Газета Спорт-Экспресс № 235 (2728) от 12 октября 2001 года, интернет-версия - Полоса 15, Материал 1

НАСТОЯЩИЙ СПАРТАКОВЕЦ

Если женщине столько лет, на сколько она выглядит, то мужчине - насколько он молод душой и свеж памятью. А раз так, значит, опять "все врут календари", и 12 октября 2001 года Никите Павловичу Симоняну исполнилось вовсе не 75, а гораздо-гораздо меньше. И слушая его короткие истории-новеллы, исполненные с артистическим блеском, или высказывания, касающиеся принципов, которых он придерживался всю жизнь, я, 50-летний, не ощущаю разницы в возрасте с кумиром моего детства.

ИЗ ДОСЬЕ "СЭФ"

НикитаСИМОНЯН родился 12 октября 1926 года. Центральный нападающий. Рост - 172 см, вес - 70 кг. Начал играть в Сухуми в юношеской команде "Динамо". Выступал за московские клубы "Крылья Советов" (1946-48) и "Спартак" (1949-59). В чемпионатах СССР провел 285 матчей, забил 142 гола, в том числе за "Спартак" - 233 матча, 133 гола. Чемпион СССР 1952, 1953, 1956, 1958 гг. Обладатель Кубка СССР 1950, 1958 гг. Лучший бомбардир чемпионатов СССР 1949 (26 голов), 1950 (34) и 1953 (14) гг. За сборную СССР провел 20 матчей, забил 10 голов. Чемпион Олимпийских игр-56. Главный тренер московского "Спартака" - 1960-65 и 1967-72, ереванского "Арарата" - 1973-74 и 1984-85, одесского "Черноморца" - 1980-81. Главный тренер сборной СССР - 1977-79. Начальник команды сборной СССР - 1986-90. Главный тренер федерации футбола СССР - 1966-67. Главный тренер сборных команд Управления футбола Спорткомитета СССР - 1982-83, 1985-86 и 1990-91. 1-й заместитель председателя Федерации футбола СССР - 1990-91. 1-й вице-президент РФС - с 1992 года. Награжден орденами Трудового Красного Знамени, "Знак Почета", Дружбы, кавалер Олимпийского ордена МОК и орденов ФИФА "За заслуги III степени" и "За заслуги".

ЗАГАДКА

Моя жизнь началась с того самого мгновения, когда я впервые увидел футбольный мяч и он заворожил меня. Почему это произошло с сыном армянского сапожника, который вместе с семьей бежал из Турции от геноцида в Армавир, где они с мамой и произвели меня на свет, - до сих пор понять не могу. Ведь отец был совершенно равнодушен к футболу и настаивал на том, чтобы я пошел по его стопам. Тем более что младший брат отца Ангин, что в переводе с армянского означает "бесценный" (у них еще было три сестры), тоже владел искусством сапожного дела. Пройдет время, и уже в Сухуми, куда мы переехали, когда мне было четыре года, именно Ангин будет помогать мне набивать - нет, не шипы, а продольные планочки на подошвы бутс. Кстати, в 15 лет у меня были белые бутсы, правда, на два размера больше. И я в них играл - а что было делать?

И еще в Сухуми у меня появилась счастливая возможность любоваться игрой мастеров - сначала тбилисских команд "Динамо" и ОДО с феноменальным центром нападения по фамилии Дьяченко, а чуть позже, в 44-м, сборных профсоюзов, московского и ленинградского "Динамо", ЦДКА... Я и мои сверстники жадно впитывали увиденное, и у каждого из нас возникало страстное желание повторить тот или иной прием или финт.

В семье уже стало для всех очевидно, что я не продолжу славную династию сапожников. Только никто не мог понять, откуда у меня появилась такая пламенная любовь к футболу. Да и я этого, повторяю, по сей день не могу объяснить. Наверное, это такая же загадка природы, как рождение будущего художника или музыканта в семье крестьянина. Выходит, есть на свете что-то сильнее родительских генов. А?..

