«Кровати панцирные, матрасы, на которых человек семь умерло, тараканы по стенам». Ветеран КХЛ — о сборах со Знарком

Максим Пестушко
Родился 9 февраля 1985 года в Набережных Челнах.
Нападающий. Воспитанник ХК «Челны» и «Нефтехимика».
Выступал за «Нефтехимик-2» (Первая лига, 2001 — 2005), «Нефтехимик» (2003 — 2008, 2009 — 2013), «Динамо» Москва (2008 — 2009, 2013 — 2016, 2018), «Авангард» (2016/17), «Югру» (2017/18) и «Северсталь» (2018). В настоящее время (с 2018 года) выступает за фарм-клуб «Ак Барса» — «Барс» (ВХЛ).

Нападающий Максим Пестушко, забивший 155 голов в чемпионатах России, уже третий сезон играет в ВХЛ за «Барс», фарм-клуб «Ак Барса». Он признается, что уже не смотрит в сторону КХЛ и доволен ролью дядьки-наставника, которую выполняет в команде, состоящей из талантливой молодежи. В интервью «СЭ» 35-летний нападающий вспомнил о работе под руководством Олега Знарка, о том, как не поехал на «золотой» чемпионат мира-2014 и кто заставляет его вспоминать самую страшную травму в карьере.

Крикунов не захотел оставлять в «Динамо»

— Максим, насколько вас устраивает ваша роль в «Барсе»?

— Когда в КХЛ не было вариантов и я решил поиграть в «Барсе», у меня были смешанные чувства. Но я быстро нашел общий язык с молодежью, меня это заряжало дополнительно. В прошлом сезоне мы выступили удачно («Барс» дошел до четвертьфинала, где вел в серии со «СКА-Невой» со счетом 3-1. — Прим. «СЭ») и, если бы не пандемия, могли бы побороться за что-то большее, чем просто второй раунд.

Вообще, ощущаю себя в роли ветерана комфортно. Вижу, что некоторые житейские моменты, с которыми ребята не могут подойти к тренерам, они спрашивают у нас с Максимом Хаповым.

— У вас же нет дедовщины, которая была раньше в отношении молодых игроков в команде?

— Абсолютно нет. Вообще, я считаю, что с нынешней молодежью нужно находить общий язык. На одном кнуте, как раньше, далеко не уедешь. Когда ты находишь с ними контакт, они прислушиваются: сейчас молодежь другая стала.

— Как это проявляется?

— Они более раскрепощенные, более свободолюбивые. Тяжело сказать, лучше это или хуже. С позиции силы давить на них бесполезно. Кто-то может испугаться и беспрекословно слушаться, но большинство уже не такие.

— Насколько часто к вам подходят молодые ребята?

— Когда мы летели на матч в Красноярск в прошлом плей-офф, один из игроков подошел ко мне с личным вопросом. Он встречался с девушкой и хотел перевезти ее к себе в другой город, а ее родители были против. Они полгода встречались — не каждый будет делать предложение. Можно же пожить вместе, понять, что это такое. Я сказал, что ему в любом случае нужно встретиться с ее родителями и просто поговорить.

— Насколько уместно сравнение с детьми? У вас ведь старшему сыну уже 10.

— Ну это все-таки либо подростки, либо уже взрослые ребята, которые должны уметь отвечать за свои действия. Я часто говорю ребятам, что ошибаться нужно смело. Если не делать ничего, то ничего и не получится, это касается и хоккея, и жизни. Важно, чтобы не боялись брать на себя ответственность.

— Когда вы начинали играть в «Нефтехимике», у вас были ветераны, которые помогали так же?

— В то время не было такого, чтобы с нами много общались. Мы больше между собой контактировали. В основном был «пихач» за то, что мы что-то не так делаем. Ребята постарше следили за порядком, нашим в том числе.

— Приходится ли в «Барсе» «пихать» молодым? Бывают же случаи, когда кто-то не хочет таскать баулы, например.

— В таком случае можно жестко напихать и наорать, а можно перевести в шутку. Такое бывает редко, и мы с Максимом просто сказали тогда: «Ну давай мы понесем тогда?» Ребята же все понимают.

