Газета Спорт-Экспресс № 258 (3345) от 18 ноября 2003 года, интернет-версия - Полоса 9, Материал 1

"ПИСЬМО 14-ти". ДЕСЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

Десять лет назад, 17 ноября 1993 года, произошло одно из самых драматичных событий в истории российского футбола. После окончания отборочного матча ЧМ-94 Греция - Россия в номере афинского отеля "Хилтон" игроки нашей сборной подписали открытое письмо на имя советника президента России по спорту Шамиля Тарпищева с требованием об отставке главного тренера Павла Садырина.

Это письмо в одночасье уничтожило команду, которой было по плечу завоевать медали чемпионата мира. Поверьте, не автор так считает - все действующие лица той драмы.

Конфликт не просто лишил сборную группы ключевых футболистов - Шалимова из "Интера", Канчельскиса из "МЮ", Кулькова, Колыванова, Кирьякова, Добровольского. Все они в конце концов - полгода спустя, при Романцеве, - в команду вернулись. Но трещину в отношениях было уже не залатать.

Золотое поколение, последний выпуск советского футбольного университета, разбилось на группы настороженных людей, не верящих друг другу, готовых к любым подвохам и интригам. "У сборной сломался хребет", - формулирует теперь Борис Игнатьев.

Не собираюсь выносить приговоры - мне просто хотелось разобраться во всей этой истории. И самым сильным впечатлением стало то, с какой страстью "фигуранты" дела согласились вспомнить события 93-го 94-го. Десять лет спустя многие, конечно, путались в каких-то деталях, но никто не уклонился от разговора. Все понимали, что уйти от этих воспоминаний, какими бы тяжелыми они ни были, - значит, обмануть себя.

Игорь РАБИНЕР

РАЗГОВОР В РАЗДЕВАЛКЕ

Итак, все началось в Афинах, где сборная Павла Садырина, заранее обеспечившая себе выход в финальную часть ЧМ-94, проводила последний матч с греками. При счете 0:1 ближе к концу матча Добровольский сравнял счет, но судья, гигант из Габона (!), под предлогом надуманного офсайда гол отменил. Садырин в этот момент что есть силы пнул кресло - этот кадр видела вся страна. Вроде никому не нужная игра - но та сборная не привыкла уступать. После финального свистка игроки были взвинчены - об этом говорят и они сами, и их тренеры.

И тут, едва матч закончился, в раздевалку вошел президент РФС.

Вячеслав Колосков:

- Я сказал игрокам то же самое, что и в августе этого года после матча с Израилем, когда ушел Газзаев. Что с такой игрой, с таким отношением к делу им в Америке делать нечего. Что нельзя позорить страну, и мы посмотрим, кого брать на чемпионат мира, а кого - нет.

- Может, не стоило говорить такое по горячим следам?

- Как не стоило?! Мы, руководители, тоже люди, у нас есть определенные эмоции. И потом, игроки выступали за границей, после матчей разъезжались по разным странам, а нам надо было ехать домой. И выслушивать все, что об этой сборной и о нас думают.

Игорь Шалимов:

- Сильнее всего нас задела фраза, что с такой игрой в Америке делать нечего. Ни в коем случае не оправдываюсь, но когда забиваешь чистейший гол (там метра два до офсайда было), габонец его не засчитывает, а после игры слышишь такие слова - наступает ответная реакция. Я как капитан говорил, наверное, полчаса. Вспоминал все претензии, которые у нас накопились по организации дела в сборной. И пошло-поехало. Это и послужило отправной точкой конфликта. Может, не стоило так делать, надо было искать какой-то компромисс. Но молодые были, горячие...

Юрий Семин видит ситуацию так:

- Может, ничего бы и не произошло, если бы не было того непонятного разговора в раздевалке. Это еще раз доказывает - всем, что там происходит, должен управлять только главный тренер. Никто, кроме него, не имеет права проводить собрание по горячим следам. Игроки ведь сами переживали, что неудачно закончили тот матч, в котором сыграли, полагаю, вовсе не так плохо. Надо было дать людям отдохнуть после игры, поблагодарить их за успешный итог отборочного цикла, выставить на столы шампанское. А уже через неделю, когда все успокоятся, провести собрание, где все и обсудить. В результате футболисты совершили большую, очень большую глупость, о которой сами теперь все сожалеют...