ГОЛЫ

Как бы то ни было, а я стал футболистом, центрфорвардом, которому по определению положено забивать, чем я, собственно, прежде всего и занимался на поле. Помню, всадил с лета в "девятину" "Фиорентине", после чего итальянцы предлагали за меня по тем временам баснословные деньги. Сомневаюсь, заснят ли на пленку тот мяч, но другой, что разорвал после моего удара паутину ворот "Зенита", нередко показывают в хронике и сейчас. А в общем, мне, как и Пеле, дорог каждый мяч, который пусть медленно, ползком, но все-таки пересек линию ворот. Как, например, тот, который я забил в Кубке СССР провинциальной команде, чье название, увы, не отложилось в памяти. "Никита, ты забил позорнейший гол!" - воскликнул после игры наш тренер Горохов. "А разве его не засчитали?" - парировал я, но Владимир Иванович, судя по всему, остался при своем мнении.

Наибольшее же удовольствие, конечно, получаешь от мячей, отправленных в сетку хлестким ударом метров с 20. Или чуть ближе, или чуть дальше. От того, как умело распорядился мячом, оказавшись один на один с вратарем. И сегодня, когда я наблюдаю за игрой с трибуны, меня особенно радуют голы, рожденные не его величеством случаем, а зрячие, когда бьющий видит голкипера и посылает мяч в такую точку и с такой скоростью, что шансов на спасение не остается. Это классика, и ею никогда не перестанут восхищаться.

КАПИТАН

Никогда не забуду финал Кубка СССР 1958 года. С каких же яростных атак торпедовцев он начался! И Валентин Иванов, и Олег Сергеев, и их партнеры четырежды могли открыть счет, но Валентин Ивакин бесстрашно бросался в ноги соперников, с досады хватавшихся за головы. После перерыва мы выровняли игру, и в одном из эпизодов Толя Ильин, не пожадничав, переадресовал мне мяч - только забивай! И я бы наверняка сделал это, если бы кто-то из торпедовцев слегка не задел мне по пятке. Нет, я не упал, но сбился с ритма, и момент был упущен. "За такие моменты душить надо, душить!" - услышал я знакомый до боли пронзительный фальцет Игоря Нетто, когда мы выходили на третий тайм. Настроение у меня и без того было пресквернейшее, и я в сердцах произнес: "А ты чего орешь - я что, нарочно не забил, что ли?!" "Еще не хватало, чтобы ты нарочно не забил", - проскрипел наш капитан, и я уже не знал, что ему возразить. Не знал и не успевал - судья дал свисток, и пошло дополнительное время.

В итоге все решил один гол, который я забил после отменного паса Анатолия Исаева, выманив на себя вратаря и послав мяч в сетку мимо защитника. "Ну что ты шумел - выиграли же Кубок!" - сказал я Нетто в раздевалке, умышленно не акцентируя на том, кто стал автором победного мяча. И что, вы думаете, услышал в ответ? "Тридцать лишних минут мучились по его вине, а он еще хвастается!" - возмущался Нетто так, что в душевой было слышно.

Не одному мне и не раз доставалось от нашего капитана. Он не щадил никого, требуя от партнеров, будь то Сальников, Татушин или другие признанные футбольные авторитеты, такой же отдачи и жажды победы, которые проявлял сам в каждом матче от первой и до последней минуты. Да, это был настоящий вожак с трудным характером.

УЧИТЕЛЬ

Один из лучших своих матчей я сыграл в 33 года в Колумбии во время турне "Спартака" по Латинской Америке. Но не стал искушать судьбу, посчитав, что пора ставить точку в карьере действующего футболиста. Не знаю, может быть, поспешил, может быть, стоило поиграть еще сезон-другой... Скорость, правда, уже была не такой, как в 25, но повода зачислять себя в разряд тихоходов, я не давал, а на футбольный интеллект в возрасте Христа просто грех жаловаться. И все-таки я решил не рисковать, следуя одному из своих главных жизненных принципов: уйти самому, не дожидаясь, пока тебя об этом попросят.

Я не строил никаких планов на будущее, не задумывался, чем стану заниматься дальше, но после возвращения в Москву сообщил о своем твердом намерении повесить бутсы на гвоздь Николаю Петровичу Старостину. Он спокойно отреагировал на мои слова и вдруг произнес: "Понимаешь ли, Никита, мы решили заменить Гуляева и на пост старшего тренера "Спартака" выдвигаем твою кандидатуру". Чем Старостин при этом руководствовался, судить не берусь. Но, видимо, он, человек очень влиятельный в самых высоких кругах, был уверен, что центральный, российский и московский советы "Спартака", горком партии поддержат его выбор. Я же попытался отговорить Старостина:

- Николай Петрович, ну подождите: игроки же только вчера были моими партнерами, а завтра должны стать подчиненными. У меня ведь и опыта нет...