Наш тренерский штаб всегда открыт, но 20-летний парень со своей проблемой не всегда пойдет к тренеру. В любой команде нужны ребята с опытом — это своеобразная лестница между игроками и тренером. Да и в принципе недавно только в России начали появляться тренеры, с которыми можно поговорить по душам и это не скажется на твоей дальнейшей карьере.

— Раньше в случае частых личных разговоров с тренером могли бы начать косо смотреть в команде.

— Да, и такое было. Но это еще могло сказаться и на игре. В одной моей бывшей команде был случай, когда у игрока что-то не получалось в игре и он открылся со своей проблемой тренеру. А тот начал делать акцент на том, что не получается у хоккеиста, и из-за этого не ставил его в состав. Бывает такое, что тренер использует открытость игрока против него.

— Этот тренер работает в КХЛ?

— Уже нет.

— В любой команде есть чересчур эмоциональные игроки, которые могут психовать на скамейке во время матча. Как с этим справляться? Ведь многие тренеры просто отправили бы таких игроков в запас.

— Находить общий язык. В прошлом сезоне мы первые игр 20 притирались с тренерским штабом, не было «химии». Потом мы нашли общий язык, и это было показательно, когда мы выиграли 16 матчей подряд. Это психология: мы не стали тренироваться как-то по-другому, делали то же самое. Психология — один из важнейших факторов, если не самый важный. Если у человека все хорошо, он чувствует уверенность, доверие, он может горы свернуть.

В этом плане показательным был последний этап Евротура, который выиграла молодежная сборная России. Я спрашивал у Ильи Сафонова, который играл там: «Ларионов дал вам смело ошибаться?» Он ответил: «Да». Там ведь были серьезные ошибки, в КХЛ больше половины тренеров надолго посадили бы в запас за такое. Молодежи нужно давать ошибаться, без этого они не научатся играть.

«У меня планка поехала — высказал генменеджеру и тренеру все, что можно». Андрей Миронов — об НХЛ, родном «Динамо» и Анне Седоковой

Смирился с тем, что нет шансов вернуться в КХЛ

— В сезоне-2018/19 вы были на просмотре в московском «Динамо». Когда вы после трех матчей ушли оттуда, главный тренер Владимир Крикунов сказал, что вы с клубом по деньгам не договорились.

— Мы тогда приехали с выезда, и Крикунов говорил в интервью, что видит меня в тройке с Шипачевым и Кагарлицким. Я утром просыпаюсь на базе, иду на завтрак и вижу Крикунова с Алексеем Бадюковым, который тогда был селекционером клуба. С улыбкой спрашиваю: «Ну что, когда мне идти подписывать контракт?» На что мне Владимир Васильевич сказал, что меня не оставляют из-за возраста. Минимальная зарплата в КХЛ была 300 тысяч рублей в месяц, я попросил 400. Ну, если это из-за денег, то пусть будет так. Но мне озвучили другую причину.

Тогда, конечно, стало немного обидно. Мне было 33 года — да, возрастной. Но если я на данном этапе выгляжу лучше? Наверное, в КХЛ в целом пошла такая политика.

— Так «Северсталь», получается, более богатый клуб, чем «Динамо», раз после этого взяли вас к себе.

— Да. Причем я за месяц до просмотра в «Динамо» звонил Крикунову, который только пришел в клуб, и интересовался, есть ли для меня место в составе. Я просто хотел остаться в КХЛ, понимал, что большие деньги уже не заработать.

— Почему долго не получалось найти команду? Ведь до этого сезон в «Югре» был неплохим.

— Наверное, это была моя главная ошибка, что я поехал в «Югру». У меня было предложение от нескольких клубов. Но тогда я выбрал деньги.

— Насколько больше дала «Югра»?

— В два раза больше, чем другие клубы. На бумаге состав у «Югры» был неплохим, но вышло не очень. После дедлайна у нас был командный ужин, и мы с Ильей Проскуряковым посчитали, сколько игроков прошло за клуб с начала сезона. 52 человека! Некоторые люди приезжали, проводили две-три тренировки, и с ними расторгали контракт. Мы даже их имена не запоминали. О чем тут можно говорить?

Да, я тогда стал лучшим бомбардиром команды, но какой от этого толк? Я и сейчас ребятам в пример это привожу. Какой бы ты ни был забивной, если нет командного результата, ты не будешь нужен никому. Вот в прошлом сезоне мы с «Барсом» показали результат, и четыре игрока уехали в КХЛ.

