«Федоров сказал: «Если убегу сейчас, стану дезертиром»

22 сентября в столичном кинотеатре «Октябрь» состоится единственный показ в Москве на большом экране американского документального фильма «Русская пятерка» режиссера Джошуа Рила, исполнительный продюсер которого — Дэн Мильштейн, агент Павла Дацюка, Никиты Кучерова и Андрея Василевского.

Показ, на котором планируется присутствие членов великой Русской пятерки «Детройт Ред Уингз», будет открытым для обычной публики. Один из продюсеров ленты — журналист и писатель Кит Гейв, автор книги «Русская пятерка», создававшейся параллельно фильму.

Жизнь свела нас с Гейвом весной нынешнего года в роскошном Tampa Theater, где в присутствии 650 зрителей состоялась премьера фильма «Русская пятерка» во Флориде. Мне посчастливилось произносить приветственное слово со сцены, а Кит уже после показа вместе со Скотти Боумэном, генеральным менеджером «Детройта» тех времен Джимом Девеллано и Дэном Мильштейном участвовал в более чем часовом обсуждении и ответах на вопросы из зала, которые модерировал известный журналист The Athletic Джо Смит. А до мероприятия все мы участвовали в торжественном обеде, где мы с маститым коллегой и познакомились.

Предложение об интервью для «СЭ» он воспринял с энтузиазмом, и в мае мы встретились в курортной Сарасоте на берегу Мексиканского залива — городе миллионеров, где, кстати, более полугода проводит великий Боумэн. Человек, создавший собственно Русскую пятерку и всегда с удовольствием о ней вспоминающий.

Вячеслав Фетисов и Игорь Ларионов.

Чемпионская раздевалка

— Сколько лет назад вы впервые задумались о книге, посвященной Русской пятерке? - спрашиваю Гейва. — И думали ли о фильме?

— Всегда думал только о книге — даже фантазии на тему фильма у меня не было. Но уже когда в 1989-м решился поехать в Хельсинки, чтобы передать сообщение двум выдающимся советским хоккеистам, Сергею Федорову и Владимиру Константинову, — понимал, что это будет хорошая история.

Понимал я и то, что она определит мою журналистскую карьеру, двинет ее в том или ином направлении. Потому что этот случай мог и закончить ее, причем с позором. Если бы моя газета узнала о том, что происходит, я как журналист потерял бы все. А этого мне никак не хотелось, потому что свою работу я любил. И тем не менее пошел на этот риск.

Первая мысль о книге возникла, когда Сергей (Федоров, — Прим. И.Р.) добрался-таки до Америки. После этого я написал на будущее тысячи полторы слов. В 1997-м «Ред Уингз» впервые за более чем полвека выиграл Кубок Стэнли, и это произошло с участием наших героев. С тех пор, как все началось, прошло восемь лет. И я был в раздевалке, где «Детройт» после четвертого матча с «Филадельфией» праздновал победу.

Первым, кого я увидел и к кому подошел, был Константинов. Раздевалка была полна людей, а он выходил наружу. «Влади! Я тебя поздравляю!» Он не просто пожал мне руку, а загреб меня, погрузив мое лицо в свой потный свитер. Крепко обнял и сказал: «Кит, это было так тяжело! Я так устал. Это самое сложное, что было в моей жизни». И, говоря это, он открыл бутылку шампанского над моей головой. И раскурил большую сигару. А потом вдруг посмотрел на меня и по-русски сказал: «Спасибо».

Не знаю, что он точно имел в виду, когда меня благодарил. Но, кажется, догадываюсь. Он всегда помнил меня как первого парня из Детройта, которого встретил. Именно мне довелось сказать ему, что он задрафтован «Красными крыльями», и тогда это было большое дело.

А потом в раздевалке я подошел к Федорову. И он вдруг нагнулся ко мне и прошептал — так, чтобы больше никто не слышал: «Помнишь этот вечер в Хельсинки много лет назад?» — «Как я могу его не помнить!» — «Я никому об этом не рассказывал!» — «Отлично! И не рассказывай!»

Следующим моим собеседником стал Майк Илич, ныне покойный. Владелец клуба пожал мне руку, и, когда я его поздравил, он меня крепко обнял и сказал: «Это все ты! Ты тот парень, благодаря которому мы начали весь этот процесс и в конце концов получили этих русских парней. И я никогда этого не забуду. Ты — большая часть нашей сегодняшней победы, и я хочу, чтобы ты это знал». Я ответил: «Нет, Майк. Я просто передал ваше сообщение, потом эта пара ребят приехала — и все».

Но именно тогда еще раз, впервые за восемь лет, подумал о том, что когда-нибудь надо будет обо всей этой никому не известной истории написать. Записал еще пять-шесть тысяч слов. Но потом — опять текущие дела, ежедневные публикации, отодвинувшие эту идею в сторону. И так продолжалось до 2012-2013 года.

Гейв (справа) с Боумэном, Девеллано и Мильштейном.

Книга и фильм

— Что сдвинуло историю с мертвой точки?

— Мне позвонил молодой кинорежиссер Джошуа Рил с этой идеей. Сказал, что хочет сделать документальный фильм о Русской пятерке. До того он совершил один звонок — Джиму Лайтсу, который к тому времени руководил «Даллас Старз», но Джошуа знал, что в свое время он работал в «Ред Уингз». И был в курсе, что Лайтс был тем человеком, который организовал побег из Чехословакии за океан бывшего форварда «Детройта» Петра Климы. И ему пришло в голову, что это может иметь что-то общее с историями Федорова и Константинова.

Лайтс сказал Рилу: «Эта затея мне нравится. Но до того, как говорить со мной, я тебе советую пообщаться с Китом Гейвом. Он знает про эту историю все, прожил ее от начала до конца, сделал ее реальностью». Тогда Джошуа, живший в тот момент в техасском городе Остон, мне и позвонил.

Выяснилось, что мы с Рилом росли в штате Мичиган в 30 милях друг от друга. Он рассказал о разговоре с Лайтсом и об идее документального фильма. А я ему ответил: «На самом деле я пишу об этом же книгу!» И немного рассказал о своем участии во всей этой истории, о чем он даже не подозревал.

Теперь мы были, что называется, на борту одного корабля. Тем более что он знал со слов Лайтса, что у меня доверительные отношения с игроками «Детройта», в том числе членами Русской пятерки. Помимо участия в истории попадания Федорова с Константиновым в Америку и каждодневной работы с «Ред Уингз», я в 1994 году ездил с ними в Россию на турне сборной звезд НХЛ по стране во время локаута и провел там с ними месяц. Это была та самая знаменитая поездка, когда Федорову и Александру Могильному вернули их паспорта (вернее, выдали российские, — Прим. И.Р.).

— Вы летели прямо с ними в самолете и видели, как тряслись перед приземлением молодые российские суперзвезды?

