Газета Спорт-Экспресс № 294 (2787) от 22 декабря 2001 года, интернет-версия - Полоса 8, Материал 1

ФЕТИСОВ

Пожалуй, я готов понять тех, кто сомневается в затее с назначением Фетисова тренером олимпийской сборной. Причем понять не только как специалистов, у которых на такое сомнение есть свои резоны, но и просто как людей, чье самолюбие задето непрерывностью восхождения Вячеслава Александровича. Не слишком памятливым господам восхождение это начинает казаться элементарной удачливостью.

Но сам в эту затею, в собираемую Фетисовым компанию и, наконец, в удачливость, на мой взгляд, им вполне заслуженную, очень верю. И совсем не потому, что давно отношусь к мистеру Фетисову с пристрастием. А скорее исходя из прикладной логики: он, как и многие русские знаменитости, сильнее всего проявляет себя в экстремальных ситуациях.

По моим подсчетам, подобная ситуация для Фетисова длится почти полтора десятилетия. Она и продлила максимально его активную жизнь в большом хоккее. Мне, конечно, немедленно возразят: коэффициент экстремальности несказанно высок в любой спортивной жизни, и стаж чрезвычайности надо отмерять, скажем, с момента включения Фетисова в сборную Союза. Но раз уж судьба ему была прожить в хоккее вторую жизнь, то сейчас, когда он вступает в третью, я бы задержался на особенностях как раз этой второй, едва не затмившей (а для кого-то и затмившей) первую.

Согласен с тем, что опыт побед и несчастья (погиб талантливейший младший брат Фетисова, Анатолий) в заокеанских условиях оказался для него бесценным. Новую жизнь начинал не столько отученный от самостоятельности советский товарищ, сколько россиянин, наделенный безмерностью рабоче-крестьянского терпения, на котором все у нас держалось и держится.

Ничего пока не говорю о фетисовском хоккейном даре. Дар этот, превознесенный мировым любительским хоккеем как удивительный и несравненный, в НХЛ воспринимался с оскорбительными для нашего героя оговорками. Там чужд был хоккей, в котором прославился Фетисов, а к его славе относились с нескрываемым юмором. Я был в Нью-Джерси, когда туда приехали московские динамовцы. Перед матчем команды Юрзинова с местными "дьяволами" у легионера Фетисова газетчики брали интервью, а одноклубники иронизировали: "О, big star!" Смотри-ка, мол, где-то в хоккейной провинции (а именно так воспринимали они Россию) его считают звездой и носятся с ним, как в Канаде с Гретцки. Но Фетисов-то против Грецки играл и имел все основания считать того себе ровней. (И не только он. Говорил же Тарасов: наш Вовка Крутов на голову выше всех этих Гретцки.) И вот на старости лет по прежним, принятым в СССР меркам - надо было кому-то доказывать очевидные, казалось бы, вещи.

Крутов, кстати, за океаном не прижился. Фетисова спасло то, что он не держался за прошлое - ни за советское, ни за хоккейное.

Когда я увидел его в Америке в 91-м, меня поразила перемена во всем фетисовском облике. Перед отъездом он казался явно старше своих тридцати. А теперь, на четвертом десятке, выглядел много моложе, свежее. Исчезла и некоторая угрюмость, он стал гораздо разговорчивее. Знающие вроде бы люди твердили мне, что ничего ему впереди не светит. Он, мол, и с травмой плеча приехал после падения с мотоцикла, и уже в Америке воспаление легких перенес. Но Фетисов, очевидно, и себя, и хоккей знал лучше, чем другие.

Он был, по-моему, во власти азарта, разжигаемого предстоявшей ему заграничной жизнью. Он почувствовал к ней неожиданный вкус. В Америке, по существу, начиналась его семья. Жена Лада была беременна долгожданным ребенком. О Ладе вообще бы интересно поговорить отдельно. Охота и способность к переменам - и в жизни, и места жизни - заложены в ней, наверное, еще сильнее, чем в муже. Иностранное гнездо, ставшее для Фетисова надежнейшим из тылов, она вила на редкость талантливо. И коммуникабельность ее в Америке оказалась очень кстати.

А может быть, все начиналось с банана, который в "Хилтоне", где приезжие провели первые полгода, стоил в три раза дороже, чем на улице? Банан Фетисов все равно покупал себе в гостиничном баре: "А для чего я тогда работаю?" Он верил в свой хоккейный заработок. Хотя как-то и сказал вслух, что ради семьи согласился бы поиграть и в Европе. Но ведь не пришлось же - сумма его контракта с возрастом только увеличивалась.

Случай со Скотти Боумэном, позвавшим Фетисова в Детройт, где их ждали два Кубка Стэнли, кто-то тоже посчитает чистым везением - и сделает глупость. В приближении Фетисова великим тренером - кольцо закономерности. Впечатленный советским хоккеем в его лучших образцах, Боумэн не мог пройти мимо эталонного игрока. Сначала НХЛ потребовала от Фетисова жертвы не играть в интересный и привычный для него хоккей. Но вот нашелся и там специалист, вдохновившийся русской школой.

Конечно, позиция делать ставку на легионеров уязвима и только расширяет круг критиков Фетисова. Но сейчас вопрос большого принципа: убедить домоседов, что и на чужбине можно работать не на себя одного, а и на страну, где научился играть в хоккей. И принцип мог бы оказаться даже важнее самой олимпийской победы, существуй в спорте иные, кроме победы, способы доказать свою правоту.

Александр НИЛИН