Коллега Семина и по сборной-93, и по "Локомотиву"-2003 Борис Игнатьев, правда, считает несколько иначе:

- Припоминаю свои ощущения: как тренер я со стороны Колоскова какого-то нарочитого отсутствия дипломатии в тот момент не почувствовал.

Сергей Юран добавляет:

- Колосков вошел, когда мы еще даже в душ не сходили, и, думаю, было неправильно начинать с ним спорить. В конце концов, он президент федерации и имел право говорить так жестко, как считал нужным. Мне кажется, ответ ребят был кем-то заранее спровоцирован.

Кто прав? Решайте сами. Но на собственном (пусть и любительском) опыте я знаю, как после матча, тем более проигранного, обострены чувства его участников. Говорить в такие моменты на повышенных тонах - значит добровольно запаливать фитиль. Что и произошло в Афинах.

ПРИ ЧЕМ ТУТ САДЫРИН?

Во время раздевалочной перепалки Колосков упомянул, что РФС подписал спонсорский контракт с фирмой Reebok и на чемпионате мира все игроки должны играть в ее бутсах. Это стало еще одним детонатором взрыва. Даже не потому, что у многих легионеров были индивидуальные контракты с другими фирмами. А потому, что на этом соглашении в числе прочих стояла подпись главного тренера.

Шалимов:

- Мы стали спрашивать, почему о столь жестких условиях нас никто заранее не поставил в известность, хотя мы предупреждали об индивидуальных контрактах. Колосков сообщил, что контракт от имени сборной России подписали он сам, Симонян и Садырин. Павел Федорович при этом промолчал. Тогда-то мы и поняли, что главный тренер - не с нами, а с руководством федерации.

Это сейчас, став тренером, я осознаю, что способ, который мы избрали для ответа, был неправильным и игроки вообще не должны ставить вопрос о смене тренера. А тогда нам казалось, что Садырин мог повлиять на всю ту массу организационных неурядиц, которая в то время была в сборной. И что это напрямую влияет на результат. Потому в письме и возник пункт о замене Садырина на Бышовца.

Семин:

- Да, на Садырина со стороны игроков была обида, что он не встал на их сторону, промолчал во время выступления президента РФС. Но до этого, насколько помню, никакого негатива по отношению к работе тренеров у футболистов не было.

Из тех, кто подпишет письмо, деятельность Садырина-тренера станет главной причиной только для Валерия Карпина. Игрок "Реал Сосьедад" не скрывает, что тут присутствовала личная обида - несмотря на отсутствие в Афинах из-за дисквалификации его конкурента Канчельскиса, Садырин даже не вызвал тогдашнего спартаковца на матч с Грецией.

- Разумеется, дело было не только в этом, - говорит Карпин. - Просто я считал, что с этим руководством сборной мы вряд ли можем чего-то добиться на чемпионате мира. В то же время, когда подписывал письмо, для меня было совсем не обязательно, чтобы на место Садырина пришел именно Бышовец.

А вот что говорит на "обувную" тему Колосков:

- У нас не было другого выхода. Reebok в то время оказалась единственным спонсором, который давал деньги на сборную команду и обеспечивал ее экипировкой. К тому же мы были связаны общим контрактом с Олимпийским комитетом России: Reebok обеспечивала сборные по всем видам спорта. Поэтому я и стал жестко настаивать на выполнении контракта. Хотя, надо признать, претензии игроков по экипировке были справедливыми. Reebok делала свое дело безответственно. То нам присылали баскетбольную форму, то - носки почему-то детского размера. И качество этой формы было, честно говоря, не очень. Понятно, что представить такое в "Интере", где играл Шалимов, было невозможно.