— Нет, я добирался самостоятельно. В том турне мы познакомились со Славой Фетисовым и Игорем Ларионовым — еще до того, как они перешли в «Детройт». Фетисов принадлежал «Нью-Джерси», Ларионов — «Сан-Хосе».

Потом они объединились в Детройте. И с ними был Слава Козлов, дома у которого в Воскресенске мне довелось побывать. То есть у меня со всеми этими парнями были действительно хорошие отношения. И они мне доверяли, чего не было у Джошуа, с которым они не были знакомы. Он не знал, каковы русские. Он не был в курсе, что они, чтобы по-настоящему открыться, должны доверять человеку. А просто так, автоматически, они незнакомым людям не доверяют.

Рил мечтал: «Хочу сделать о них документальный фильм». Я отвечал: «Один ты пропадешь! И надо искать деньги» И, когда после длительных усилий финансирование наконец-то было найдено (в лице Дэна Мильштейна, — Прим. И.Р.), мы объединили усилия.

— Каким образом?

— Сначала я обратился к Папе Медведю, как называли в «Детройте» Фетисова. Рассказал ему об идее фильма. Слава — гордый парень. С тех времен прошло больше 20 лет, и он, вероятно, подумал — да, настало время рассказать об этой истории. И ответил: «Да, конечно. Приезжайте в Москву в любое время, когда захотите».

Потом я связался с Ларионовым, объяснил, что со Славой мы договорились. Он сказал: «Звучит хорошо. Ты хочешь поговорить с каждым из нас?» — «Да. Потому что каждый из вас сыграл очень важную роль для этих Кубков Стэнли». — «О'кей». Когда я добрался до Федорова, он первым делом спросил: «А что сказал Ларионов? И Козлов? Если Игорь в деле — я тоже». Так по цепочке удалось договориться со всеми русскими.

У меня сохранились отношения с Уэйном Гретцки, со всеми игроками «Ред Уингз» — Стивом Айзерманом, Ником Лидстремом, Бренданом Шэнахэном, Крисом Дрэйпером... Я писал о них в течение долгих лет их карьер. Шэнахэн сразу сказал: «Приезжай». И мы говорили с ним четыре часа перед камерой! В процессе получения всех этих интервью в моей голове мелькнула молния. Господи, я делаю все эти двух-, трехчасовые беседы, из которых в фильм войдут считанные минуты — и это дает мне материал, который поможет закончить книгу! И после каждого разговора я заставлял себя потратить время на то, чтобы его расшифровать в текстовую версию.

— Хотя расшифровка бесед, особенно долгих, — самая нетворческая и нудная часть нашей работы.

— О, я ее ненавижу! Но тут не было другого выхода. Большую часть своей карьеры я работал в утренней газете под жесткий дедлайн и оперативные интервью не записывал даже на диктофон, все запоминая. Пишу достаточно быстро, но никто никогда не мог сказать, что я исказил его слова. Если бы мне нужно было расшифровывать все с диктофона, то я бы никогда не успевал уложиться в дедлайн. «Фри Пресс» засылалась в печать в 22.30, мой дедлайн был четвертью часа раньше, права на проволочку не было никакого. Что остается? Запоминать и быстро писать!

И вот теперь, работая в качестве продюсера этого фильма, я написал эту книгу. Заканчивая очередную главу, давал ее прочитать Джошуа — мол, вот как я рассказываю эту историю. Используй ее, если хочешь. Тем временем интервью было все больше. Знаменитого актера Джеффа Дэниэлса я знал еще с репортерских времен. Он хороший друг моего коллеги по «Фри Пресс» Митча Элбома (ставшего впоследствии известным писателем и драматургом, — Прим. И.Р.). Я отправил Джеффу письмо по электронной почте о том, что мы делаем вот такой фильм, а он — многолетний обладатель сезонного абонемента «Детройта», и мы хотели бы его проинтервьюировать.

Долгое время он не отвечал, но в конце концов написал: «У меня наконец-то возникла пауза. Если вам это еще интересно, могу поговорить». И мы к нему поехали. Для американского зрителя это было большое дело. Люди видят Дэниэлса, кинозвезду, и те, кому он нравится, начинают интересоваться этим фильмом гораздо больше. Ведь он есть даже на кадрах хроники из чемпионской раздевалки «Ред Уингз»!

Создатели фильма — о «Русской пятерке».

Русские и американцы

— «Детройт» обратился к вам потому, что вы были единственным известным им человеком в зоне досягаемости, кто знал русский язык. Откуда?

— Меня призвали в армию на войну во Вьетнаме. Можно было отказаться — но тогда ты обязан был на гораздо больший срок подписаться на другую службу, куда тебя направят. Я так и сделал, потому что в Юго-Восточную Азию не хотел. И в 1971 году меня направили в языковую школу Министерства обороны в калифорнийском городе Монтеррей — учить русский. Я очень любил своих учителей, а они воспринимали наше обучение как нечто очень важное. Они не знали, чем конкретно будем заниматься, но понимали, что мы будем солдатами Холодной войны. И учили нас очень, очень серьезно. Еще тогда я понял, что русские — чудесные люди, чего не знало большинство американцев.

После года языковой подготовки я еще шесть месяцев занимался в разведшколе. А потом отправился в Западный Берлин, где, хоть и не занимался какими-то особыми спецзаданиями, но словно был участником кино о Джеймсе Бонде. Сидел в лесу на горе в здании с миллионом тарелок и антенн. Мы занимались радиоперехватом и расшифровкой переговоров «плохих парней» по другую сторону Берлинской стены. И этими «плохими парнями» были русские.

— Вы со времен учебы воспринимали русских как настоящих врагов?

— Мы были по разные стороны баррикад, а я являлся американским солдатом. Меня натаскивали на то, чтобы я видел в русских врагов! Но в своем сердце я знал, что они — такие же люди, как и мы. Понимал, что проблема — не между обычными гражданами, а между правительствами. Люди же — одинаковые, хорошие что в Америке, что в России. В чем убедился после, познакомившись с русскими ближе.

Когда я был в России в 94-м и в 97-м годах, убеждался, что русские — чудесные люди. Помню, как приехал на турне сборной звезд во время локаута, и потрясенный Федоров говорил мне: «Это совершенно другая страна!» Как и в 97-м, когда Фетисов, Ларионов и Козлов привезли в Москву Кубок Стэнли. Тогда русские любили Америку. Я говорил, что из Детройта — они были счастливы! «У вас играют наши хоккеисты. Мы смотрим их матчи посреди ночи!» Я не мог купить себе водки за свой счет, потому что мне все наливали!

Пятеро русских, выигравших Кубок Стэнли в одной из старейших хоккейных команд США, в клубе «Оригинальной шестерки», оказали большое культурное воздействие по обе стороны океана. Помню, как и Фетисов, и Федоров говорили мне: «Спорт наводит мосты между разными обществами». Для Фетисова это вообще было большое дело — сделать ближе друг к другу две страны. И тогда мы действительно были близки.

