«Удар был такой, что сердце оторвалось». Сегодня Харламову могло бы исполниться 75 лет
Тот самый следователь
Странное дело — очень хорошо представляю Харламова в сегодняшнем дне. Представляю седым. Представляю в самой почетной ложе дворца ЦСКА. Рассказывающим что-то нам с Кружковым. Где угодно, в любых обстоятельствах — представляю легко!
В тысячный раз еду в Питер на машине — или остановлюсь возле гранитной шайбы, или посигналю. Но в голове не укладывается, что вот здесь оборвалась жизнь Харламова. Знаю — но не верю.
Отец Харламова Борис Сергеевич рассказывал — следователь зачем-то разложил перед ним фотографии с места аварии. Показал карточку с лежащим на траве мертвым сыном. Ни единой царапины.
— Удар был такой, что сердце оторвалось, — произносил даже не для меня, а как-то в пустоту глухим голосом Борис Сергеевич.
Пристроившись на обочине под Солнечногорском, я оглядываюсь по сторонам в сотый, тысячный раз — и рассматриваю травку, буераки. Представляю лежащего Харламова.
Нет, не представляю! Пытаюсь представить.
Не выходит. Не могу.
А тот же самый следователь десять лет спустя будет расследовать гибель другой звезды ЦСКА — Михаила Еремина...
«Брат жены весь был переломан, его хоронили отдельно...»
Как-то приехали с Кружковым поздравлять с 70-летием великого хоккеиста ХХ века Бориса Михайлова. В его имение — как раз на Ленинградском шоссе.
Заговорились на много часов. Вспомнили и Харламова, ясное дело. Оказалось, и Борис Петрович представляет старого товарища в серьезных летах. В памяти все живо.
Даже рассмеялся:
— Он и в 70 лет был бы шебутной. Открытый и бодрый. Даже представляю, как балагурил бы...
— Тренером стал бы?
— Нам говорил: «Я взрослым тренером никогда не буду. Стану детьми заниматься».
— Погиб Валерий Борисович неподалеку от вашей дачи?
— Ехал по Ленинградке из Покровского, от тещи. Это километрах в тридцати от нас. Их дом на 86-м километре, а разбился он на 78-м. Валерий только выехал из поселка, потом за руль села Ирина.
— Борис Сергеевич рассказывал, как следователь разложил перед ними фотографии с места гибели. На Харламове — ни царапины.
— Я как раз была здесь, — вспомнила Татьяна Егоровна, жена Бориса Петровича. — Сразу кинулась на место аварии. В морг ездила. Разбитую «Волгу» тоже при мне грузили. Ира немножко пожила, сердце билось. Ее из машины вытащили на обочину, уложили на траву. А Валерка скончался сразу, разрыв всех внутренностей. Наверное, об стойку ударился, чуть-чуть голова была пробита. А внешне — будто спит! Мы на похоронах поражались!
— Погиб в той аварии и брат Ирины.
— Тоже мгновенно. Он сидел за водительским креслом. Весь был переломан, его хоронили отдельно...
«Дядя Боря всех синиц прикормил, всех кошек — до сих пор ходят...»
Кто не знает, что за человек Борис Михайлов, — для вас подробность. Последние десять лет жизни отец Харламова прожил у Михайлова на даче. Был счастлив.
Мы и об этом расспросили.
— Отец Харламова Борис Сергеевич последние годы жил у вас. Рассказывал, синиц всех прикормил...
— Ладно — синиц! Всех кошек, до сих пор ходят! Зверушек обожал. Любимая передача — «В мире животных». Когда начиналась, бежал к телевизору, забывая обо всем. Я вообще больше не встречала человека с такой душой. Дядя Боря часто повторял, что все люди — добрые. В каждом видел только хорошее, никогда ни на кого не обижался.
— Про сына с ним говорили?
— Обходили эту тему. Она несла только боль. Старались его отвлечь теплом, заботой. Татьяна все время приезжала, дочка его.
— Как сейчас у нее дела?
— Сын ушел из жизни, осталась одна. Героическая женщина. Боль держит в себе. Наоборот, нас заводит, — произнесла Татьяна Егоровна
— Что тебя-то заводить? — Борис Петрович посмотрел поверх очков.