- Поможем! - сказал, как отрезал, Старостин, и все мои контраргументы в миг рассыпались, как карточный домик.

Видите ли, если Старостин пришел к какому-то мнению, то отстаивал его до конца во всех инстанциях. И на претензии вроде "Вот вы не подготовили в "Спартаке" замену Гуляеву, а торопитесь его снимать" он неизменно отвечал: "Подготовил. Симоняна. Это мой ученик, и я в нем не сомневаюсь". Да, Старостин, чей портрет вы видите сейчас напротив моего рабочего стола, всегда считал меня своим учеником. Так же, как я его - своим учителем. И горжусь этим. Он был мудрейшим человеком с огромным жизненным опытом, способным мыслить масштабно. Уверен, из Николая Петровича получился бы крупный государственный деятель. Но он до конца дней своих оставался верен спорту, футболу и был истинным хранителем спартаковского духа. Нас, игроков, он зажигал, поднимал на борьбу, и мы не представляли себе, как подвести его или тренеров.

Мне повезло еще в том, что рядом с нашей командой всегда был Андрей Петрович Старостин. Родные братья были полной противоположностью друг другу. Николай вел аскетичный образ жизни, не знал вкуса спиртного, был далек от карточных игр и бегов... Андрей же, наоборот, играл во все и вся. Балагур и весельчак, он был душой богемной компании, в том числе и цыганской. Андрей Петров, как называл его брат, был всеобщим любимцем: его обожали и торпедовцы, и армейцы, и динамовцы, и локомотивцы...

Объединяла же братьев преданность "Спартаку". Они были на редкость эрудированными людьми и потрясающими рассказчиками: каждого из них можно было слушать часами, и оставалось такое ощущение, словно ты побывал на великолепном спектакле в театре одного актера.

Вот среди каких людей мы росли. И ни один институт, уверяю вас, не смог бы настолько обогатить наши знания в самых различных областях и повысить интеллект, насколько это удавалось братьям Старостиным.

ПЕРЕИГРОВКА

В моей карьере игрока, разумеется, не обошлось без судейских казусов. 1958 год. Вот-вот должен опуститься занавес сезона. Играем в Москве с киевским "Динамо". Судит Гаврилиади Петя из Сочи. Счет 2:2. За 13 секунд до конца меня бросают в прорыв, и я забиваю гол. Гаврилиади достает мяч из сетки и несет его в центральный круг. Но не выключает при этом секундомер. И когда он устанавливает мяч на центр и дает финальный свисток, фиксируя нашу победу - 3:2, на секундомере на 9 секунд больше отведенного на матч времени.

Реакция, как мне потом рассказывали, последовала незамедлительно. Первым забил тревогу еще на стадионе работник ЦС "Динамо" Дубинин. Его предложение о переигровке вскоре, естественно, поддержали в Киеве. И когда первый секретарь ЦК компартии Украины Подгорный сказал свое веское слово - вопрос был окончательно решен.

И вот представьте себе, 2 ноября на тяжелейшем вязком грунте мы обыгрываем "Торпедо" в финале Кубка, а 8-го - на скользком, промерзшем до корней газоне переигрываем матч с киевлянами и уступаем им в ходе второго тайма - 1:2. Этот результат устраивает прежде всего московских динамовцев, которые в случае нашего поражения становятся чемпионами. Их руководство уже поздравляет старшего тренера Якушина, а игроки отправляются в раздевалку, чтобы переодеться для вручения золотых наград. И тут...

Каким образом Анатолию Ильину на таком поле и из такого сложного положения удалось забить второй ответный гол - до сих пор ума не приложу. Но так или иначе, а счет - 2:2. Если он сохраняется до конца, "Спартаку" предстоит дополнительный матч, только уже с московским "Динамо", которое мы настигаем по очкам.

Игра подходит к концу, и в ложе лужниковского стадиона начальник отдела футбола Всесоюзного спорткомитета Гранаткин, не сомневающийся в ничейном исходе, обращается к Старостину:

- Николай Петрович, переигровку назначаю на 12-е.

- Побойтесь Бога, Валентин Александрович: 2-го и 8-го "Спартак" играет два неимоверно тяжелейших матча. Дайте же время дух перевести. Поэтому переигрывать надо по крайней мере 13-го.

- Ни в коем случае, - настаивает на своем Гранаткин, и их нешуточный спор превращается в перепалку.