Но в последние 10-12 лет все стало меняться. В декабре 2014-го я приезжал, чтобы проинтервьюировать Фетисова, Козлова и Федорова для этого фильма. С самими-то хоккеистами проблем не было. Но в целом возникло ощущение, что я попал назад в 70-е годы, в середину Холодной войны. Когда люди узнавали, что я из Штатов, никто меня, в отличие от 90-х годов, точно не обнимал. Нет, все были вежливы, но и близко не было чувства, что меня здесь воспринимают как друга.

Тогда, в 2014-м, возникла мысль, что мы упустили огромный шанс. Помню 1950-е. Я рос во времена, когда люди строили бомбоубежища, где смогут спрятаться, когда полетят ядерные бомбы. И это было страшно. Мне было 10 лет, когда грянул Карибский кризис, и Хрущев с Кеннеди лишь в последний момент договорились. У всех тогда было ощущение, что мы на пороге атомной войны...

— Слышал, закрыть для интервью с Фетисовым верхний этаж московского «Ритц-Карлтона» с видом на Красную площадь удалось только потому, что организаторы сказали: с великим хоккеистом в отель может приехать... Владимир Путин.

— Да, так и было. Раиса, российский партнер продюсеров фильма, была очень напориста. Она сказала в отеле, что приезжает Путин, и мы будем делать с ним интервью — и нам нужно освободить для него красивое место, чтобы не было шума. Это помогло. Путин не появился, зато появился Фетисов. Человек, которого любят. Это был смешной момент.

Русская пятерка.

Миссия невыполнима

— Давайте вернемся к самому интригующему моменту — вашему путешествию в Хельсинки летом 89-го. Явно же в вашем решении лететь сработал один из главных наших профессиональных принципов: «Кто боится приключений — тот не журналист».

— Конечно. Плюс к тому, я шесть лет работал в Агентстве национальной безопасности. В спецслужбе. Никогда не имел отношения к суперсекретным сведениям, не носил бронежилет, занимался скорее технической работой — но это время помогло мне осознать, что понятия mission impossible (миссия невыполнима. — Прим. «СЭ») не существует. Если у меня есть шанс что-то сделать — я должен вывернуться наизнанку, чтобы это произошло.

Да, это было немного страшновато. Три рейса — Детройт — Бостон, Бостон — Копенгаген, Копенгаген — Хельсинки я писал эти письма, вспоминая подзабытый за 18 лет русский. Прилетел в Хельсинки около четырех часов дня. Приземлился — и мне нужно было где-то в этом городе обнаружить хоккейный матч и оказаться на нем. Тогда был совсем другой мир, и у меня не было понятия, где все это находится.

— Как узнали?

— Начал спрашивать в аэропорту.

— Вспоминаю свою первую загранкомандировку в 1995-м в Англию — то же самое! На пути в Манчестер хотел в Лондоне заехать на футбольный матч «Арсенал» — «Саутгемптон», в Москве невозможно было узнать время начала матча. Так выяснил его у какой-то бабушки в Хитроу — и успел на «Хайбери» вовремя.

— То же самое! Сначала никто не мог мне ничего сказать. Осведомлен оказался человек в пункте обмена валют. Сообщил, что русские играют с одной из финских клубных команд, название арены — такое-то. «Там рядом есть отель?» — «Да, «Рэдиссон Блю». Прямо напротив парка, где расположен дворец». Сел в такси и поехал в эту гостиницу. Брони у меня не было. Я должен был стремительно заселиться в отель, принять душ, кое-как привести себя в порядок после трансатлантического перелета, найти хоккейный матч, попасть на него. И, в довершение всего, найти промоутера или спонсора игры, который помог бы мне попасть в сверхсекретную раздевалку сборной СССР и представить меня игрокам для интервью! И передать им секретный месседж! Эта миссия не кажется такой уж выполнимой.

— Как же вы ее выполнили?

— К 17.15 приехал в гостиницу. Зарегистрировался, поднялся в номер, быстро принял душ. Прошел через парк, подошел к арене, как раз когда советские игроки выходили из автобуса. Использовал свою пресс-аккредитацию НХЛ, чтобы попасть внутрь здания. Увидел кофейню, вошел в нее. И обнаружил, что она полна скаутов клубов НХЛ, генеральных менеджеров, тренеров!

Они увидели меня, кое-кто узнал как журналиста из Детройта. Кто-то знал мое имя, кто-то нет, но наверняка они подумали: «Вот сукин сын!» Потому что они по правилам не могли приблизиться к игрокам, но знали, что я как представитель прессы могу.

Оставалось только найти — через кого, потому что, в отличие от НХЛ, на таких матчах ты по раздевалкам не походишь. Во втором перерыве нашел местного человека, который был промоутером матча и помог мне попасть в зону раздевалок. Но не в саму раздевалку — туда не пускали. Зато доступ был у этого человека, и благодаря ему ко мне вывели Федорова с Константиновым, и я смог с ними пару минут поговорить.

— Каким получился этот разговор?

— Они стояли у выхода из раздевалки. Было холодно, и у парней по телу бежали мурашки — оба только вышли из душа и были растрепанными. В нескольких метрах за спиной у Федорова стоял парень из КГБ. Я знал, что он оттуда. Я же служил, занимался тем же самым с другой стороны (улыбается). Он даже не пытался завуалировать, кто он такой, это было совершенно ясно.

Он слышал, что я немножко пытался говорить с ними по-русски, давал медиагиды «Ред Уингз». Товарищ из КГБ только не знал, что в них были вложены письма, где было сказано, что их хотят видеть в Детройте как можно скорее и готовы платить им такие-то деньги. Потом я сказал по-русски: «Большое спасибо, всего хорошего, до свидания». Пожал руки, и мы расстались.

— Вы писали, что лицо Федорова, узнавшего о драфте «Детройта», вообще не изменилось — как и в момент, когда он, перелистывая медиагид, увидел письмо. Зато Константинов расплылся в улыбке.

— Да, Сергей был бы прекрасным игроком в покер. А Влади был реально взволнован. Увидев список задрафтованных «Ред Уингз» игроков и себя в 11-м раунде под 221-м номером, он выглядел как мальчишка, которому подарили новый сверкающий велосипед на Рождество. И я сразу понял, что он будет хорошим кандидатом на приезд в НХЛ. Если сможет приехать.

По реакции же Федорова что-либо понять было невозможно. Он тут же убрал медиагид себе за спину. В этот момент я немного испугался. Не за себя, а за этих парней. Мне совсем не хотелось, чтобы их поймали с этими письмами.

— Вы когда-нибудь говорили с ними об этом?