— Дядя Боря меня замучил своими птицами: «Тань, дочка, надо бы уже семечки купить и сальца», — улыбнулась Татьяна Егоровна. — Выставлял кормушку, синицы слетались со всей округи. Мне смешно: «Дед, самим бы семечек наесться!»
— Он с собакой здесь жил?
— Да, с Харликом. А собачка ни разу в жизни не залаяла, совершенно беззвучная. А у нас на крыше флюгер, петушок. И вдруг Харлик на него уставился: «Гав! Гав!» Дед обомлел: «Ой, Петрович, а кто это?» — «Кто-кто, это ж Харлик твой!»
Дед целую диету ему составил. Прихожу — а Борис Сергеевич на газовой плитке готовит для собаки, заливает оливковым маслом: «Сколько ж у тебя трудов, дядя Боря!» — «Эх, если б меня так кормили — у меня бы волосы выросли...» Потом йогуртами стал его кормить.
— Невероятно.
— Помню, был проливной дождь. У нас работяги на участке копают. Дед рядом с Харликом сидит. Мужики говорят: «Что-то собака у вас смирная», — «Да. Только проблема есть. Бананы не кушает. А вот йогурты — с удовольствием!» Мужики переглянулись, плюнули...
Жена его Бегония умерла, Борис Сергеевич ушел на пенсию — мы его сразу забрали сюда. Сначала предложили переехать на лето. Потом дом стали топить соляркой, воду подвели. Говорю: «Дядя Боря, поедем на дачу?» — «Конечно!» Обожал природу. Лес для него — просто все. С моим Борисом очень сдружились, парой ходили. Дом вместе красили, что-то прибивали... А как у них косилка сломалась!
— Все секреты рассказала! — вспыхнул Борис Петрович.
— Нет, про косилку — это важно, — не согласилась Татьяна Егоровна. — Косилка рижская, еще в советское время достал Хельмут Балдерис. Сломалась. А дядя Боря — общительный, на станции с мужиками разговорился. Говорят ему: «Да приноси!» Разобрали на две части, потащили с Борисом. Исправили!
— Так от вас Борис Сергеевич и не съехал.
— Решили остаться до октября, дня рождения Петровича. Потом — до Нового года. Говорит: «А что мы поедем? Скоро посевная...» На полном серьезе. Как будто мы здесь что-то сажаем. В ту зиму сильно мело. Мы с Дедом так чистили дороги, что приятно смотреть.
Я иду с лопатой до угла — а Петрович кричит: «Трактор!» Я обрадовалась — трактор пустили по улице. Лопату бросила. А оказывается, это он меня «трактором» называл. Весело жили... Наши дети Бориса Сергеевича очень любили. Егорка спать не ложился, пока Дед массаж ему не сделает. А у Деда руки холодные были. Приговаривал: «Руки холодные, сердце горячее». Поплюет на ладони, разотрет. Потом племянник поселился, на три года младше Егора. Борис Сергеевич говорит: «Кирюха, тебя-то размять?» С того момента как вечер — оба лежат. Ждут, когда дядя Боря придет.
— Сколько он у вас прожил?
— Десять лет.
«Мне часто снится — будто идем с Валериком куда-то... «
С Борисом Сергеевичем, отцом Харламова, я дружил. Чудесный был дед.
Приезжал к нему в гости, пили чай. До сих пор его рассказы в ушах:
— Мне часто снится — будто идем с Валериком куда-то... На природе... Особенно вспоминаю, как он с матерью из Испании приехал — и на дачу мы всей семьей поехали. Как Валерка в речку лазил. Не знаю, как вам объяснить... Он всех любил! Господи, да последнюю рубашку отдаст! А во дворе, как приедет ко мне, — толпа сразу...
— Сюда приезжал, в эту квартиру?