Между тем мяч от ноги киевлянина уходит на угловой. Я с левого фланга кричу Ильину: мол, сам подам - чтобы драгоценное время не терять. Мяч летит на дальний угол вратарской, и Сальников переправляет его в сетку - 3:2! И около шести минут до конца.

- Вот теперь, Валентин Александрович можете назначать любой матч на 12-е, - иронизирует Старостин и радостный спешит поздравить команду.

Мы сделали "дубль". И это была лебединая песня нашего поколения. В 59-м Сальникову и Парамонову было уже по 34, а мне - 33. Парамонов закончил, а из двух ветеранов - Сальникова и меня - предпочтение чаще отдавали Сергею. И это тоже была одна из причин, из-за которой я закончил играть.

ПРОЩАНИЕ

Завершать футбольную карьеру всегда нелегко. Но расставаться со "Спартаком" как тренеру было несравнимо тягостнее.

...В 1971 году мы выиграли Кубок и были близки к тому, чтобы выиграть его в следующем сезоне. Ведь Пискарев забил чистый гол в правый дальний угол торпедовских ворот, и главный судья Лукьянов Иван уже показал на центр. Я никогда об этом не говорил, но сейчас скажу: его помощник Паша Казаков был не прав, когда зафиксировал офсайд у Андреева, находившегося очень далеко от Пискарева и потому не имевшего никакого отношения к событиям, приведшим к голу. Тем не менее ничья, серия пенальти, в которой удача сопутствует соперникам.

Надо мной стали сгущаться тучи, и я решил подать в отставку. Вы не представляете, чего мне это стоило, сколько я пережил за те дни. Ведь "Спартаку" было отдано без малого четверть века. И я попросил у Николая Петровича... (мой собеседник замолчал, в его глазах заблестели слезы, а губы задрожали. Мы посидели минуту молча, а потом Симонян продолжил)... попросил разрешения попрощаться с командой. Мне предоставили такую возможность, и прощание получилось теплым и трогательным. Я поблагодарил ребят, извинился за те моменты, когда, возможно, горячился, но Виктор Папаев, с которым мы иной раз расходились по некоторым вопросам, признался, что, как правило, был не прав он, так же, как и партнеры, и по-сыновнему обнял меня. А Николай Петрович сказал буквально следующее: "Никита Павлович, мы оставляем для тебя дверь "Спартака" полуоткрытой, и ты всегда можешь войти в нее, потому что если тебя разрезать пополам, то одна часть твоего тела будет красного цвета, а другая - белого".

"АРАРАТ"

Потом, в 73-м, был "Арарат", чье руководство да и руководство республики, не скрою, на протяжении нескольких лет настоятельно просили меня возглавить ереванский клуб. Менталитет армянских футболистов резко отличался от московских, но мне удалось пусть не сразу, но все-таки найти общий язык с игроками, что было делом непростым.

Вы знаете, меня почему-то считают мягким человеком. Но я себя к таковым не отношу. Я человек демократичный, уважающий достоинство других людей, и потому никогда не позволял себе и не позволю унизить кого-то, в том числе и игроков. Но требовательность проявлял неизменно, когда того требовала обстановка. И в "Спартаке", и в "Арарате" приходилось принимать жесткие решения, связанные порой даже с освобождением ведущих футболистов. И игроки эти, конечно же, не сразу, а спустя какое-то время начинали понимать, что я не мог поступить иначе. Не мог так же, как мой отец, когда строго наказывал за казавшиеся мне безобидными шалости. И только много лет спустя я осознал, что он правильно воспитывал меня, за что я ему чрезвычайно благодарен.

На моем тренерском пути в клубе и сборной встречались разные игроки. Например, Леонид Буряк и Аркадий Андреасян были профессионалами до мозга костей, влюбленными в футбол так же, как и я. Но если с Буряком у меня не было никаких проблем и он вел себя так, словно уже побывал в тренерской шкуре, то с Аркадием в силу его противоречивого характера отношения складывались непросто. Но я уважал его как личность, видел в нем лидера команды, и в конце концов он стал проводником моих идей и в быту, и на поле. В противном случае нам бы ни за что не удалось с "Араратом" в том же 1973 году завоевать золотые медали чемпионов СССР и выиграть Кубок.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ

Моя память, спасибо ей за это, хранит не только то, что происходило на моих глазах, но и рассказы очевидцев тех или иных неординарных событий. Так вот однажды "Спартак" отправился в Индонезию, а я и еще несколько моих партнеров по клубу - со сборной в Китай. Руководителем спартаковской делегации был председатель нашего городского совета (Симонян назвал его имя отчество и фамилию, но просил в газете не упоминать. - Прим. Л.Т.) .