Но мы тогда, как и вся страна, начинали на ощупь. Ведь пришли из прежней эпохи, привыкли быть иждивенцами у государства, а тут надо было все зарабатывать и искать самим. Сейчас вот к Nike нет претензий ни у одного футболиста. А тогда (правда, чуть позже) я все-таки договорился с Reebok о смягчении условий контракта. Там тоже были разумные люди.

Была в то время вокруг сборной и масса других проблем помимо контрактов с Reebok. О них, исподволь накаливших ситуацию, мы еще поговорим. А пока вернемся к конфликту.

БЕСПЛОДНЫЕ ПЕРЕГОВОРЫ СЕМИНА

События развивались стремительно. Вернувшись в "Хилтон", футболисты собрались в одном из номеров. Никто не может припомнить, в чьем именно, - только Юран без уверенности говорит, что, кажется, у Шалимова и Мостового.

- Трезвые были? - спрашиваю Дмитрия Галямина, не подписавшего письмо.

- Да. Однозначно. Мы не были ангелами, но выпивать было некогда. 70 - 80 процентов игроков сборной выступали за границей, и нам наутро надо было возвращаться в свои клубы. Это утех, кто играл в России, был последний матч, а легионерам расслабляться было некогда. Но не пил, сколько помню, никто. Вообще, разговор шел без крика. Никто никого не неволил и подписывать письмо не заставлял.

- Может быть, игроков обидело еще и то, что в отеле к ним на переговоры пришел не сам Садырин, а Семин, - предполагает генсек РФС Радионов.

А вот что по этому поводу вспоминает Игнатьев:

- Мы, тренеры сборной, стояли в холле, когда появилась информация, что все ребята собрались в номере и что-то горячо обсуждают Откуда новость прошла, точно не помню, но обычно такие вести приносят врачи, массажисты. Думаем - надо пойти узнать, что там такое. Садырин говорит: "Чего ходить? Никуда мы не пойдем". Знал бы он, что дело обстоит так серьезно, наверняка пошел бы, поскольку снобом никогда не был. Но Палыч (Семин. - И.Р.) все-таки отправился к игрокам. После его возвращения мы обсудили услышанное и решили, что ребята выпустят пар и успокоятся. Ни о каком письме тогда и речи не было. Мы даже представить себе такой поворот не могли. О письме узнали уже в Москве.

Сам Семин подтверждает, что о письме во время разговора с футболистами не было сказано ни слова.

- Я пошел к игрокам поговорить по-дружески, - рассказывает главный тренер "Локомотива". - Сделал это потому, что был неприятный момент в раздевалке, и я считал, что нужно выступить в роли парламентера. Задачу все-таки выполнили, так что делить-то? Речь шла об организационных моментах. Перелеты, экипировка, бутсы, стирка... Тренерской работы разговор не касался. Когда выходил, не мог даже представить, во что все выльется.

- Семин пришел, предложил спокойно все обсудить, - вспоминает Шалимов. - Но у нас уже все кипело. Мы летели с шашками наголо и ничего не хотели слушать.

ДВА ЧАСА ПО ПОЛЬШЕ НА "ЖИГУЛЯХ"

Тут необходимо отступление. Формальное перечисление претензий игроков к РФС, как показывает практика, способно читателя только разозлить, да и сам Шалимов это понимает:

- У кого-то может сложиться упрощенное впечатление, будто из-за проблем с бутсами Reebok мы отказались ехать на чемпионат мира. На самом же деле наше недовольство было гораздо глубже. Только не поймите это как запоздалые обвинения и упреки. С тем же Колосковым у нас сейчас хорошие отношения, и на многие вещи я смотрю по-другому. Просто хочу объяснить, какие мы испытывали эмоции, когда разгорелся весь этот костер. Пусть люди выслушают - и попробуют поставить себя на наше место.

Вот, к примеру, присылают в "Интер" факс: играем в гостях товарищеский матч со сборной Польши. В Милане спрашивают: может, не поедешь, неофициальная все-таки игра? Нет, говорю, поеду - надо налаживать игровые связи, готовиться к отборочным матчам. Выходим с Колывановым в Варшаве из аэропорта - никого нет. Стоим, как идиоты, и не знаем, что делать: название гостиницы-то нам неизвестно. Нам ведь даже в голову не могло прийти, что не встретят!