— Не-е-т, здесь его не было. Уже без него переезжали. Мы в Угловом переулке жили, на пятом этаже жили, лифта нет — а жена стала побаливать. Вот и затеяли обмен. А туда приедет, ребятишки дворовые: «Дядь Валер, мы твою машину помоем!» — «Ребят, да зачем? Она чистая...» — «Все равно помоем, только в футбол с нами сыграй!» Коробка рядом, он выходит, берет к себе в команду одного или двух пацанят — и против человек семи. Но чтоб поддавки какие затеять — никогда!
— В самом деле?
— Конечно. Мальчишки сразу чувствуют, когда не всерьез. Народ вокруг собирается — Валерка, уж заслуженный мастер спорта, мяч гоняет в шортах. Женщины с колясками, с детишками — а он мокрый, ни на кого внимания не обращает. А я судил иногда. Тоже — по справедливости. «Нарушили правила, Валерий Борисыч?» А уходит, обязательно благодарит. «Дядя Валера, когда еще придешь?» — «Когда Тарасов отпустит...»
— Сегодня был бы пожилой человек. Седой.
— Да это вряд ли — «седой»... Хотя Борис Михайлов, да, поседел рано. У сына моего была мечта — мальчишек тренировать. Еще в Испанию ездил, там загорелись — тоже захотели в хоккей играть. Всей страной. Пригласили его в тренеры, он даже с Борисом Михайловым об этом говорил. «Играть закончим, — поедем, Борь?» — «Поедем. Живы будем — не помрем...» А вот судьба-злодейка как распорядилась — не пришлось ему никуда ехать.
— Я смотрю, погоны у сына вашего майорские.
— Этот портрет к похоронам приготовили — я потом забрал. Валера-то был капитаном, ты правильно заметил! Мало кто на это внимание обращает. Когда сын погиб, приезжаю я в ЦСКА — а там Юра Моисеев командовал. Начальство срочно собралось, — и в момент решили: хоронить будем как майора. Бумага уже была, чтобы звание присвоить... На фотографиях погоны смонтированы. Хоронили его в майорском кителе. С фуражкой на гробу. Один военный костюм остался, сейчас у Сашки, внука моего. Гроб несли от майора и старше — Рагулин, Фирсов, все в чинах... Боря Михайлов Ленинград уже тренировал — так на следующий день после гибели прилетел. Вот он единственный в гражданском был. Приезжаем в Кунцево, на кладбище, — а там народищу! Все оцеплено! Погода дождливая, гром... А Кулагина, кстати, на панихиде не было — он на кладбище дожидался. Выдержать не мог, так и сидел возле вырытой могилы...
— А Тарасов?
— Тарасов выступал. «Вся Москва сегодня плачет...» И правда, весь город плакал. Гробы открыли, зонтики... Анатолий Владимирович тоже слез не удержал. К могилам нести — дождик как по волшебству кончается, солнышко. И — салют, как в армии положено. Тридцать три автобуса из Москвы было...
— Больше народу, чем у Высоцкого.
— Больше, да. Панихида во Дворце тяжелой атлетики ЦСКА была, где-то в час должна кончиться — а народ все шел и шел. От «Динамо» до «Аэропорта» очередь. На час продлили.
— А почему, кстати, на Кунцевском похоронили?
— А я скажу. Поначалу-то думал — на Ваганьковское... Там были знакомые. Денег надо было дать, но с этим проблем никаких. Рядом с самой церковью показывают могилу — ста-а-рую, дореволюционную. Хорошо, отвечаю, сейчас рассчитаемся. И тут приезжают люди из Моссовета. Комиссия. Директор сразу в сторонку. Где хоронить? Ведут меня в самый конец кладбища, где уж болото начинается, сточные канавы. Только здесь, говорят, место, больше нет. Нет, отвечаю, здесь я хоронить не дам. Володя Петров молодец, ездил, договаривался — и сошлись на Новокунцевском. Хорошее место, Бобров рядом — и мне туда удобно на электричке от Беговой... Спокойно, главное. Там же Сальников, там Кулагин.
— Петров, значит, помогал?
— Да. Большая заслуга. Я не в состоянии был. Тем более жена уезжала в Испанию, у нее мать померла. На похороны туда она не успела, просто съездила... Валерик 27 августа погиб, а она 29-го возвращалась. В поезде ехала — проводники радио отключили, газеты не давали, чтоб случайно не узнала. Приезжает домой: «Что ж ты, Борис, меня на вокзале-то не встретил?»