— Никогда. Вообще не поднимал эту тему. Только уже во время работы над фильмом, представляя Федорову Джошуа Рила, я разговорился с ним и спросил: «Тогда ведь прошло 17 лет с тех пор, как я закончил языковую школу. В этом письме хоть что-то было понятно?» — «Главное — я понял цифры. Деньги, которые мне готовы платить. Этого было достаточно». Но Сергей тут же рассмеялся и добавил: «Да все я понял, конечно».

Получив это сообщение, он оказался достаточно умен, чтобы не подписываться на офицерское звание с ЦСКА, на чем настаивал его отец Виктор. Он говорил: «Будешь лейтенантом, потом капитаном. Подпишешься на десять лет и будешь жить без проблем». Но Сергей отказывался. Он был рядовым, находился на срочной службе и знал, что должен развязаться с армией, прежде чем убежать.

Зимой, во время клубной суперсерии, у него еще была встреча с Лайтсом в Чикаго, в отеле «Дрейк». Вице-президент «Детройта» принес туда и фотографии дома около арены, где игрок будет за счет клуба жить, и каталог автомобилей ему на выбор, и пачки наличных... Он думал, что прямо оттуда сможет забрать Федорова. Но тот сказал: «Нет, я по-прежнему служу. Если убегу сейчас, буду считаться дезертиром, уголовным преступником». И он был прав. Дождался, пока перестанет быть военным, и убежал.

— Но он же был по-прежнему игроком ЦСКА.

— Да. Как раз настало время, когда он должен был подписать контракт. Клуб давил, он тянул, говорил: «Я должен обсудить это с отцом» и разные другие вещи. В общем, «волочил ноги», ожидая как раз первой же поездки за океан, на Игры Доброй воли.

Владимир Константинов (в центре) с Кубком Стэнли.

Сделка с «Детройтом»

— Ваши боссы из «Фри Пресс» даже не знали, что вы в Хельсинки?

— Нет, они ничего не знали.

— Могла быть опасность, что кто-то из этих энхаэловских людей им расскажет, что вас видел.

— Небольшой шанс на такое развитие событий существовал. Но он был невелик. Поскольку «Ред Уингз» был чрезвычайно плох на протяжении многих лет...

— В фильме рассказывается, что в ту пору его называли — Dead Wings. «Мертвые крылья».

— Да, и она никого не волновала. И вряд ли появление репортера из Детройта могло вызвать чье-то пристальное внимание, чтобы об этом не забыли через две минуты. Да, когда «Ред Уингз» задрафтовали пару русских, это вызвало небольшой ажиотаж, я много об этом писал. Но кто мог знать, когда они сюда приедут? Так что всем, по большому счету, было на мое появление наплевать. Обо всем этом детективе до выхода книги вообще никто не знал.

— Какой вообще была реакция на книгу хоккейного мира?

— Общая реакция, даже со стороны репортеров, которые регулярно освещали НХЛ в те времена, была такой: «Я думал, что знал все о тех парнях. А оказывается, я не знал ничего». Удивился даже Скотти Боумэн. Всю эту историю от начала до конца знали только моя жена, Джим Лайтс и сами игроки. Часть — Джим Девеллано и Валерий Матвеев. Все.

— Вы сказали, что если бы во «Фри Пресс» узнали о происходящем, то вас могли бы изгнать из профессии. Но почему? Вы ведь, как рассказываете в книге, во время обеда с Лайтсом сразу же отказались от щедрого гонорара от «Ред Уингз» за поездку в Хельсинки, хотя в Финляндию и поехали.

— Потому что в любом случае я оказывал услугу, даже бесплатную, клубу, который освещаю в своей газете. То есть возникает конфликт интересов. Это — партнерство, тогда как моей работой было находиться по другую сторону баррикад, я должен уважать эту демаркационную линию и не переходить ее.

Но я для себя трактовал эту историю по-другому. Я — бит-репортер (американский термин, который означает автора, в каждодневном режиме освещающего для издания жизнь той или иной команды, — Прим. И.Р.), которому надо добывать информацию. А для этого журналисты постоянно заключают этакие сделки со своими источниками. «Расскажи мне это, и я не напишу то» — и т. д. Иначе ты не сможешь знать очень многих вещей и рассказать их читателям. Это постоянно происходит в газетах, верно?

— Разумеется.

— Каждый спортивный журналист проделывал такое миллион раз. Так вот, эту историю я и расценил, и обставил как такое же заключение сделки (не имеющее никакого отношения к деньгам) исключительно в интересах «Детройт Фри Пресс». Единственные, о ком я беспокоился, — это были мои читатели. Люди, которые открывают газету, чтобы прочитать мою статью, потому что они знают, что я им предоставлю более полную информацию о происходящем в их любимой команде, чем кто-либо.

— И какую же сделку с Лайтсом вы заключили?

— Я сказал ему: «Полечу в Хельсинки, сделаю это для вас, но при нескольких условиях. Прежде всего, первый звонок с информацией, что каждый из этих парней летит в Америку, должен раздаться у меня. И оба первых интервью Федорова и Константинова в США должны быть мои. Лайтс тут же сказал: «Договорились!» И только после этого я решил лететь.

— Лайтс выполнил свою часть сделки?

— Да. Для меня это было самой важной частью истории. Когда Сергей сел в самолет Илича в Портленде, штат Орегон, мой телефон зазвонил. На проводе был Лайтс. Я спросил: «Джим, как дела?» — «Отлично. Я в самолете из Портленда. Угадай, кто сидит рядом со мной». — «Кто?» — «Сергей Федоров».

Я тут же отодвинул тарелку с ужином и подгреб к себе ноутбук. А дело было вечером, и до делайна оставалось совсем мало времени. Быстро записал информацию от Лайтса и перезвонил в офис газеты. «Это Кит Гейв. Что планируется в завтрашний номер на первую полосу?» — «А почему тебя это волнует?» — «Потому что, какой бы материал там ни был, вам придется его выбросить. У меня есть кое-что гораздо большее» — «Что?!!» — «Советский беглец находится на пути с Игр Доброй воли из Портленда, чтобы играть в хоккей за «Детройт Ред Уингз».

Тут последовала небольшая пауза. И потом хриплый голос: «У тебя есть 35 минут!» Ровно через 35 минут материал ушел в газету. И на следующее утро я проснулся, открыл дверь своей квартиры, подобрал газету у порога, куда ее рано утром всегда клал почтальон. С замиранием сердца посмотрел на первую полосу — есть! И вот тут я почувствовал, что клуб выполнил свою часть нашей договоренности. Читатели моей газеты получили новость первыми. Больше ее не было нигде. Никто меня не обманул.

А еще два дня спустя я сидел за столом напротив Сергея и делал с ним первое интервью. И теперь уже оно появилось на первой полосе «Фри Пресс». Все то же самое потом происходило и в момент приезда Константинова. Лайтс лично контролировал то, чтобы все происходило именно так.