Встречали спартаковцев доброжелательно, в их честь устраивали банкеты, во время которых дорогие гости и гостеприимные хозяева обменивались сувенирами. Руководитель нашей делегации обычно дарил тарелки, на которых был изображен всадник на коне. "А кто это?" - однажды поинтересовались индонезийцы. "Это Богдан Хмельницкий - основатель города Москвы", - тотчас отреагировал званый гость, не сомневаясь, что так оно и есть на самом деле.

В Югославии, чему я уже был непосредственным свидетелем, с тем же человеком произошел другой казус. Мы обыгрываем "Партизан" - 2:1, подходит к нашему руководителю югославский журналист: "Товарищ председатель, каково ваше мнение об игре?" - и протягивает ему микрофон. А спартаковский начальник по привычке, словно это телефонная трубка, подносит его к уху. "Нет, товарищ председатель, это надо ко рту", - вежливо по-русски поправляет югослав, а мы, стоя рядом, с трудом сдерживаем смех.

РАЗОЧАРОВАНИЕ

Тренер в душе всегда должен быть готов к тому, что рано или поздно ему придется написать заявление об уходе. Ничего не поделаешь - такая профессия. И я опять-таки старался это делать прежде, чем меня об этом попросят. Впрочем, один раз, в 1979 году, я так и не понял, чем руководствовался наш спортивный министр, когда не дал мне довести до конца отборочный цикл европейского чемпионата. Ведь в предпоследнем матче, в Греции сборную СССР устраивала ничья. Но в преддверии поездки в приказном порядке был освобожден от работы весь наш штаб, и Бескову предложили создать новый. Заметно изменил Константин Иванович и основной состав, естественно, полагаясь на свой тренерский вкус. Однако наши проиграли - 0:1 и лишили себя шансов на поездку на финальный турнир в Италию. Так с кого спросить за поражение? С меня, которого сняли с работы до окончания соревнований, - никак нельзя. С Бескова? Так его только перед ключевым матчем назначили на должность старшего тренера. Вот такие уродливые решения в отношении сборной, которые принимались наверху дилетантами, облеченными властью, были характерны для советского времени. Они ранили специалистов в самое сердце. Недаром та отставка 22-летней давности стала для меня самым большим разочарованием в тренерской биографии.

КОМПРОМИСС

Незабываемые поучительные уроки Николая Петровича Старостина позволили мне, как мне кажется, плодотворно трудиться на поприще начальника сборной, которую возглавлял Лобановский. До этого мы не были друзьями-единомышленниками, ибо в первую очередь по-разному смотрели на футбол. Но Валерий Васильевич и я все-таки нашли компромисс, и теперь, оглядываясь назад, с огромным удовольствием вспоминаю те времена, когда мы работали бок о бок.

Во-первых, у нас было четкое распределение обязанностей. Я не вмешивался в тренировочный процесс, определение состава команды, в тактическую расстановку до тех пор, пока Лобановский не интересовался моим мнением по этим вопросам. Когда же это случалось, я мог напрямую высказать ему свои соображения. Конечно, Лобановский никогда бы не советовался с начальником команды, прошедшим лишь школу административного работника. Но если человек обладает опытом и игрока, и тренера - почему бы не выслушать его точку зрения? И я в свое время выслушивал того же Николая Петровича, как Лобановский в ходе нашего сотрудничества - меня. Но он так же, как и я, будучи тренером, окончательное решение принимал сам.

Лобановский, надо отдать ему должное, готов был иной раз набраться терпения, чтобы выявить рациональное зерно в беседах со своими помощниками Морозовым и Мосягиным. Но находил он это зерно не сразу, а чуть позже, когда, несмотря на свое удивительное природное упрямство, анализировал различные мнения и приходил к оптимальному, на его взгляд, выводу.

Как-то раз Морозов с Мосягиным посчитали, что Лобановский перебарщивает с нагрузками. Я был согласен с ними и не отказался, когда ассистенты главного тренера делегировали меня ("нас он все равно не послушает") в 14-й номер новогорской базы.