— А вы?
— «Знаешь, Бегония, спина, радикулит...» — «Я тебя сейчас вылечу!» А доктор Олег Белаковский уже наготове был. Еще Игорь Силин, хоккейный врач. Дочь не выдержала, разрыдалась — и выдала... С женой сразу плохо, укол сделали.
— Вы ж, кажется, тоже в отъезде были?
— Я работал в пионерском лагере физруком. Из похода возвращаемся, иду на завод за зарплатой, а мне говорят — дома, мол, ждут. Прихожу — и звонок от Юры Моисеева: «Так и так...» Ох! Я не поверил! Таня Михайлова, жена Бориса, поехала на то место, где Валерка погиб. 73-й километр Ленинградского шоссе. Дочка моя осталась с их сыном, Егоркой... Тем же вечером в ЦСКА мы все собрались — как хоронить? Что делать? На 31 августа похороны назначили. Многие помогли — и Моисеев, и Кузькин...
«Хорошее настроение? Сейчас испортим!»
Не так давно узнали — жив-здоров Валерий Ерфилов, первый тренер Третьяка. Встретились, разговорились — выяснилось, этот могучий старик и для Харламова стал первым тренеров. Не было бы Ерфилова — не случилось бы и хоккеиста Харламова.
— Два года с Валеркой отработали — пока не выяснилось, что он липач. Играл в детской команде ЦСКА 1949 года — а сам-то 1948-го.
— Как вскрылось, что приврал с возрастом?
— Отец пришел — сказал! «Виталик, я не могу — подведет же команду». Харламов был одним из лидеров, а их всегда проверяют. Папа Боря и говорит: «Его разлипатят — а с ЦСКА очки снимут».
— Как он оказался в этой команде?
— Пришел и записался. Жил неподалеку, на «Соколе». Валера в детстве переболел менингитом — ему вообще запретили заниматься спортом! Так он справку не принес и родителям ничего не сказал. Узнали позже. А в команде 1948 года он лидером уже не был. Года три-четыре — на подхвате. Там выделялись Смолин, Богомолов — здоровяки-нападающие!
— Все прорезалось потом?
— Харламов удивлял решениями — как-то играли на Кубок Москвы со «Спартаком». Выскакивает на красную — перед ним два защитника. Огромные лбы. Валерка начинает оглядываться, медленно уходит к борту... Всем ясно — забздел!
— Как формулируете.
— Защитники его поджимают к борту, теснят. Ну, думаю, сейчас шайбу потеряет. А Харламов вдруг резко прибавляет скорость — проскакивает между двумя и забивает! Эти проспали!
— Какой был хоккеист.
— Потом с канадцами в Суперсерии этот трюк повторил! Делал вещи, которые от него никто не ожидал. Финал молодежных команд, главный конкурент ЦСКА — «Сибирь». Вратарь у них — бугай! ЦСКА ведет 1:0, моментов уйма. Все берет! Вдруг Харламов убирает шайбу за ворота, потом резко оттуда выдергивает — и гол! Вратарь стоит — понять ничего не может. Не забивают из-за ворот! Никогда!
— Не забивают.
— У вратаря шок! Первое же вбрасывание, снова Харламов подхватывает — и катится туда же. Вратарь уже за шайбой следит, Валерка ее держит прямо перед ним. Подманил, убрал под себя — и в ближний! Все, вратарь бросает играть — побеждаем 12:1.
— Когда выяснилось, что Харламов не того возраста, — могли отчислить?
— С 1948 годом уже работал Тазов. Говорю: «Славик, возьми мальчика! Поможет тебе!» — «А давай...» Так и сохранили для хоккея. Видел я в Валерке что-то нестандартное.
— Но в первой команде ЦСКА разглядели его не сразу.
— Так там был Сашка Смолин! Считалось — самый перспективный юниор советского хоккея. Альметов в Лужниках ему свою майку торжественно передал.
— Тот заканчивал?
— Его заканчивали. За грубейшее нарушение спортивного режима. Пил!