— Как реагировали на это ваши конкуренты?

— В «Детройте» есть две ежедневные газеты — помимо нас, «Детройт Ньюс». И по этой теме мы все время их опережали! Они были в ярости. Их редакторы все время звонили в «Ред Уингз» и возмущались: «Вы даете преимущество «Фри Пресс», предоставляете им новости первыми!» В клубе делали невинные глаза: «О нет, они сами все каким-то образом разузнают». Хотя на самом деле, конечно, они эту информацию действительности предоставляли. Потому что таким было условие договора. И ярость «Детройт Ньюс» волновала меня меньше всего.

— Но ведь ваша жена работала в «Детройт Ньюс». Как эту ситуацию удалось разрешить?

— К тому времени она оттуда, к счастью, уже ушла. Иначе это было бы действительно сложно. Она знала всю эту историю. И, разумеется, не сказала никому ни слова.

Игорь Рабинер и Кит Гейв.

19 лет спустя

— Вернемся к теме возможного изгнания из газеты и из профессии. Вы же правильно все говорите — заключили сделку с источником в интересах газеты и читателей. Что после этого вам могло грозить?

— Одна вещь, которую я не сделал, хотя должен был сделать, — это проинформировать моих редакторов, что собираюсь так поступить. Но я четко знал, что, если скажу им это, они ответят: «О нет. Ты не можешь этого сделать». И поездка не состоится. Единственный путь, который мог их устроить, был совершенно официальным: «Ты полетишь, мы оплатим тебе дорогу, ты проинтервьюируешь этих парней и напишешь об этом материал». Но это не устраивало уже меня.

— Почему?

— Потому что это ставило бы под угрозу самих Федорова и Константинова. Ведь в положении, в котором они находились, вовсе не могло идти речи о каких-то серьезных беседах. Я должен был вести себя крайне сдержанно. Пожать руку, представиться, сказать: «Может, однажды запишем с вами интервью» и вручить материалы, внутрь которых были тайно вложены письма с полной информацией, которую хотел довести до них «Детройт». Все! И это заведомо не стоило тех средств, которые «Фри Пресс» потратил бы на мой трансатлантический перелет!

— Как вы объяснили свое отсутствие в Детройте редакторам в те дни?

— Мне не нужно было его объяснять. Я был в отпуске. Но когда у нас начали появляться одна за другой эксклюзивные новости о приезде русских хоккеистов в «Ред Уингз», мне пришлось отвечать в редакции на некоторые вопросы. Есть люди, специалисты в области журналистской этики, которые должны удостовериться, что репортеры соблюдают все правила, которые накладывает на них эта профессия. У них были определенные проблемы со мной, и я не могу их за это винить. Но сделал бы я так же еще раз? Думаю, да.

— В итоге-то редакторы узнали, как все дело было?

— Только из книги.

— 19 лет спустя!

— Да. Честно говоря, этой ситуации я немного опасался. Поскольку знал, что меня будут судить. И, может, жестко. Но этого не произошло. Даже мои боссы во «Фри Пресс» опубликовали большие отрывки из книги. Пять недель подряд — начиная с первой полосы спортивного раздела и целый разворот внутри. Вплоть до премьеры фильма как раз на кинофестивале «Фри Пресс»!

Так вот, осуждения не случилось. У меня был обед с главным редактором, который нанял меня на эту работу. И с тем, кто его заменил. Они доверяли мне, я делал для них многие годы хорошую работу. Но ни тот, ни другой не знали об этой истории. И ни один не высказал ни слова недовольства. Потому что они знали, что я освещал жизнь этой команды и делал это прямо. И тем же русским парням не делал никаких поблажек.

— То есть?

— Пожалуй, я писал о Федорове жестче, чем любой другой репортер. Поскольку не был уверен, что он вкладывает себя в игру без остатка. И спрашивал его об этом, и иногда он на меня злился. Я объяснял: «Сергей, тут нет ничего личного. Но я разговариваю с твоими партнерами, тренерами вашего клуба и соперников, скаутами других команд. И все они говорят, что в некоторых матчах ты можешь играть лучше! Мне нравится наблюдать, как ты играешь. Но я делаю свою работу как спортивный журналист. Пишу то, что говорят мне люди».

— Как он реагировал?

— Ему это не нравилось. И никому бы не понравилось. Наверное, это не всегда было справедливо — сейчас я это понимаю. Иногда у тех же игроков срабатывает профессиональная зависть. Не так много людей на льду могут делать такие вещи, какие делал Сергей Федоров. И люди на скамейке или на трибунах, зная, что он способен на такое, хотели, чтобы он делал это в каждой смене. Но подобного не происходило, и многие задавались вопросом — может, он не до конца старается?

Была, я бы ее так назвал, этакая «шептательная кампания», что Федоров-де недорабатывает. Оглядываясь назад, не думаю. Что это было так, и пишу об этом в книге. Подчеркиваю: «Лучше бы я не писал некоторые вещи, которые были опубликованы». Особенно зная теперь, что нередко он играл травмированным, и серьезно. А я писал, что он никогда не играет, когда у него травмы. И это, как позже выяснилось, была ерунда. Иногда он даже играл, когда не должен был играть. Но я базировался не на своих представлениях, а на многих интервью. Когда десятки профессионалов говорят одно и то же, ты считаешь это справедливым. А оно таковым не было.

Вячеслав Фетисов и Игорь Ларионов. Фото REUTERS

Фетисов, «Чудо на льду»

— Много было случаев, когда Федоров или кто-то другой из Русской пятерки переставали с вами разговаривать?

— Никогда. Таких проблем у меня не случалось. Но надо сказать, что в раздевалке я никогда не пытался говорить с ними по-русски. Даже никаких «доброе утро», «как дела».

— Но ведь тот же Козлов долго не говорил по-английски.

— Нет. Я все равно говорил только по-английски, не пытаясь извлечь из этого преимущество перед коллегами. Люди знали, что я немного русифицирован, говорю на языке. Но я не хотел это слишком много и явно демонстрировать.

А сколько там, в раздевалке, было разных сюжетов! Например, по соседству располагались шкафчики Славы Фетисова и Майка Рэмси. Защитника, до «Детройта» много лет игравшего за «Баффало», а также выступавшего в олимпийской сборной США в Лейк-Плэсиде-1980.

— «Чудо на льду»!

— Да. И Рэмси, игравший в тот невероятный день против Фетисова, был на площадке на последних секундах матча. И иногда мы даже устраивали маленькое шоу для Славы. Я подходил к Рэмси и во весь голос задавал вопрос: «Эй, Майк, расскажи мне еще раз о той последней минуте! И о том, как Майк Эрузионе забил победную шайбу!» Он начинал нарочито громко отвечать, и периодически мы оглядывались на Славу, который с каждой новой фразой становился все более красным, медленно закипал.