— У самого не было желания вернуться в КХЛ?

— Я уже смирился с тем, что попасть туда — без шансов, поэтому даже не дергался.

— «Авангард» в 2016-м подписал с вами трехлетний контракт, но расторг уже через год. Это же невыгодно для клуба.

— Да почему? Они выплатили компенсацию за расторжение за один сезон, третий «сгорел». Не думаю, что для них это было существенно, тем более тогда потолка зарплат не было. Наверное, это из-за того, что в плей-офф ждали многого, а я мало очков набрал. Мы говорили с генеральным менеджером Виктором Шалаевым, он мне высказал претензии. Я отнесся с пониманием и был готов пойти на существенное понижение, но новый главный тренер Андрей Скабелка не видел меня в составе. И с самого начала предсезонки было ясно, что я не останусь.

— С Крикуновым после того случая общались, пытались узнать правду?

— Я для себя понимал, в чем причина. Я ему очень благодарен, что позвал меня на просмотр. Тогда приехал как раз к перерыву в чемпионате, на второй день попал на «баллоны». Понимаю, что, возможно, это было не его решение. Может быть, и я был не настолько нужен, чтобы пойти и отстоять меня.

Белорусское чудо в Солт-Лейк-Сити, запуск карьеры Дацюка, конец конфликта с Ковалевым, легендарные баллоны. Юбилейное интервью Крикунова

Тяжелые сборы Знарка — проверка характера

— Самые тяжелые сборы были у Крикунова?

— Нет, у Знарка. Пинск! Я всегда подхожу к сборам в полной готовности, но такого, как в Пинске, у меня никогда не было. Две недели были очень тяжелыми, а потом на протяжении месяца было по одной тренировке в день. Потом Знарок уже вроде сказал кому-то, для чего он это делает: это проверка характера игроков. Сразу видно, кто начинает ныть: «У меня нога болит, можно сяду велосипед покручу?» Как правило, через пару месяцев их не было в команде.

— Говорят, что условия были жуткими. Кто-то даже еду с собой брал.

— Юра Бабенко с Саней Еременко ехали на машине из дома с полным багажником, даже подушки брали. Я в первый год не знал, к чему готовиться. Кровати панцирные, матрасы, на которых уже человек семь умерло (смеется). Тараканы по стенам. Это было общежитие для студентов, и, когда они летом уезжали на каникулы, приезжали мы.

— Не спрашивали, как Знарок нашел это место?

— До сих пор интересно. Если бы довелось сейчас встретиться, я бы спросил. В плане тренировок было идеально. Все близко: стадион, ледовый дворец, тренажерный зал, бассейн. Вот в плане питания и жилья это был тяжелый случай, конечно.

— Анонимный опрос КХЛ показал, что более 20 процентов игроков хотели бы играть под руководством Знарка. Чем он так хорош?

— Он отличный психолог. Все, кто с ним работал, понимают, что за тактику в основном отвечает Харийс Витолиньш. Знарок создает сумасшедший микроклимат в команде. Люди готовы за него умирать.

— Как он это делает?

— Просто он настоящий, вот и все. Есть много тренеров, которые пытаются быть такими, а ведь людей не обманешь. Все познается в тяжелые моменты в команде. Не то чтобы он со всеми дружил, но он был честен со всеми. Не был злопамятным: может кому-то «пихануть» на игре, на следующий день спокойно общается с этим хоккеистом. Умел пошутить. Не у всех это получается. Мог поговорить о семье, о детях.

Он создавал это со времен ХК МВД, мне про это рассказывал Алексей Угаров, который играл там. К сожалению, я только год провел под руководством Знарка, потом он ушел в сборную.

— Насколько его не хватало?

— Очень сильно, это сразу все почувствовали. Именно психологического момента, когда все идет не так. Когда все хорошо, можно любого поставить тренером. Человек и в жизни, и в спорте познается, когда ему тяжело. Как себя ведет человек и в кого он начинает превращаться.

Кстати, мы виделись в прошлом сезоне, когда у нас был матч с «Химиком», а «Спартак» играл в Казани с «Ак Барсом». После первого периода мы уезжали в раздевалку, так он встал и кричит мне: «Макс, как сам?»