— Вы как-то добавили новый штрих к истории про отъезд Харламова в Чебаркуль. Сказали — «сняли с трапа».
— Было. ЦСКА отправлялся на товарищеские матчи в Японию. В последний момент выяснилось, что кого-то из молодых нужно отцепить. Тарасов выбрал Смолина, а Харламову чуть ли не в аэропорту сказали: «Ты не летишь». Позже в Чебаркуль сослали. Пришел ко мне папа Боря: «Что делать?» — «Пусть терпит и играет!» Я был на сто процентов уверен — Тарасову в этот момент Харламов не подходит. Гусева-то за пьянку туда откомандировали, а Валера просто не годился в основной состав. Тарасов его прозвал «конек-горбунок». А Харламов возьми да забей за вторую лигу под 70 шайб — на него стали ходить! Так и вернули в ЦСКА.
— Когда Харламов вас особенно насмешил?
— Расскажу две истории. В 1969-м я ушел из армейской школы. Поехал во вторую лигу, три года тренировал «Олимпию» из Кирово-Чепецка. Затем Кулагин позвал в «Крылья» помощником. И вот принимаем ЦСКА. Предматчевая разминка, хоккеисты катятся по кругу. Кулагин в задумчивости сидит у борта, подперев голову кулаком. Я рядом. Харламов проезжает мимо, окликает: «Борис Павлович!» — «Что, Валера?» — «Как настроение?» — «Хорошее...» — «Сейчас испортим!»
— Мило.
— В другой раз сталкиваемся после матча в дверях армейского дворца. Харламов внезапно спрашивает: «Виталий Георгиевич, могу задать вам философский вопрос?» — «Валяй...» — «Как считаете, поцелуй — это потребность или необходимость?» У меня ступор. Поразмышлял и отвечаю: «Пожалуй, необходимость». А Валерка с усмешкой: «Тогда поцелуйте меня в жопу!»
— Однако!
— Я остолбенел, глаза выпучил. Харламов примирительно: «Что, обиделись?» — «Да нет...» Он с торжеством: «Ну, тогда еще разок поцелуйте!»
— Ай да Харламов, ай да юморист.
— Просто у нас были очень близкие отношения. Я же прекрасно знал его родителей, неоднократно бывал у них в гостях. Помню, они еще на «Соколе» жили, а нам с Тазовым после работы захотелось выпить. Купили бутылочку. Говорит: «Может, к Боре Харламову?» — «Давай». Звонит из автомата. Папа Боря отвечает: «Приходите. Только Бегония с радикулитом свалилась, придется самим закуску готовить».
— А вы?
— Пришли, на кухне быстренько что-то порезали, сели, разлили. Валерки дома не было. О! Я еще историю про Харламова вспомнил!
— Говорите же скорее. Пока не выветрилась.
— Однажды пришли к нему Мальцев и Васильев. Все трое почему-то были вне сборной, а она как раз в тот вечер играла в Лужниках. Сидят, выпивают, смотрят хоккей. Вдруг Мальцев поднимается, начинает одеваться: «Ребята, я ненадолго». Те думают — наверное, в магазин.
— Логично.
— Ну и продолжают хоккей смотреть. Сашки нет и нет. В какой-то момент камера показывает зрителей, и среди них — Мальцев! Как ни в чем не бывало сидит на трибуне. Харламов с Васильевым переглядываются: «Вот сволочь...»
«Виктор Васильевич, я все понимаю. Никаких обид»
Добравшись однажды до Виктора Тихонова, мы расспросили обо всем на свете. Ни от одного вопроса Виктор Васильевич не ушел. Все это было довольно странно.
Мы осмелели. Дошли до самой больной темы.
— А история с Харламовым? Многие и сейчас, годы спустя, твердят: «Если б Тихонов взял его на Кубок Канады — Валерий был бы жив...»
— От лукавого эти упреки! Скажите, какой состав на турнир берет с собой тренер?
— Способный побеждать.