В конце я говорил: «Слава, извини». А он хмуро смотрел на Рэмси и говорил ему: «F*** you! F*** you! Да если бы мы сыграли с вами еще сто раз, то выиграли бы все сто!» Майк кротко соглашался: «Да, вы выиграли бы все сто». Эти диалоги были чем-то потрясающим. Два парня из двух разных команд в одной раздевалке, участвовавшие в одном из самых великих матчей в истории американского спорта! При том что матч состоялся за 16 лет до того!

Или еще один сюжет. Помните молодежный чемпионат мира в Пьештянах, где советская и канадская сборные подрались в полных составах, да так, что даже свет в зале погасили — а потом обе команды были дисквалифицированы.

— Конечно. Легендарная была история.

— Так вот, тогда даже после погашенного света два капитана команд еще долго катались по льду, сцепившись друг с другом и пытаясь наносить удары. Капитаном молодежной сборной СССР был Владимир Константинов, а Канады — Стив Чиассон. А потом их объединили в одну пару защитников в «Детройте»! И им было невозможно забить!

— Ту драку они обсуждали?

— Да тысячу раз. Но самое поразительное и ужасное, что у обоих дальнейшие судьбы оказались трагическими. Константинов после крушения лимузина оказался навсегда прикован к инвалидному креслу, а Чиассон в 33 года погиб в автокатастрофе, сев нетрезвым за руль своего пикапа после командной вечеринки в «Каролине» по окончании сезона (1999 года, — Прим. И.Р.).

Подкуп врачей, бандиты

— Вы упомянули Валерия Матвеева. Ныне всеми забытую, но важную фигуру во всей этой истории.

— Да. Он был спортивным журналистом газеты «Правда», который сделал с Федоровым самое первое интервью для прессы, и они сдружились. Сергей ему доверял, они даже в отпуск на море вместе ездили. И после того, как он узнал о том, что задрафтован «Детройтом», и захотел как-то организовать свой отъезд, встретился с ним и спросил: «Что мне дальше делать?» Валерий стал строить планы и представлять его интересы, вошел в контакт с «Ред Уингз».

А «Детройт» со своей стороны нашел и задействовал другого русскоязычного человека, фотографа Мишеля Пономарева, жившего в Монреале и когда-то работавшего со сборной СССР, всех там знавшего. Когда ЦСКА приехал в Северную Америку на матчи новогодней клубной суперсерии, Пономарев там работал. И он организовал ту самую встречу Федорова с Лайтсом в Чикаго, когда Сергей сказал, что убегать еще не время, а заодно выступил в качестве его переводчика, потому что ни меня, ни Матвеева там не было. Был Пономарев и в Портленде на Играх доброй воли, откуда Федоров убежал.

То, что по нему все прошло успешно, вызвало доверие Лайтса к Матвееву, и он вновь с ним связался: «Теперь давай займемся Владди». — «Это будет очень сложно». — «Почему?» — «Потому что у него долгосрочные отношения с армией». Над тем, чтобы вытащить из Москвы Константинова, Матвееву пришлось изрядно поработать. Он не мог сбежать, как Сергей, потому что был офицером. Плюс он был женат, с маленьким ребенком — и семья была ему дорога, без нее Влади бы не уехал.

И Валерий пришел с идеей для начала попытаться его демобилизовать. Сделать так, чтобы доктора согласились, что у него рак. Фальшивый диагноз при помощи подкупа врачей. Что в итоге и произошло. Матвеев сказал Лайтсу: «У меня есть идея. Мне нужны для ее осуществления кое-какие деньги, и я поработаю с некоторыми докторами». Лайтс спросил: «Сколько?» — «30 тысяч долларов». Не моргнув глазом, Джим ответил: «О'кей».

Матвеев получил деньги, вернулся в Россию и начал распределять их куда надо. Очень скоро доктора сказали: «Товарищ Константинов, у нас для вас плохие новости. Вы умираете от рака. У вас неоперабельная саркома, очень редкая форма онкологического заболевания, и мы не знаем, как с ней справиться. Мы рекомендуем вам уйти из вооруженных сил и, возможно, поискать лечение где-то еще. Мы понимаем, что, к сожалению, исследования этого заболевания в США достигли больших успехов, чем у нас, и допускаем, что вам лучше отправиться на лечение туда».

— И Константинова так просто отпустили?

— Разумеется, нет. Валерий Гущин, руководитель ЦСКА, этому заключению не поверил и сказал: «Мне нужно второе мнение». После чего послал Владимира в госпиталь Министерства обороны. Валерий Матвеев в спешке обратился к Лайтсу: «Теперь понадобится больше денег». — «Почему?» — «Им нужно второе мнение, и его направили в военный госпиталь».

Лайтс дал еще 30 тысяч. Матвеев добавил: «А еще нужна машина». — «В смысле?» — «Один из важных докторов, от которого многое зависит, сказал: «Я хочу самую большую американскую машину, которую в этой стране произвели». Джим купил огромное «Шевроле Каприз» — физически самый габаритный легковой автомобиль, который когда-либо был построен в США. Огромный, огромный! Купил и организовал доставку.

— Сработало?

— Да. Военные врачи подтвердили неутешительный диагноз. В итоге были подписаны документы, согласно которым Константинов увольнялся из армии и становился свободным человеком. Теперь ему можно было то, что начали делать другие русские — свободно выезжать из страны.

Но Гущин, обладавший большим влиянием, по-прежнему не верил, что все тут чисто. Исходя из того, что мне рассказали, он позвонил своим людям в Шереметьево и сказал им, чтобы Константинова не выпускали из страны. Не знаю, верить в это или нет — но, узнав об этом, они с Матвеевым решили ехать на поезде в Будапешт. Но в этот момент произошли новые катаклизмы.

— Какие?

— Это было как раз в дни коммунистического путча, когда хард-лайнеры, которые хотели вернуть прежний Советский Союз, похитили Михаила Горбачева. В Москву въехали танки, люди, желавшие демократии, вышли на улицы, движение на многих магистралях было парализовано. Народ понимал, что, если эти силы победят, вернется прежняя система, и никто никуда из страны выехать не сможет. Матвеев и Константинов тоже на какое-то время вышли из машины, чтобы поучаствовать в этих протестах. А когда вернулись, окна в автомобиле были разбиты, и лежавший там портфель со всей медицинской документацией, деньгами, паспортами и другими документами — пропал!

Это был самый страшный момент. Они уже видели себя в ГУЛАГе. Не знали, что делать, и боялись представить, что их ждет. Вопрос был уже даже не в хоккее. И тут дома у Константинова зазвонил телефон. По словам Валерия, это были бандиты. Возможно, они по паспортным данным узнали домашний адрес, а через него — телефонный номер. А может, «вели» машину уже давно и знали, с кем имеют дело.

