахматист, так Ласкер ему ни слова не сказал о своих планах.
- Ласкер был гражданином СССР?
- Нет, Германии. Когда пришел к власти Гитлер, Ласкер покинул страну. Сначала очутился в Англии, потом собрался в Палестину. Приехал в Москву, и здесь его приютили. Дали квартиру в центре, устроили на работу в математический институт Стеклова…
- Остап Бендер говорил, что Ласкер обкуривал своих соперников.
- В 35-м, когда Ласкер приехал, по всему Союзу ходили о нем анекдоты. И такие - о вонючих сигарах. Мифология. Специально обкуривал только Рагозин.
- Кого?
- Ботвинника. Но тому табак не мешал, он был исключительно самовнушаем. Если сказал себе: "Мне это не должно мешать", - все по боку. Мы с Ботвинником сыграли 25 тренировочных партий на его даче.
- Где была дача?
- На Николиной Горе. Михаил Моисеевич играл при включенном радио - считал, что после такого шум в зале ему не будет докучать. А у меня голова пухла от "Сельского часа". Мы с Ботвинником много спорили.
- О радио?
- Нет. Ботвинник с 50-х пытался создать шахматный компьютер. Нынешний пользуется скоростью, просчитывает миллион вариантов в секунду. У Ботвинника была идея - сразу "обрезать" это дерево расчетов.
- Вы были против?
- Говорил: "Михаил Моисеевич, мы с вами старики. Машинами пускай занимается молодежь". Ботвинник тридцать лет бился в эту стену, но ничего сделать не смог.
- Хорошая была дача у Ботвинника?
- У нее своя история. Николина Гора находилась в водоохранной зоне и контролировалась НКВД. Ботвинник обратился к председателю Комитета по физкультуре генералу Аполлонову, чтоб тот ходатайствовал перед Берией о выделении участка. На Николиной Горе жили сливки общества - нобелевский лауреат Капица, знаменитый актер Качалов, поэт Михалков… Вскоре Аполлонов вызвал Ботвинника и сообщил, что Берия отказал. Михаил Моисеевич не растерялся. "Можно "вертушкой" воспользоваться?" - спросил. И набрал члена политбюро Маленкова: "Здравствуйте, это чемпион мира Ботвинник. У меня к вам маленький вопрос". "Жду через полчаса на Старой площади", - услышал в ответ и поспешил на встречу к Маленкову. Спустя неделю в Комитет по физкультуре пришла телефонограмма: "Министру лесной промышленности - выделить столько-то кубометров леса; министру путей сообщения - доставить лес на Николину Гору; главному архитектурному управлению - подготовить проект дачи. Все расходы - за счет М.М. Ботвинника. И подпись - И.В. Сталин". Вот так Михаил Моисеевич обошел Лаврентия Павловича.
* * *
- Вы дружили с Петросяном?
- Тигран - талантливейший шахматист, но не слишком честолюбивый. Когда он потерял звание чемпиона, по-моему, вздохнул с облегчением.
- Почему?
- Титул, необходимость регулярно побеждать, - все это давило на него. Вспоминаю эпизод. Я был тренером Петросяна, когда уже в статусе экс-чемпиона мира он играл с Корчным. При счете 2:1 в пользу противника Тигран получил отличную позицию. Причем у него в запасе оставалось сорок минут, а у Виктора - десять. Петросян задумался. И в этот момент Корчной сделал тонкий психологический ход - предложил ничью.
- Петросян согласился?
- Поначалу заерзал. Когда обернулся, Геллер даже кулак ему показал: дескать, не вздумай! Но Петросян размышлял полчаса и, когда время сравнялось, дал добро на ничью. Я был вне себя: "Тигран, что ты наделал?! Ведь такой шанс!" А он неожиданно вздохнул: "Тебе-то хорошо - до пенсии всего четыре года. А мне - двенадцать лет". Но бедный Петросян не дожил до пенсии. Умер в 55 от рака поджелудочной железы. Этот недуг, кстати, погубил и Ботвинника, и чемпиона мира по переписке Эстрина.
- Петросян понимал, что безнадежно болен?
- Да. Была надежда на операцию, но доктор разрезал его - и зашил. Оперировать уже не имело смысла - пошли метастазы… Знаете, набирая солдат в легион, Цезарь предпочитал тех, кто в минуту опасности не бледнеет, а краснеет. Я же обратил внимание, что Петросян во время ответственных партий сильно бледнел. Значит, кровь отливает, сосуды сужаются. Возможно, это и привело к болезни, которая унесла его.
- Видели слезы великих гроссмейстеров?