— Правильно. Вот и я повез лучших. Вместо Харламова взял молодого Крутова, который был однозначно сильнее. Когда Харламов прогремел на весь мир? В 72-м. А в 81-м ему стукнуло 33. Никогда не говорил об этом в прессе, но у Харламова к тому моменту были напрочь разворочены голеностопы. Из-за этого потерял маневренность. Валерка-то обыгрывал всех на льду за счет своих подвижных голеностопов. Если ЦСКА он бы помог даже в таком состоянии, то в сборной уже терялся. Он и сам это осознавал.
Накануне отъезда в Канаду мы разговаривали в бане. «Валер, ты не обижайся». — «Виктор Васильевич, я все понимаю. Никаких обид. Вы ж меня сроду не наказывали, хотя часто по пьянке прокалывался».
— Не наказывали?
— Валерку — никогда! Злиться на Харламова было невозможно. Такой он был человек. Море обаяния. Вот Мальцев, к примеру, другого склада. Хитрован. Пьет с ребятами, потом всех ловят — только Мальцев уже смылся.
«Проснулась от шума в доме...»
Вдова Всеволода Боброва прекрасная Елена Николаевна как-то рассказала мне совсем другую версию — почему Харламов не оказался на том Кубке Канады в 81-м. Она-то руководила Дворцом спорта ЦСКА, знала все и всех. Да и сейчас знает.
— Это я занималась похоронами Валерки Харламова, его положили совсем рядом с Севой.
— Дружили с Харламовым?
— Да я была последней, кто видел Валерку живым!
— Что за встреча?
— Было шесть часов вечера, мы с Валеркой стояли вдвоем около тренировочного катка. До этого ходили слухи, что Харламова в Канаду не возьмут. А тут все стало ясно окончательно.
— Почему?
— Валерка же заболел. Мы с ним стоим, ребята садятся в автобус, уезжают. Мы остаемся на крыльце. Это была пятница — и он, глядя вслед автобусу, говорит: «Твою мать, из-за какого-то рожистого воспаления меня не взяли в команду...»
— Он уехал на дачу?
— Да. Я тоже. Субботу и воскресенье пробыла здесь, в ночь на понедельник проливной дождь. Проснулась от шума в доме. Над спальней протекла крыша, весь пол в воде. Я вызывала солдатиков из соседней части, там командиром был приятель Севы. Звоню во дворец сказать, что задержусь, — а там плач: «Елена Николаевна, такое несчастье — погиб Харламов!»
«Сидят 12 апостолов — и каждый что-то говорит»
Жаль не удалось вытащить мне на большой разговор Владимира Петрова. Как-то сели на чемпионате мира в Кельне, проговорили минут сорок — договорившись в Москве встретиться по-настоящему. Да вот не случилось.
Но даже за сорок минут успели вспомнить Харламова. Куда ж без него?
Тем более снял Владимир Владимирович чудесный документальный фильм про старого товарища...
— Да, создаю фильмы... — улыбнулся как-то невесело Петров.
— Сколько уже создали?
— Двадцать. О великих наших хоккеистах. Получал призы на разных кинофестивалях, в том числе и «Тэффи» 2000 года — за документальный фильм про Харламова. Последний фильм был художественный, «Овертайм» — тоже про Валерия Харламова.
— На этих фильмах вы что-то зарабатываете?
— Что-то зарабатываю, — но проблема у кино какая? Надо добыть деньги, на которые снимать. Подобрать людей, которые это умеют делать.
— В фильме о Харламове какой эпизод дался тяжелее всего?
— Надо было как-то отобразить участие в этой трагедии Виктора Тихонова. Не хотелось его очень уж обижать — как косвенного виновника происшедшего. Надо было что-то придумывать. Вот мы и придумывали, как быть — словно тайная вечеря. Помните?
— Конечно.
— Белый стол, сидят 12 апостолов — и каждый что-то говорит. Там есть и Иуда, и все остальные. Надо было как-то отразить — и в то же время показать, что для нас Валера жив. Остался с нами. Для него это дополнительное время. Что у него есть шанс. И у людей, которые были с ним вместе, тоже есть дополнительное время. Чтоб понять себя и смысл своей роли в этой жизни. Вот эта сцена была тяжелой. Все остальное — легко.
— С самим Тихоновым на эту тему вы когда-нибудь говорили?
— Насчет гибели Харламова?
