Газета Спорт-Экспресс от 4 сентября 1998 года, интернет-версия - Полоса 8, Материал 3

ВСТРЕТИТЬСЯ С КАФЕЛЬНИКОВЫМ ЗАХОТЕЛИ ЛИШЬ ЧЕТЫРЕ ЖУРНАЛИСТА

Обычно на турнирах "Большого шлема" игроки, к которым публика проявляет повышенный интерес, встречаются после своих матчей с журналистами. В основном соблюдается это правило неукоснительно. О месте и времени встречи объявляет в пресс-центре турнира громкоговоритель. Назначается ее час с таким расчетом, чтобы теннисист успел привести свои чувства в порядок. Процедура эта, как нетрудно догадаться, для спортсмена далеко не всегда желанна. Человек устал, ему бы отвлечься от пережитых волнений, уединиться, но вместо этого надо идти на люди, возвращаться к стрессам, от которых еще не успел остыть, подбирать нужные формулировки ответов на вопросы, вовсе не обязательно дружественные, а порой и каверзные. Однако, как говорит пословица, назвался груздем - полезай в кузов. Слава, пусть и сладкое, но бремя. И теннисисты безропотно являются на эти перекрестные допросы.

Передо мной стенографические записи, которые раздают журналистам через полчаса после окончания таких встреч с игроками. Вот некоторые выдержки из них.

Чех Петр Корда, четвертая ракетка мира, победитель прошлогоднего Открытого чемпионата США, выбивший из US Open-98 самого Пита Сампраса, пришел обескураженный поражением от немца Бернда Карбахера:

- В данный момент у меня нет ответа на вопрос, что случилось. Я слишком устал. Нет, не физически - душевно. То, что произошло, для меня ужасное огорчение. Утешает, что случались у меня подобные срывы и прежде, но всякий раз мне удавалось снова встать на ноги.

- Длительность нынешнего сезона меня не утомляет, - продолжал чех. - Я от тенниса не устаю никогда. Конечно, иногда надо отдыхать. И, чем старше становишься, тем чаще требуются перерывы. Пять недель назад жена родила. Но я пробыл с семьей лишь пять дней. Надо было ехать на очередной турнир, оттуда на следующий. И так далее.

Около получаса обсуждала на встрече с репортерами свой матч против немки Марлен Вейнгартнер ее соотечественница Штеффи Граф, который она выиграла - 6:0, 6:1. Перед ее пресс-конференцией я стал свидетелем любопытной картины. Штеффи мчалась по территории стадиона, чтобы вовремя поспеть на беседу с журналистами, а за ней вился пышный шлейф - фоторепортеры со вскинутыми, как винтовки, объективами своих камер и коллекционеры автографов с блокнотами в протянутых, как за милостыней, руках.

Побывал в гостях у нас в этот день и Евгений Кафельников. Он пришел, расправившись, словно волк с ягненком, с голландцем Деннисом ван Шеппингеном. Пресс-конференция Кафельникова была назначена на 4.15 дня. Однако ни к этому сроку, ни четверть часа спустя он не появился. Я спросил ведущего, не знает ли он, что случилось с Евгением. Тот ответил, что пытается это выяснить и что Кафельников осведомлен о времени и месте встречи.

Желающих расспросить россиянина набралось совсем немного - три журналиста-соотечественника, да один иностранец. Все мы были несколько задеты его столь долгим отсутствием и, обиженные, решили покинуть помещение. Однако только мы дружно поднялись на ноги, как в этот миг Кафельников показался в дверях и, не принеся извинений и не объяснив причину задержки, сел за стол.

Иностранец задал Евгению какой-то вопрос и ушел. Затем к нему обратился корреспондент радиостанции "Маяк":

-С каким чувством шли вы на свой первый матч нынешнего турнира "Большого шлема"?

- Ничего особенного я не чувствовал. Турнир как турнир.

-Как надеетесь выступить?

- Как получится.

Наступила моя очередь. Я напомнил Кафельникову, что перед прошлым турниром в Нью-Йорке он стоял четвертым в теннисном рейтинге, а теперь опустился на одиннадцатое место, и попросил поделиться своими соображениями о причинах этого отступления. Вот какой получился у нас диалог:

- Ничем не объясняю. Просто время идет, и что-то меняется. Я не считаю, что все так плохо, как вам кажется.

-Откуда вы знаете, что мне кажется, если мы с вами до этой минуты не были знакомы?

- Я это понял по вашему вопросу.

-Значит, у вас никакого объяснения нет?

- Нет .

А у меня не было больше вопросов. Точнее, я потерял охоту задавать приготовленные. Настроение беседовать дальше пропало. Должно быть, потому, что за 20 лет жизни в Америке я отвык от такой манеры интервьюируемых. Эта встреча пробудила воспоминания отнюдь не ностальгические.

В прежние времена советская пресса была к такому обращению со стороны спортивных звезд и спортивных бюрократов приучена. Те разговаривали с нами так, словно делали нам милость, - угрюмо и свысока. Они знали: начальство учреждения, органом которого является газета, строго взыщет с редакции, если та позволит себе вольность выразить неудовлетворение разговором. Тогда удивление вызывал иной подход.

Помню, когда в 1975 году Москву посетила сборная Всемирной хоккейной ассоциации, я попросил молодого в ту пору коллегу Леонида Трахтенберга взять интервью у знаменитого форварда Бобби Халла. Мой посланец возвратился счастливым. Гости жили в гостинице "Украина", а Халла он застал обедающим в ресторане. Тот пригласил визитера за свой столик, извинился, что придется беседовать, не прерывая еды, - другого времени не будет, и обстоятельно ответил на все его вопросы. Заметив, что интервьюер приятно удивлен такой словоохотливостью, Халл сказал:

- А как же иначе? Мы ведь обязаны своей известностью вам, прессе. Кто бы знал, если бы не вы, хорошо мы играли или плохо? Для спортсмена интерес прессы - вещь почетная и приятная.

Припомнив эту историю из жизни хоккеиста Бобби Халла и журналиста Леонида Трахтенберга, я пришел к мысли: не следует корить теннисиста Евгения Кафельникова за его поведение на пресс-конференции в Нью-Йорке. Все это - пережитки, наследие прошлого. А пережитки изживаются нескоро.

Нашел я, кажется, и решение такой загадки: почему на встречах с другими теннисными корифеями всегда полным-полно народу, а перспектива поговорить с Кафельниковым привлекла лишь четверых.