"Знаю, зачем вы пришли, - опередил меня Лобановский чуть ли не на пороге. - Сейчас будете говорить про чрезмерные нагрузки". "Да, посмотрите, как устали ребята, - отвечаю я. - Поэтому, мне думается, надо сбавить обороты". "Никита Павлович, неужели вы не понимаете, что только на базе высокой функциональной готовности мы можем добиться каких-то весомых успехов, и потому пробел в этом компоненте смерти подобен?" - жестикулируя всеми десятью пальцами, убеждал меня Лобановский.

Это был редчайший случай, когда я сам отважился отправиться к нему, чтобы обсудить столь щекотливую проблему. Как правило, Валерий Васильевич приглашал меня к себе сам и заводил разговор о тактике на предстоящую игру, о стартовом составе. Я не всегда соглашался с ним, и иной раз споры заходили так далеко, что расставались чуть ли не врагами, но при встрече через 15-20 минут Васильич вел себя со мной так, словно ничего чрезвычайного не произошло. И я держался точно так же, и благодаря этому мы снова чувствовали себя в одной упряжке.

Я мог бы долго рассказывать о Лобановском не только потому, что он мой друг, а прежде всего потому, что Валерий Васильевич - выдающийся тренер и замечательный человек. Уж мне-то можете поверить на слово.

ЦЕННОСТИ

Больше всего ценю в тех, с кем свела судьба, порядочность, обязательность. Мой принцип: не обещай, если сделать не можешь. А если пообещал - разбейся в лепешку, но сдержи слово. Убежден: мир держится на честных по отношению ко всем окружающим людях.

ПОРОКИ

Терпеть не могу обманщиков, жуликов, то есть тех, кто любыми, даже самыми грязными средствами готов достигнуть своей цели.

БОЛЕЛЬЩИК

На днях читал выдержки из книги великого Ди Стефано и ловил себя на мысли, почему он назвал свою рукопись "Спасибо, старина", и только на последних страницах нашел ответ. Оказывается, на своей вилле Ди Стефано поставил памятник футбольному мячу с гравировкой "Спасибо, старина". А если бы у меня была такая же возможность, как у моего доброго знакомого, я бы рядом с мячом установил бы скульптуру нашего болельщика. Болельщика, который восторгался нами, благодарил нас, прощал и не прощал ошибок, разносил в пух и прах в горячих спорах у турнирной таблицы, в Лужниках или на "Динамо", свистел с трибуны, когда мы играли не слишком удачно.

Иной раз слышишь от футболиста: "Вот я четыре игры провел здорово, а пятую - ну так себе. И сразу болельщики негодуют". А они, между прочим, правы. Они заплатили деньги за то, чтобы увидеть хорошую игру, и будь любезен сделать все от тебя зависящее, чтобы ее продемонстрировать. Ведь актер умирает на сцене, чтобы потом родиться заново, а следующим вечером снова умереть.

МЕЧТА

Ошибается тот, кто считает, будто человек в моем возрасте мечтает лишь о том, чтобы продлить свою жизнь. Я, например, мечтаю, чтобы до конца дней своих быть востребованным. Пусть это будет не должность вице-президента РФС - не важно. Важно, чтобы ты мог своей работой приносит пользу людям, чтобы в тебе нуждались. К чему я, собственно, стремился и все прожитые годы. Вероятно, поэтому мальчишки до сих пор просят у меня автографы. "Откуда вы меня знаете - вы даже не видели, как я играл?" - удивляюсь я. "А мне дедушка рассказывал, как здорово вы играли", - отвечает один. "А мне папа говорил, что вы были кумиром его детства", - добавляет другой.

ЮБИЛЕЙ

Конечно, приятно, когда тебя хотят поздравить столько людей. Но только теперь я понимаю, почему пожилые люди через десять дней после торжеств отправляются на тот свет - ну просто не выдерживают нагрузки, которая сравнима разве что с той, которую испытывают космонавты (смеется). И сейчас меня разрывают на части. При вас звонили с телевидения: "Можете ли 12-го в 10.25 утра выступить у нас в прямом эфире?" Да как же я могу, если в 10.30 меня чествуют в "Спартаке". И пусть я не работаю там сейчас, это - мой родной дом. И сколько подобных ситуаций возникает за эти дни - не сосчитать. И обижать ведь никого не хочется, а что поделаешь...

ДОМ

Я примерно знаю, что буду говорить на своем юбилее. А закончу словами из песни: "Главней всего погода в доме - все остальное суета". И непременно уточню: "А в доме у меня погода отличная!"