Звоню в "Интер" - человеку, которому пришел из России факс. У него выходной. Слезно прошу приехать в офис и найти бумагу - там-то гостиница указана. Через час, еле дозвонившись, узнаем название. Договариваемся с бестолковыми таксистами и с грехом пополам находим отель. А там удивляются: какая сборная России? Ее здесь не было и не должно быть! Мы опять идем к телефону. И вдруг, на наше счастье, появляется поляк, который организовывал эту поездку. Причем появляется по своим делам и, видя нас, удивляется: "О, привет. Что вы тут делаете? Все переиграли, матч будет не в Варшаве, а в двух часах отсюда. Сейчас посажу вас на такси". Сажает на какие-то "Жигули", мы два часа едем, и, когда наконец приезжаем, оказывается, что играем ни с какой не сборной, а с клубом, занимающим последнее место в чемпионате Польши...

Или еще одна история. Летим в Германию - на пятидневный сбор перед официальной игрой в Люксембурге. Прилетаем в маленький немецкий городок - в аэропорту опять не встречают. По-итальянски никто не понимает, по-русски тоже, а других языков мы толком не знаем. На ломаном английском пытаемся что-то выяснить о сборной России. Берут местную газету. Ой, говорят, как раз сейчас какой-то футбол на местном стадиончике идет, может, твои играют. Беру такси, приезжаю на стадион. Начинаю прорываться, меня не пускают. Я киплю, ору, чуть до драки не доходит. Наконец отталкиваю контролера и действительно вижу: наши играют контрольный матч. Ну, говорят, выходи на поле!

А когда мы только заикались обо всех этих вещах чиновникам, ответ всегда был один: "Вы зажрались. Еще недавно на велосипеде ездили, а сейчас не встретили - проблема большая!" И все это потихоньку накапливалось. У каждого. На первых порах после прихода Садырина атмосфера в команде действительно была замечательной, и когда мы рассказывали о ней в прессе, ничуть душой не кривили. Тем более что человек-то он был добрый, отзывчивый, компанейский - хороший, словом. Но потом стали приходить к выводу, что весь этот хаос - в том числе его вина.

А вот мнение Колоскова:

- Нищета нас тогда подводила. Это теперь у РФС автопарк, десяток машин, в любое время дня и ночи можем встретить и проводить. А тогда были полторы машины да автобус. Стоимость проезда на такси мы всегда компенсировали. А те накладки... Надо понимать, в какое время жили. Росли вместе со страной. Стоило просто ко всему этому относиться терпимее, без экстремизма.

Галямин, автор золотого гола ЦСКА в последнем чемпионате СССР, справедливость слов Шалимова подтверждает:

- Организация сборов и перелетов была очень плохая, постоянно случались накладки, которые негативно влияли на обстановку в команде. И письмо я не стал подписывать только потому, что там ставился вопрос о замене Садырина, в остальном же был с ребятами согласен. Их требования были нормальными и справедливыми. Если бы нам сразу, до начала отборочного цикла, сказали: условия по деньгам и бутсам такие-то - вопросов бы не было. А получалось так, что условия нам меняли на ходу, когда уже обо всем существовали договоренности. Люди, которые успели поиграть на Западе, от такого отвыкли.

- Ну а Садырин-то, по-вашему, просто под горячую руку попал?

- У Бышовца есть одна очень хорошая черта. Там, где он работает, всегда порядок. Он не терпит, чтобы какие-то мелочи мешали футболисту раскрыть свой талант. Беспорядка он наверняка не допустил бы. Садырин же, отличавшийся поразительным чутьем на игроков и интуицией, такого внимания организации дела не уделял. Не скрою, у нас с ним были трения, он в отличие от Бышовца и вызывал-то меня в сборную через раз. Но за три года мы с ним в ЦСКА прошли все - от первой лиги до чемпионства. Если бы судья не отменил чистый гол Сереги Фокина "Роме" в Риме, мы могли бы выйти в весеннюю стадию Кубка кубков. И никто в межсезонье 92-го не отправился бы за границу. В общем, после короткого размышления я посчитал для себя невозможным подписывать письмо с требованием об отставке Пал Федорыча...