- Мальчишкой Фишер плакал. В 71-м в Аргентине проходил его матч с Петросяном. На приеме у президента страны кто-то спросил Бобби: "Правда, что вы после поражений плакали?" На что Фишер резко ответил: "Зато русские в таких ситуациях всегда берут тайм-аут". Тогда во время матча разрешали трижды брать перерыв. Помню и слезы Спасского в Риге. Ему было лет двадцать. Уступил Талю и откатился в турнире на пятое место. Рыдал навзрыд. А вот со мной на турнире в пионерском лагере приключился другой случай.
- Какой?
- Я зевнул ладью, а соперник вместо того, чтобы сразу ее взять, стал издеваться, оскорблять. Ну я и врезал ему по физиономии. Все-таки год занимался боксом. Впоследствии это не раз меня выручало.
- Например?
- Как-то с гроссмейстерами Левенфишем и Бондаревским возвращались на поезде с турнира. Рядом с нами в плацкарте ехал подвыпивший моряк. Шумел, задирался к Левенфишу. Пришлось вмешаться. После этого парень намотал ремень на кулак и двинулся в нашу сторону. Но мы с Бондаревским скрутили его и выпроводили. Дальше началось самое интересное.
- В смысле?
- Пассажиры возмутились, что хулиганы измордовали несчастного морячка. На ближайшей станции в вагоне появился милиционер. Морячок вручил ему заявление. Мы в долгу не остались - тоже написали бумагу, где изложили свою версию событий. И подписались: гроссмейстеры Левенфиш, Бондаревский, международный мастер Авербах. Когда выяснилось, что перед ним шахматисты, милиционер был потрясен. Забрал оба заявления и вышел из вагона, не проронив ни слова.
- Мы читали, что и Петросян однажды сцепился с Корчным. Правда?
- Сцепился - громко сказано. Рассказываю. Матч Петросян - Корчной проходил на сцене одесского театра. А Тигран, как говорят шахматисты, был "велосипедист". То есть, сидя на стуле, иногда качал ногой. Корчному это действовало на нервы. И он рявкнул: "Хватит трясти!" Отношения у них к тому времени испортились, и Тигран процедил: "Обращайтесь ко мне через судью". Но сидел уже спокойно. Матч для него складывался неудачно. В одной из следующих партий Петросян забылся и снова затряс коленкой. Тогда Корчной, не вставая со стула, ударил его ботинком по ноге.
- О характере Корчного слагают легенды. Говорят, при подготовке к матчу с Карповым он повесил над кроватью портрет соперника и в него поплевывал. Могло такое быть?
- Почему нет? Когда Бронштейну предстоял матч с Ботвинником, он обратился за советом к Левенфишу: мол, как мне получше подготовиться? Тот ответил: "Повесь над кроватью портрет Ботвинника и привыкай к тому, что два месяца будешь видеть эту рожу".
- Ботвинник в интервью обронил: "Карпов сумел аккумулировать вокруг себя всю шахматную элиту страны, но сам бесплоден, как стерилизованная самка". Это действительно так?
- Мне кажется, Ботвинник просто был за Каспарова, вот и высказался настолько резко. Но тут вот еще какой момент. В те годы спортом в стране управлял отдел пропаганды ЦК. Тяжельников, который возглавлял этот отдел, был, как и Карпов, из Челябинской области, потому всегда поддерживал земляка. Многим это не нравилось. В Спорткомитете я постоянно слышал от начальников: "Только не обижайте нашего Толика". Перед матчем с Карповым мне позвонил Корчной и попросил на час сдвинуть начало партий. Карпов - сова, встает поздно. Играть пожелал в 17.00. Корчной предлагал начинать в 16.00. Говорю зампреду Спорткомитета, который курировал шахматы: "Если такая проблема, пусть играют в 16.30". Но там об уступках Корчному и слышать не хотели. В результате у меня с Корчным напрочь испортились отношения.
- Из-за такого пустяка?
- Виктор подумал, что я перешел на сторону Карпова. Даже прислал мне открытку. Сволочью не назвал, но оскорблений там хватало. Храню ее как память. А после того, как он остался на Западе, в Спорткомитете сказали: "Готовим заявление гроссмейстеров по поводу Корчного. Подпиши". Если б не та открытка, может, я бы и не стал ничего подписывать…
- Хоть кто-то отказался?
- Четверо. Ботвинник заявил, что никогда ничего не подписывал. Лукавил, конечно, - в 37-м подписывали все, и Михаил Моисеевич не исключение. Бронштейн не подошел к телефону. Ему это дорого обошлось - начальники все поняли, и на многие годы сделали невыездным. Не подписал Гулько, который сразу впал в немилость, и Спасский. Но к Борису даже не подходили - знали, что не подпишет.
* * *
- Из-за шахмат загремел в сумасшедший дом гроссмейстер Аронин. Как это произошло?