У Знарка получалось находить золотую середину: не было панибратства, и в то же время он был своим. И хоккейное у него никогда не переносилось на быт. Даже если он на человека орал на тренировках, это не переносилось на общение вне льда.

— При Знарке в «Динамо» случилась и ваша тяжелая травма — перелом челюсти и сотрясение мозга.

— Да, у меня как раз тогда получился сумасшедший старт — за восемь игр я набрал очков 15. И потом случился тот эпизод. Игроку (Кирилл Свиязов. — Прим. «СЭ») дали 10 матчей дисквалификации, тогда это был рекорд. Правда, буквально через месяц Гриша Панин его побил (смеется).

— Пересматривал момент?

— До сих пор смотрю. Младший сын просит показывать ему.

— Зачем?

— Не знаю, наверное, нравится. Только старший сын видел последствия, приезжал ко мне в больницу, когда я через трубочку питался. На третий день, кстати, позвонил Знарок и спрашивает: «Пивка привезти?» Говорю: «Да мне нельзя, антибиотики». В ответ: «Да ладно, если хочется, то можно».

— Свиязов-то позвонил, после того как отправил вас в больницу?

— По-моему, звонил, извинялся. Да ладно, говорю, игровой момент. Но у меня было тяжелое сотрясение, я из-за него два с половиной месяца не играл.

— В борьбу спокойно шли после этого?

— Честно говоря, не думал об этом, хотел играть дальше. После травмы в плане статистики стал похуже играть, но это было точно не из-за того, что я боялся борьбы. Регулярку, кстати, мы тогда выиграли, а вот в первом раунде проиграли «Локомотиву».

— Вы же могли и на чемпионат мира поехать в тот год.

— Я был на сборах до последнего дня, но в игре с немцами надорвал косую мышцу живота.

«Когда не попадал в состав СКА, думал завершить карьеру». Кагарлицкий — о возвращении в «Динамо»

Стал самостоятельным в 13 лет

— Вы родились в Набережных Челнах, в 11 лет переехали в Нижнекамск. Время-то было непростое.

— Когда нам было лет 14, у нас появился второй тренер. Насколько я знаю, он состоял в одной из ОПГ. По большому счету, он защищал нас от улицы, решал проблемы, которые возникали в школе. После этого к нам больше не цеплялись.

— Почему остались в Нижнекамске?

— В 11 лет я просто не мог каждый день ездить на автобусе из города в город. Жил по семьям у ребят. У кого-то — три недели, максимум в одной семье я жил четыре месяца.Два года я так жил. Потом второй тренер снял квартиру для меня. Раз в неделю приезжала мама и готовила на неделю. Так что я стал самостоятельным лет в 13.

— Это помогло в дальнейшем?

— Конечно, лет в 16 я перестал бояться ответственности. Когда ребенок долго живет с родителями, за него принимают решения.

— Как вы ведете себя в отношении детей?

— Приходится быть жестким. Для меня большой плюс, что после перехода в «Барс» я много времени провожу дома. Когда я перешел в «Югру», мы переехали в Казань, а старший сын пошел в первый класс. Тогда я решил, что не буду больше возить семью с собой. Детям сложнее перестраиваться, частые переезды влияют на их эмоциональное состояние.

Я не так часто их видел, приезжал — и хотелось посюсюкаться, но понимал, что у них этого и так хватает. Поэтому приходилось где-то даже искусственно быть жестче.

— Наверное, нахождение рядом с семьей — тоже одна из причин быть в «Барсе».

— Когда я ехал после «Северстали» домой, думал, что пропущу остаток сезона. Честно говоря, особого желания играть не было. Но мне позвонил Айрат Кадейкин, который тренировал тогда «Барс», и спросил, не хочу ли я перейти к ним. Рад, что принял это приглашение, потому что получилось перезапуститься. Понравилось находиться с ребятами, которые были намного моложе меня.

— Почему вы решили жить в Казани, хотя никогда не играли за «Ак Барс»?

— Было две причины не оставаться в Челнах, хотя я очень люблю город. Первая — это экология. Вторая — развитие для детей. Секции футбола и хоккея там умерли, по сути. А в принципе из Татарстана никогда не хотелось уезжать. Когда играл за «Динамо», меня спрашивали, почему я не переезжаю в Москву. Наверное, Москву надо любить, чтобы там жить.