К этому остается добавить, что в декабре 93-го даже Игнатьев на пресс-конференции игроков-"отказников" в прессцентре МИДа на Зубовской площади встал из зрительских рядов и заметил, что во всем поддержал бы игроков, если бы они только не потребовали отставки Садырина.

Наверняка сетования президента РФС на тогдашнюю бедность подведомственной ему структуры имели право на жизнь. Но дело было, если исходить из рассказа Шалимова, не столько в этом, сколько в отношении к игрокам. Это признает даже подчиненный Колоскова Радионов:

- В 93-м мы многого не умели и не знали, как-то очень уж посоветски ко всему относились. А ведь игрок сборной требует предельного внимания. Надо сделать все, чтобы он чувствовал: за ним страна, федерация, которая думает о нем и хочет, чтобы ему было комфортно - спокойно готовься к матчу и играй. Слава богу, сейчас этому научились...

ПИСЬМО ТАРПИЩЕВУ И ЗВОНОК БЫШОВЦУ

Вернемся, однако, в номер афинского отеля "Хилтон". Шалимов признает, что в процессе обсуждения сам предложил письменно обратиться к кому-то со всем наболевшим. Но к кому? Колосков по понятным причинам отпадал.

Решение пришло быстро. Капитан сборной приятельствовал с Шамилем Тарпищевым. Где познакомились? Игрок предполагает, что на "Кубке Кремля". Руководитель - что на футбольном поле: спартаковец Тарпищев в юности до последнего момента выбирал между футболом и теннисом, а в 90-е нередко приезжал гонять мяч в Тарасовку. Там, пусть уже и превратившись в легионера, Шалимов до поры был желанным гостем.

Впрочем, место и время их знакомства - дело второе. Куда существеннее, что самый влиятельный на тот момент человек в спортивном мире России тянулся к профессионалам - по всем видам спорта. Тарпищев рассказал мне, что перед известной поездкой по России сборной звезд НХЛ во время локаута именно он под свою ответственность уговорил приехать в страну Александра Могильного и Сергея Федорова. Убедил Бориса Ельцина закрыть уголовные дела по их "дезертирству", выписать новые российские паспорта и передал их трясущимся от страха хоккеистам прямо на шереметьевской таможне.

Капитан сборной России по теннису имел каждодневный допуск к главе государства. Выбрать его в качестве адресата письма капитану сборной России по футболу сам Бог велел. Кого еще просить навести порядок, если не человека, вхожего к президенту страны?

И в какой-то момент произошло, пожалуй, главное. Из "морской пены" выкристаллизовалась фигура Анатолия Бышовца.

- Он создал эту команду, и у нее была игра, - говорит Шалимов. - А еще мы знали, что он за нас. Полагали, что из-за этого его и убрали, хотя точно это, разумеется, никому известно не было. Бышовца знали все. На контрасте вспоминали разговор в афинской раздевалке и молчание Садырина. Понятно, что это было не наше дело. Назначать тренеров и убирать их должны только руководители. Но это я сейчас понимаю, а тогда...

А тогда Шалимов вроде бы именно оттуда, из гостиничного номера, позвонил Бышовцу. Самому капитану, правда, кажется, что звонок он сделал уже из Москвы, но тренер утверждает обратное. Какая, впрочем, разница?

Бышовец вспоминает:

- Письмо уже было свершившимся фактом, когда капитан команды Игорь Шалимов позвонил и сказал мне, что игроки назвали меня в качестве будущего главного тренера. И спросил, поддержу ли я их. Я сказал - да. Почему? Первое - это доверие. Второе - серьезность самого конфликта и правота игроков.

Игнатьев это комментирует так:

- Я бы на месте Анатолия Федоровича сказал: "Вы что, ребята? У вас же есть тренер! Как при "живом" тренере я могу ответить положительно? Вот снимут Садырина, предложат мне - тогда пойду". Не исключаю, что именно это решение Бышовца, эта подставленная им "спина" и позволила заварить всю кашу.