— Да.
— Не говорил. А зачем?
— Не знаю.
— Понимаете, нельзя так остро ставить вопрос. Каждый человек понимает в душе свое, что он сделал, что не доделал, что он сделал плохо и что хорошо. Я уверен, что это так. Лишний раз тыкать носом его в это дерьмо — зачем?
— Полагаете, он все понимает?
— Уверен, что понимает.
— Какой случай о Харламове вы недавно вспоминали с друзьями — но о нем мало кто знает?
— Есть такой случай. После 72-го года его признали одним из выдающихся хоккеистов современности. НХЛ пригласила его посмотреть финальный матч Кубка Стэнли. Валерий поехал — и вернулся со свертками. Потратил валюту на то, чтоб купить модные сапоги на платформе Татьяне Егоровне, жене Бориса Михайлова, и моей жене. Вот это поступок человека. Он сам говорил — поехал туда только потому, что с нами играл. У нас была словно одна семья.
— Вы его помните как сейчас? Его руки?
— Очень хорошо помню. Для меня он вообще живой. Поэтому я и начал свою киношную эпопею с Валерия Харламова. Он же связующее звено между предыдущим великим поколением и новым.
— Отец рассказывал, что Валерий Борисович был человеком невероятного телосложения.
— Да. Он слепил из себя атлета...
«Дед, водитель самосвала, ни в чем не виноват...»
Грандиозный, таинственный Леонид Трахтенберг тоже справляет в эти январские дни 75-летие — как и Харламов. Они были настоящими друзьями.
Рассказывал нам так вкусно, так замечательно — что и нам с корреспондентом Кружковым казалось: мы были друзьями Валерия Борисовича. Один рассказ плавно перетекал в другой — нам и вопросов не пришлось задавать. Только поддакивать да цокать языками...
— После Олимпиады-1972 мне поручили написать о Харламове. Отправился в ЦК комсомола, там для сборной организовали прием. Потом Валера предложил переместиться в ресторан «Бега», где играл знаменитый оркестр Леонида Геллера. Харламов обожал джаз, собирал пластинки. Закончили у него дома в Тушине.
С того вечера началась наша дружба. У Валеры день рождения 14 января, у меня — 20-го. Год один, 1948-й. Отмечали обычно вместе.
— Это прекрасно.
— В 1974-м на чемпионате мира в Финляндии Харламов с Мальцевым даже попросили главного тренера сборной Боброва, чтоб несколько дней я пожил у них в номере. Тот опешил: «Он же будет вам мешать!» — «Наоборот, Михалыч, с ним веселее». — «Что ж, пусть живет».
— Наслаждение вас слушать, Леонид Федорович.
— Валерке на том чемпионате Koho подарила фирменные клюшки — написано: «Kharlamov». В самолет тащить неудобно, а я добирался поездом. Клюшки доверил мне.
Время спустя Харламов заехал забрать их ко мне в Люберцы, ну и заглянули в ресторан «Подмосковный». Пошли танцевать, возвращаемся — нет харламовского свитера! Стащили! Он вздохнул: «Мать огорчится. Это бабушка из Испании прислала...»
Мне казалось, искала свитер вся область. И музыканты из ресторана, и люди трудной судьбы. Наконец звонок — нашли. Пацана, который его свистнул, отметелили, свитер вернули.
— Какая была сборная, какой хоккей.
— В апреле 1973-го сборная выиграла чемпионат мира в Москве. На банкете были и чехи — Махач, Поспишил. Харламов кричал: «Любого защитника обыграю, кроме вас двоих... Сейчас едем ко мне в Тушино!» Михайлов остудил: «Валер, какое Тушино? Давайте ко мне, у жены день рождения!»
Все двинули в Серебряный Бор, к Михайловым. Утром просыпаюсь, голова раскалывается. А мне через несколько часов сдавать материал в рубрику «Капитан — о своих товарищах». Завтракать поехали в ресторан «Армения». Там извинился перед ребятами и отсел в сторонку с Михайловым для интервью. Хмельной Мальцев мешал, требовал, чтоб Боря побольше про него рассказал. Цитировал Скотти Боумэна, который после Суперсерии заявил, что такого центрфорварда, как Мальцев, в жизни не видел. Я записал все в блокнот и сразу по телефону надиктовал в редакцию.