- Аронин - трагическая фигура наших шахмат. В 51-м в последнем туре чемпионата у него была отложенная партия со Смысловым в абсолютно выигрышной позиции. Но Аронин умудрился попасть в ловушку - и получилась ничья. Для него это стало ударом. Тем более что ничья не позволила Аронину выйти в межзональный турнир. Начались проблемы с головой. Аронину казалось, что он смертельно болен - то раком, то инфарктом. При этом показывал всем запись злополучной партии со Смысловым и сокрушался, что не смог его обыграть. Из-за бесконечных таблеток у Аронина нарушился обмен веществ. Жутко располнел, под конец жизни весил больше 150 кг. В шахматном клубе для него держали специальный стул - обычный не выдерживал такой вес.
- Кстати, о Смыслове. Пел он и впрямь профессионально?
- О да. Если б не шахматы, из Смыслова получился бы прекрасный оперный певец. Он обожал исполнять романсы, арии из опер. В Голландии даже записал пластинку, которую подарил мне.
- Храните - рядом с открыткой Корчного?
- Увы, кто-то свистнул. В 50-е годы в сборной регулярно устраивали концерты. Смыслов пел, Тайманов аккомпанировал. А потом выходил Котов и играл "Лунную сонату". Тоже занятная история.
- Расскажите.
- Котов дружил с пианистом Флиером. Как-то они решили развлечься и устроить многоборье - преферанс, настольный теннис, шахматы, что-то еще. Вдруг Котов ляпнул: "Давай и инструмент включим". Хотя никогда к роялю не подходил. Флиер сказал: "Если исполнишь "Лунную сонату" - считай, ты выиграл". Через два месяца Котов пришел к Флиеру домой, - и сыграл Бетховена. С того дня у гроссмейстера появился фирменный номер. Но кроме "Лунной сонаты", ничего сыграть не мог.
- Кто из шахматистов был мастер пошутить?
- Великолепное чувство юмора было у Флора. Толуш поражал остроумием. Как-то обыграл Ботвинника со словами: "А вам матец, товарищ Ботвинник!" В другой раз мат объявили уже самому Толушу. Но он лишь усмехнулся: "Прошу исполнить".
- И что?
- Мата не оказалось!
- Под градусом в шахматы вам приходилось играть?
- Разок было. Шел чемпионат СССР. В день матча решил пообедать в ЦДРИ. Встретил знакомых актеров. "С кем сегодня играешь?" - спрашивают. "С Флором". - "Не волнуйся, будет ничья. Давай выпьем". Уговорили. Флор, как ни странно, не заметил мое состояние. Как играл - совершенно не помню. В какой-то миг пришел в себя и увидел, что у меня безнадежное положение.
* * *
- Давно у вас появилась коллекция шахмат?
- Не могу назвать себя коллекционером - больше интересуюсь историей шахмат. Но есть редкие экземпляры. В общей сложности у меня двадцать комплектов. Все - ручной работы. Началось увлечение с того, что в 61-м я выиграл турнир в Вене, где первым призом были тирольские шахматы. Есть шахматы в форме викингов, сделанные из рыбьей кости. Позже с Бали привез оригинальный комплект. Каждая фигура - это разные местные божки.
- Что удивительного видели в чужих коллекциях?
- Есть два комплекта шахмат Фаберже. Об одном я написал в журнале "Русское искусство". Шахматы из полудрагоценных уральских камней, серебряная доска. Когда-то принадлежали генералу Куропаткину, который командовал нашими войсками в Маньчжурии. Сейчас эти шахматы в Америке в частной коллекции, но выставлены на продажу. Цена - 12 миллионов долларов.
Потрясающий коллекционер живет в Мексике - в его доме две тысячи комплектов шахмат. Я дружу с президентом международного общества коллекционеров и историков шахмат доктором Томсоном. У него - тысяча комплектов. Один из них уникальный - раньше принадлежал великому князю Михаилу Романову, брату Николая II.
- Среди гроссмейстеров коллекционеры есть?
- Карпов. Он даже открыл мастерскую, где из мамонтовой кости собирают шахматы на заказ. Знаю, что такие шахматы Карпов подарил на свадьбу принцу Монако.
- Шахматы за 12 миллионов вы не потянули. Зато выкупили шахматы Мао Цзэдуна.
- Всего за две тысячи долларов! Сразу передал шахматы в музей нашей федерации. Там они сейчас и хранятся.
- Может, и открытку Корчного туда переправить?
- Пока не отдам.
- Многие поражаются вашей форме. А вы - чьей?
- Лилиенталя - 98, но хорошо держится. Он всегда следил за здоровьем. Просто герой. Сам говорит, что главное его достижение - успех у русских женщин. Из жен Лилиенталя лишь первая была голландка.
- Сколько же их было?
- Официальных, кажется, четыре.
- И все - красавицы?
- Относительно… Вот сам Андрэ - изумительный мужчина. Даже сейчас, когда ему под сто лет.
Юрий ГОЛЫШАК, Александр КРУЖКОВ