- Разве этично было с вашей стороны принять предложение игроков? - спрашиваю Бышовца.

- Мы все делаем ошибки. Как старший я должен был, наверное, мыслить какими-то другими категориями. Но верх взял какой-то внутренний голос, подсказавший: "Вот и у тебя будет возможность поехать на чемпионат мира". Не забывайте еще и о том, что это была совсем не чужая для меня команда. Именно я за три месяца почти с нуля создал ее в 90-м году, после позора на чемпионате мира в Италии. И на следующий же год вывел ее на чемпионат Европы, несмотря на то что в нашей группе были итальянцы. Но в России едва назначают главного тренера, как на следующий же день пытаются его снять.

Исходя из всего этого, я и счел возможным принять предложение ребят. И тут же отказался от контракта в Южной Корее, куда уже собирался уезжать. Даже предположить тогда не мог, что в конце января, когда станет ясно, что моя кандидатура - "непроходная", корейский вариант возникнет вновь.

Мы ведь почему проиграли шотландцам в 92-м и вылетели из чемпионата Европы? Я пришел в раздевалку после тяжелейшей ничьей с Голландией и слышу, как Колосков говорит игрокам прямым текстом: "С шотландцами все будет в порядке, у нас там Кузнецов и Михайличенко играют, они обо всем договорятся". Вот где был занесен микроб! И хотя ребята сказали, что они плохо говорят по-английски и их могли до конца не понять, команда выходила на этот матч, рассчитывая, что шотландцы не будут играть. И, кстати, Кузнецов в телепередаче Николая Сванидзе подтвердил, что он обращался к шотландцам и говорил им: "Help us" ("Помогите нам"). Но, видимо, знания языка не хватило для того, чтобы его до конца поняли.

("Разговоры такие в команде ходили, но они ничем не были подкреплены, - подтверждает Шалимов. - Наверное, как-то на настрой они повлияли. Но большую роль сыграли серьезные проблемы с составом и два быстрых гола, пропущенных после рикошетов".)

- Какие отношения у вас были с Садыриным? - еще вопрос Бышовцу.

- У меня никогда не было с ним отношений. Даже когда он играл. Он не был плохим игроком или тренером. Футболистом был волевым, колючим. А как тренер... Для меня существует не только понятие результата, но и цены, которой он достигнут. Если любой ценой - это для меня поражение.

- После той истории вы не испытываете угрызений совести перед тренером, рано ушедшим из жизни?

- Нет. Садырин был борец, и каждый из нас следовал своим принципам. Когда ему, уже безнадежно больному, хватило характера и воли выйти во главе ЦСКА на "Петровском", я смотрел с трибуны, как его команда проигрывает "Зениту" - 1:6, и глубоко ему симпатизировал. Это волевой человек, которого можно уважать. Но отстаивать свои принципы - совсем другое дело. У нас с Садыриным они были разными. Как и с Лобановским.

- До звонка Шалимова вам что-нибудь было известно о замыслах игроков?

- Знал о нездоровых отношениях между федерацией, тренерами и игроками.

КОЛОСКОВА ПОДДЕРЖАЛИ БОРЦЫ. ИГРОКОВ - ТАРПИЩЕВ

По словам Бышовца, первоначально под письмом были готовы подписаться все футболисты, находившиеся в Афинах: - По моей информации, сначала все приняли решение, что Бышовец - это та фигура, которая необходима на чемпионате мира-94. Но там же произошел раскол, потому что в составе той сборной Садырина были цээсковцы. Информация вышла к Садырину, и по этой причине пять человек попали под пресс армейских руководителей и отказались от подписей.

Эту версию, правда, больше никто не подтверждает. По словам Семина и Игнатьева, произнесенным независимо друг от друга, о письме они узнали только в Москве. Вряд ли бы Садырин не рассказал о нем своим помощникам, получи он оперативные сведения по своим каналам. Галямин вместе с Хариным, Черчесовым, Поповым и Радченко (трое последних к ЦСКА никогда отношения не имели) в затее участвовать отказались, что каждый из них не раз публично подтверждал.