Эти люди сказали: «Мы тут нашли портфель. Может, в нем есть вещи, которые вам нужны? Что вы можете предложить взамен?» Константинов с Матвеевым взяли все, что можно было отдать. Клюшки, игровые свитера, перчатки... И поехали встречаться с этими ребятами. Валерий рассказывал, что взял на эту встречу пистолет, не зная, чем она может закончиться. Но все произошло очень мирно. Константинов прямо при бандитах подписал всю экипировку, вручил им — а они вернули портфель. Все документы были на месте, отсутствовали только деньги. «А что насчет денег?» — «Ой, вы знаете, когда мы его нашли, их не было».

Никто не знает, откуда Матвеев сделал звонок Лайтсу, чтобы сообщить, что документы вернули. Потому что никто не доверял советским домашним и служебным телефонам, везде подозревали прослушку. Но факт, что ему удалось дозвониться и сообщить, что в аэропорт ехать слишком рискованно. Тот спросил: «Вы можете как-то выбраться из страны?» — «Да, на поезде в Будапешт». Они так и сделали, пересекли границу без проблем. А через два дня в столицу Венгрии прибыл частный самолет «Ред Уингз».

— Матвеев никак не задействован в фильме. Он отказался сниматься?

— Да. На мои запросы через соцсети он не отвечал, но до него как-то удалось добраться Дженни Фетерович, одной из продюсеров фильма. Он находился вне пределов Москвы, был испуган и сказал, что не только не хочет своего участия в фильме, но и настаивает на том, чтобы его имя не использовалось. Потому что страна сильно изменилась.

Но в книге я его имя все-таки использовал. Мне от этого было неудобно, но принял такое решение потому, что уже писал обо всей этой истории в 1994 году, когда приезжал в Россию. В тот раз мы встретились с Валерием, и он, рассказывая обо всем этом, гордился собой.

— Чем Матвеев занимается сейчас и где живет?

— Не знаю. Мне ведь так и не удалось с ним связаться.

Трагедия Константинова

— Каким человеком был тот Владимир Константинов, с которым вы много лет до трагедии общались в «Ред Уингз»?

— Я его очень любил. Это один из лучших людей, которых встречал в жизни. Очень хотел бы, чтобы он был рядом со мной, если бы судьба забросила меня на необитаемый остров. Или рядом в разведке.

И партнером по команде он был таким же. Даже капитан команды Стив Айзерман говорил нам в интервью: «Влади был на пути к тому, чтобы стать самым популярным человеком внутри команды». И это слова человека, который сам был таковым — причем с отрывом в милю от всех остальных! Влади обожали в раздевалке. Он, кстати, был модным парнем, жена хорошо его одевала.

— Слова Уэйна Гретцки в фильме: если он говорит, что против кого-то очень не любит играть, то это значит, что больше всего хочет видеть этого человека в своей команде. И Константинов таким как раз и был.

— Именно так. Он создавал хаос на льду для любого соперника. Даже партнеры иногда от этого приходили в шок: «Что ты делаешь, Влади?!» Но когда игра заканчивалась победой, и наступало время получать от этого удовольствие, Константинов всегда был в центре этого праздника. Его шутки были очень популярны в коллективе. Таких парней ты всегда хочешь иметь в своей команде и ненавидишь играть против них — прав Гретцки.

При этом, когда он только приехал в Америку, я быстро понял, насколько важна для него семья. У него приоритеты всегда были расставлены в правильном порядке. Сначала семья, потом хоккей, а дальше уже что-либо другое. Многие хоккеисты позволяют себе звездные штучки, флирты с другими женщинами и т.д. — но Константинова я даже не представляю себе в подобной ситуации.

— Страшно представить, как люди в Детройте, да и в самой команде, отреагировали на катастрофу. Прошла ведь всего неделя с момента величайшего счастья.

— Больно даже вспоминать этот момент. 42 года с момента предыдущей победы в Кубке Стэнли. Праздник в разгаре, у всех великолепное, безоблачное настроение. Последний вечер празднований, на следующее утро игроки разъезжаются — жены игроков от затянувшегося чествования злятся... Скотти Боумэн уже уехал домой в Баффало.

Игроки собрались в гольф-клубе. Привезли туда Кубок Стэнли, пили из него. Пили весь день. Лунки для гольфа становились все меньше и меньше, попасть в них было все сложнее. В какой-то момент кто-то положил Кубок рядом с одной из лунок: «Хоть в него попадите! Теперь это — ваша лунка!» В фильме вы можете увидеть, как и Влади глотает шампанское из Кубка там, в гольф-клубе. До катастрофы остаются считанные часы... И ведь парни все правильно сделали. Никто не приехал в гольф-клуб на собственной машине, чтобы не садиться за руль пьяными. Заказали лимузины, на одном из которых и поехали Фетисов, Константинов и Мнацаканов.

А потом звонок на мобильном у Федорова. Он что-то слушает, меняется в лице и передает трубку капитану, Айзерману. Кто звонил — не знаю. Так все узнали об аварии. И команда тут же вся рванула в больницу. Там уже кто-то вспомнил: «А где Кубок Стэнли?» Этого никто не знал. Потом оказалось, что они забыли его в гольф-клубе.

До того момента Кубок Стэнли был для них центром Вселенной. Тем, ради чего они жили. В том числе и русские. Собственно, ради этого тот же Фетисов и оставался в хоккее, не уходил ни после поражения в финале от «Нью-Джерси», команды, в которой еще несколькими месяцами ранее играл, ни на следующий год в полуфинале от «Колорадо». Это был единственный приз в мировом хоккее, который он еще не выиграл.

А тут — авария, коллективный отъезд в больницу, и никто не знает, где Кубок Стэнли. Он вдруг уже не имеет никакого значения, никого не волнует. Всех волнуют только два парня, которые разбились и находятся в коме, и Фетисов, который, к счастью, пострадал не так сильно. И так чувствовали себя не только игроки, но и весь город.

— И Боумэн на следующее утро срочно прилетел назад от своей семьи из Баффало.

— Скорее, приехал — там до Детройта от трех с половиной до четырех часов езды на машине. Как только он услышал о катастрофе, тут же приехал в Детройт. И был в палате Константинова и Мнацаканова на протяжении пары недель каждый день, пока они были в коме.

— А дочки Ларионова пели Константинову его любимую песню We are the Champions, и это было чуть ли не единственное, на что он как-то реагировал.

— Да. И физиотерапевт «Ред Уингз» Джон Уортон тоже был у них каждый день. После тренировки обязательно заезжал на пару часов и говорил с Влади, надеясь, что тот его слышит. По словам Уортона, как только он произносил словосочетание «Кубок Стэнли», находившийся без сознания Константинов реагировал, делал какие-то движения.