В нашем ремесле это закон: сколько бы накануне ни выпил, нельзя сорвать задание. Включай морально-волевые — и за работу! В такие минуты вспоминаю Константина Симонова. К нему домой пришли гости, засиделись допоздна. Кто-то остался ночевать. Рано утром вышел в туалет и обомлел, увидев Симонова за рабочим столом. Голова обмотана мокрым полотенцем. «Если буду откладывать на завтра, никогда не напишу, — объяснил он. — Поэтому каждый день в любом состоянии просыпаюсь в семь часов и начинаю работать».
— Была же у Харламова не одна авария.
— В первой аварии Валера тоже побывал с женой Ириной. Рассказал, что самый страшный момент — когда открыл глаза, а она в крови. Думал, умерла.
Лежали в разных палатах, писали друг другу письма. Валерка потом столб показал в Тушине, в который врезался. Я из больницы от него не вылезал...
— Последний матч его помните?
— Я был на последнем матче Харламова в чемпионате СССР. 17 мая 1981-го, ЦСКА — «Спартак». Армейцы давно гарантировали себе золотые медали. Третий период, счет разгромный, Харламов выскакивает один на один с вратарем. Думаю: «Сейчас сотворит шедевр». Вдруг притормаживает, дожидается Хомутова. Ложный замах — и выкатывает шайбу на пустые ворота. После игры услышал их диалог. «Валер, ты же сам мог забить. Почему отдал?» — «Да я уже за карьеру столько назабивал! Теперь твоя очередь».
В этой истории — весь Харламов. Безгранично щедрый в жизни и на льду.
— Последний разговор?
— Последний раз общались незадолго до его гибели. Приехал писать репортаж о подготовке ЦСКА к сезону. Сборная тренировалась отдельно, в ЦСКА на хозяйстве был Юрий Моисеев. Харламов тоже вне сборной.
Говорит: «Спроси у Моисеева — возьмут меня в Канаду или нет?» Моисеев ответил — не возьмут, категорически. Я вернулся к Валере. Тот смотрит в глаза: «Ну что?» — «Ответил, что не знает».
Настроение у Валерки было хреновое. Решил меня проводить, по дороге подошел к автомату: «Ирке позвоню». Запомнилась последняя фраза: «Ирка не берет. Что-то все не так...»
Накануне трагедии я говорил по телефону с Таней, его сестрой: «Как Валерка?» — «Плохо. Расстроен безумно. Зачем-то поехал за Клин, на дачу к теще, а завтра тренировка в 10 утра... Съезди в ЦСКА, поддержи его!» — «На первую тренировку не успеваю, пишу заметку про Буряка. Скажи ему, чтоб на вечер ничего не назначал, ко второй тренировке буду».
Но Валера и на первую тренировку не приехал. Сначала мне про аварию рассказал Озеров. Я не поверил: «Сколько слухов — то Пугачева разбилась, то Харламов...» Перезвонил в ЦСКА, там дежурил Кузькин. Он и сказал: «Это правда. Наши уже там».
Дед, водитель самосвала, ни в чем не виноват. Хотя будь помоложе — может, и успел бы свернуть. Он рассудка лишился, узнав, кто погиб. А врач, который осматривал тело, сказал, что в жизни таких накачанных ног не встречал. Руки у Валерки были на руле, он пытался спасти ситуацию — как спасал на льду...
Харламов всегда последним выходил на площадку. Потом администратор запирал двери. После аварии мне все время хотелось ему крикнуть: «Подожди, не закрывай! Харлам не вышел!»
Долго жил с ощущением, будто и я был в той машине. Навязчивая идея. Сколько раз с ним ездил именно в этой «Волге» с номером 00-17. Он «Самоцветы» любил, ставил кассету: «На щеке снежинка тает — вот она была, и нету...»
Позже Сыча спросил, правильно ли сделал Тихонов, что отцепил тогда Харламова. Сыч ответил: «Абсолютно. Валера не был готов физически».