В Афинах письмо подписали 11 человек - легионеры Шалимов, Кульков, Мостовой, Колыванов, Юран, Саленко и Кирьяков, спартаковцы Хлестов, Онопко и Никифоров, вернувшийся в "Динамо" Добровольский. Как свидетельствует в своей книге "Моя география" Андрей Канчельскис, в том матче из-за дисквалификации не игравший, свою подпись он прислал по факсу из Манчестера после звонка Шалимова. Не вызванные в сборную спартаковцы Карпин и Андрей Иванов поставили свои автографы уже в Москве, откуда после перепечатки текст и отправился по факсу на стол Шамиля Тарпищева. Так по крайней мере восстанавливает хронологию событий Шалимов - оговариваясь, правда, что спустя десять лет может что-то и перепутать.

Колосков о существовании "письма 14-ти" узнал от Тарпищева. По его информации (как обычно, она находится на противоположном полюсе от сведений Бышовца), изначально подписей было всего семь, и остальные организаторы "восстания" добирали уже позже - всеми правдами и неправдами. Впрочем, раз подписи стоят, значит, не имеет никакого значения, когда и при каких обстоятельствах они были поставлены. Никто из игроков ведь не заявлял, что его обманули и вписали совсем не то, о чем договаривались!

- Как узнал о письме, сразу попросил Тарпищева показать мне оригинал, - говорит президент РФС. - Но дождался его только месяца через полтора, за пару дней до декабрьского исполкома, на котором мы обсуждали сложившееся положение. Я занял жесткую и однозначную позицию - в поддержку тренера. И по сей день считаю, что был прав на сто процентов. Многие коллеги в других федерациях меня поддержали, особенно запомнились слова борцов - Ивана Ярыгина и Михаила Мамиашвили. Последний вообще сказал: "Если бы в борьбе такое случилось, ни один из борцов, подписавших письмо, в дальнейшем близко бы не подошел к сборной команде. Сама жизнь выбросила бы его за пределы ковра".

Вот как там воспитано уважение к тренеру. Я всегда пытался добиться того же в футболе. Сейчас эти ребята, став тренерами, поняли, что были не правы. И хотелось бы пожелать им, чтобы они извлекли из случившегося правильные уроки.

Противоположную позицию занял Тарпищев.

- Вы наверняка слышали версию, что за спиной игроков, подписавших это письмо, стояли вы с Бышовцем? - спрашиваю триумфатора прошлогоднего Кубка Дэвиса.

- Это глупость. То письмо было криком души людей, которые прошли серьезную школу западного спорта и вступили в конфликт с теми, кто этот этап не прошел и работал по старинке. Та же проблема позже возникла в хоккее, когда мы провалили чемпионат мира 2000 года в Санкт-Петербурге. На профессионалов, привыкших отвечать за себя, опять надели "колпак" - и у них возникло чувство протеста.

Я всегда придерживался убеждения, что со спортсменами "новой волны" нельзя работать по-советски, использовать командно-приказную систему. Поверьте, футболисты по своей сути не были революционерами. И ко мне они обратились потому, что изо всех чиновников я был к ним, спортсменам, ближе всех - и понимал их лучше всех.

- Но разве справедливо с их стороны было требовать отставки одного тренера и назначения другого?

- А кто говорит, что справедливо? Когда я получил их письмо, поддержал его по всем позициям, кроме снятия тренера. Это не их вопрос. Что лишний раз доказывает: я к идее этого письма отношения не имел и ничего игрокам не подсказывал.

- А Бышовец?

- Если и имел, то косвенное. В том смысле, что на предложение игроков не ответил отказом. Прямого воздействия, думаю, он не оказывал. Вдобавок уверен: если бы письмо было организовано не "снизу", а "сверху", такого количества подписей собрать не удалось бы. Легионеры были самостоятельными людьми и под чужую дудку петь не стали бы.