В конце концов он вышел из комы. Его взгляд по-прежнему не был сфокусирован, прошли месяцы, пока он начал что-то произносить. Потом стал способен садиться, начал кого-то узнавать. Это был уникальный прогресс для того практически обреченного состояния, в котором он оказался. Прогресс шел очень медленно, но он был! И в какой-то момент, пообщавшись с врачами, Уортон сказал: «Мне кажется, Влади уже к чему-то готов».

— К чему?

— Уортон позвонил в лигу и сказал: «Что вы думаете насчет того, чтобы доставить Кубок Стэнли в больничную палату Константинова?» Лига согласилась, назначила день. Влади был в восторге! В Кубок налили несколько пакетов яблочного сока. С обеих сторон от него было по медсестре, они держали трофей и сказали ему: «Давай, Влади! Выпей из Кубка Стэнли!» И, представьте, он выпил весь сок, который был в Кубке, до последней капли. А потом широко, очень широко улыбнулся. И это тоже стало для него толчком для дальнейшего прогресса. В какой-то момент дело подошло к точке, когда он стал готов к следующему шагу. Уортон позвонил Майку Иличу...

— Стоп. Физиотерапевт — владельцу клуба?!

— Да, а что в этом такого? Джон сказал: «Мистер Илич, мы бы хотели организовать Влади небольшой выезд. Из больницы в раздевалку. Это должно ему помочь». Илич все необходимое организовал — машину «Скорой» и т.д. Константинова доставили на ней из больницы на «Джо Луис Арену», перенесли на коляску, отвезли в раздевалку и посадили на его место, к его шкафчику в раздевалке, над которым оставалась его фамилия!

А команда, ничего не знавшая, в этот момент была на тренировке. Потом парни с нее пришли. И увидели. Вы не представляете себе эту реакцию. Какая-то дикая смесь из криков радости, слез, которых было очень много... Влади четко понимал, где он находится. И через небольшой отрезок времени он уже оказался на матче «Ред Уингз», сидя в ложе с Иличем и его женой.

Когда по дворцу объявили, что на матче присутствует Владимир Константинов и показали его на кубе, «Джо Луис Арена» сошла с ума. После этого команда забила то ли четыре, то ли пять голов. Его присутствие всегда оказывало позитивное влияние на команду. Соперники воспринимали это, как несправедливое преимущество. Они говорили — остановитесь, вы не можете представлять вашего парня посреди игры!

— В итоге его привезли в Вашингтон на четвертый матч финальной серии Кубка Стэнли 1998 года. И «Ред Уингз» взяли второй трофей кряду, после чего Константинова вывезли на площадку, и Айзерман первым делом поставил Кубок к нему на колени, и весь чужой дворец плакал во время этого круга почета.

— Да, и это показано в фильме. Влади к тому времени уже путешествовал, жена брала его во Флориду в клиники, специализирующиеся на реабилитации после травм головного мозга. То есть это не была первая его поездка после аварии.

— Вас Константинов узнавал?

— Всегда. Всегда. Я увидел его тем вечером в Вашингтоне, но не стал подходить, поскольку вокруг творилось слишком большое сумасшествие, да и сам он находился еще на очень раннем этапе реабилитации — прошел всего год. А увиделись мы спустя еще пару лет. Он произнес: «Кит! Кит!» Я ему по-русски: «Влади! Молодец! Мой старый друг, как ты поживаешь?» Мы пожали друг другу руки, и его рукопожатие было таким же сильным, как 7 июня 1997 года, когда «Детройт» первый раз за 42 года выиграл Кубок Стэнли, и я встретил его первым у выхода из раздевалки... Думаю, кстати, что о Константинове в фильме могло бы быть и больше. Впрочем, он заслуживает отдельного кино.

Фетисов, Федоров, Константинов, Ларионов и Козлов (слева направо). Фото Александр Вильф

Первый гол Русской пятерки

— В итоговую версию «Русской пятерки» попало все, что вы хотели?

— Нет. На следующем этапе после того, как все интервью были записаны, я оказался практически вне процесса. Моим мнением больше почти не интересовались, и меня это несколько расстроило. Конечно, я очень благодарен, что мне предложили работать над фильмом. В конце концов, не будь предложения Рила, моей книги тоже могло бы не быть. Она вышла в свет 20 марта прошлого года, а три недели спустя, 11 апреля, состоялась премьера фильма на фестивале «Детройт Фри Пресс», моей газеты. Двумя годами раньше я сказал моим бывшим боссам, что работаю над книгой и фильмом, и они сразу сказали, что хотят премьеры именно на нашем фестивале...

Горжусь этим кино и тем, какую роль сыграл в работе над ним, но хотел бы иметь к итоговой версии немножко больше отношения. Спасибо исполнительному продюсеру Дэну Мильштейну, который присылал мне на просмотр каждую последующую версию и интересовался моим мнением о ней, но с Джошуа контакта больше не было. Впрочем, понимаю: если бы все, что я хотел, было бы туда включено, «Русская пятерка» продолжалась бы четыре часа, а это невозможно. В конечном счете, молодой режиссер и вся команда, работавшая над фильмом, сделали хорошую работу.

— Что бы вы в кино еще точно включили?

— Полную запись комбинации первого гола, который Русская пятерка, впервые собравшись в полном составе, забила в Калгари. Это был один из самых зрелищных голов, которые они когда-либо создавали, и все, что нужно было, — это добавить к фильму секунды полторы — две.

Все, что мы видим, — это Козлова, выходящего один на один и добивающего шайбу в пустые ворота. Но если вы отмотаете пленку совсем на чуть-чуть назад, то обнаружите, как атакует «Калгари», и вдруг шайба оказывается на клюшке Константинова. Он с неудобной стороны пасует Федорову в центр площадки — и в этот самый момент Козлов, катившийся в одну сторону, вдруг делает разворот, начинает двигаться в обратном направлении, и Федоров с бэкхенда вкладывает шайбу ему точно в крюк. После чего уже Козлов выходит один на вратаря, а потом добивает шайбу в сетку.

Это было обалденно! Русская пятерка, три самых молодых ее участника, бум-бум-бум — и гол. Мне кажется, нужно было показать всю комбинацию, которая к нему привела, в замедленном повторе. Потому что это исторический, первый гол Русской пятерки — и он в полной мере показывает суть того искусства, которое они предложили публике. Я спорил на эту тему, но своего не добился.

Закончилось все выходом по-настоящему хорошего фильма, но это был непростой процесс. С тех пор, как «Русская пятерка» вышла на экраны, я слышал от двух разных режиссеров игрового кино, что они хотят снять по этой истории художественный фильм. И сейчас я работаю над этой сверхзадачей. Знаю, что есть еще множество потрясающих вещей, которые не вошли в этот документальный фильм, но достойные рассказа. О том же Влади Константинове...