Легендарный стадион, автограф Фергюсона, памятник Стрельцову. Один год до столетия «Торпедо»
Обозреватель «СЭ» вспоминает яркие моменты истории московского клуба.
17 августа 99 лет отметило московское «Торпедо». Я счастлив, что «Торпедо» одно. Ясно, кому отмечать. Прежде-то приходилось справляться у Валентина Козьмича Иванова:
— Где же настоящее «Торпедо»?
— Где я — там и настоящее! — поразмышляв с секунду, отвечал Козьмич.
Все бы хорошо — если б сам Валентин Козьмич не оказывался то в одном, то в другом.
Но сегодня все иначе.
Столетие
К столетию «Торпедо» напишется миллион заметок. Быть может, снимут фильмы. Все это справедливо и по делу. Допускаю, что съемки уже начались.
Хочется верить, столетие великое «Торпедо» встретит в высшей лиге. Говоря по-старому.
Опережая общий хор, я прислушиваюсь к самому себе — почему я так люблю «Торпедо»? Откуда это?
Необъяснимо!
Стадион
Я смотрел, как сносят стадион на Восточной. Понимал, что будет лучше. Наверняка — красивее. Хотя нет для меня ничего прекраснее контуров того «Торпедо», старого. Но ведь странно представлять, что «Локомотив» играл бы до сих пор на деревянном стадионе. Носившем еще имя «Сталинец».
Но сердце кровью обливалось! Я стоял, вспоминал — мелькали перед глазами лица. Голы забитые и незабитые. Добрые истории. Вот в эту раздевалку еще недавно водил юных футболистов легендарный администратор Капитоныч, работающий в «Торпедо» до сих пор. Указывал на потертую лавку:
— Вот здесь сидел Бекхэм!
Фантазировал, конечно. Откуда ему знать, где именно сидел Бекхэм? Но сидел где-то здесь — факт.
А вот на это поле под Новый год пришли в новогоднюю ночь Эдуард Стрельцов и Валерий Воронин. Увязая в сугробе, пробрались к центральному кругу. Воткнули елку. Хоть главные матчи то «Торпедо» сыграло в Лужниках, но на Восточке тренировалось.
Вот здесь я зяб на матче с «Севильей» — продрог как никогда в жизни. Вот через эту дырку в заборе почему-то просачивался после матча в обход толпы — спорить готов, что дырка дожила с этим стадионом до последнего дня.
А вот к этим ворота шел какой-то медвежьей походкой бить свой пенальти «Манчестеру» Гена Гришин. Когда ситуация уже была безнадежной — память уверяет, что первые два «Торпедо» не забило. Хоть допускаю, что все было не так.
— Последний свой пенальти Гришин не забил! — проявил я ненужную памятливость.
— Что-что? — переспросил меня в ужасном гуле один из главных болельщиков того «Торпедо». Оттопыривая ухо ладонью.
— Не забил последний! — выкрикнул я.
Он досадливо махнул рукой. Нашел время вспоминать!
Гена на сей раз жахнул как надо, а вратарь Подшивалов начал вдруг вытаскивать удар за ударом. «Манчестер» уезжал поникшим. Светился отчего-то только Андрей Канчельскис. В том матче не игравший.
От того матч остался у меня автограф Алекса Фергюсона на программке.
Вот это — мое «Торпедо».
Сарычев
Мое «Торпедо» — это вратарь Сарычев. Лучший вратарь, которого я видел. Мне казалось, Сарычеву невозможно забить вообще. Я специально смотрел на разминке — не пропускает!
Лучший свой сезон Валера выдал сразу после Олимпиады — и вернувшийся из Сеула чемпионом Анатолий Бышовец не должен был, казалось, ни о чем жалеть.
Но жалел, сам рассказывал:
— Как я мог просмотреть такого вратаря?!
До Кореи Сарычев доедет в частном порядке. Безо всяких сборных. Там и останется. Привыкнет к новому имени. Наверное, даже к языку.
Оказываясь в Москве, заглядывал на «Торпедо». Подходил к той самой лестнице, которую помним все мы. Где на стене — портреты великих. Воронин, Виктор Шустиков, Стрельцов... И он, Сарычев! Болельщиков не обманешь. Каждому знают цену.
Савичев
Мне тоже есть о чем сожалеть!
Жалею, что не сохранится, останется лишь в памяти да на фотографиях, та стена с рисунками. На стадионе «Динамо» сберегли фрагмент фасада — но ведь никто не догадается для нового «Торпедо» сохранить кусочек стены с лицами. Или я ошибаюсь?
Я вспоминаю осенний матч того звездного для всего советского футбола сезона-88 — олимпийская сборная привезла золото с Олимпиады, первая команда — серебро с чемпионата Европы. Жизнь казалась прекрасной. Хоть что-то нехорошее ощутимо подступало.
А на Восточке играло «Торпедо» со «Спартаком». Легконогий Юра Савичев, герой Олимпиады, заставил героя чемпионата Европы Дасаева колотить в бессильной злобе кулаками по газону. Забил раз, другой!
Для меня тот матч был волшебством. Смотрел как завороженный. Понимаю: тогда я был счастлив. Сколько раз приходил после на «Торпедо» — столько раз вспоминал: Дасаев был здесь, мяч влетел туда...
А двухрублевый билет с той игры лежит в какой-то книжке. Знаю — не выбросил.
Маслов
Мое «Торпедо» — это рассказы стариков про тренера Маслова. Который с четырьмя классами образования все знал, все чувствовал, все видел наперед.
Кто-то рассказывал, как его, вошедшего в 50 лучших тренеров мира за 50 лет по версии World Soccer, хоронили на Долгопрудненском кладбище.
— Народу было немного. Ливень страшный! Яма полная воды. Никогда такого не видел, чтоб гроб опускали прямо в воду.
Не помню, чей рассказ, — но отпечаталось на всю жизнь.
Зато помню, что про последние дни Маслова говорил мне его товарищ, знаменитый журналист Валерий Винокуров:
— Я часто к нему приезжал. Лежал он в железнодорожной больнице, элитной. «Локомотив» туда устроил. Я понятия не имел, что у Маслова рак. Иди знай! А тут отпустили домой. Я потом понял — прощаться. Врачи сказали ему — дни сочтены. Перед футболом заезжаю, жена на кухне. Вдруг Маслов достает свою цветную фотографию: «Держи, на память». Она долго у меня под стеклом лежала. Пока совсем не выцвела. Уникальный человек. Он и в сегодняшнем футболе был бы великим тренером!
— Одна иллюстрация. Один случай.
— Да пожалуйста. Он на глаз определял состояние футболиста лучше, чем любой прибор. Мне рассказывала доктор Нина Граневская, возглавлявшая медицинский отдел при федерации футбола. Приезжала обследовать все команды. Поражалась: «Виктор Александрович если что скажет — всегда в точку. Мы приборами ищем, вычисляем — а ему достаточно на одно движение футболиста взглянуть, чтоб все понять...»
Шустиков
Мое «Торпедо» — это Виктор Михайлович Шустиков. С которым стоим в каком-то подземелье. Смотрим оттуда футбол, приподняв подбородки.
У меня задание — расспросить легенду. Виктор Михайлович к редакционному заданию с уважением. Выдавливает какие-то слова. Не в силах донести мысль полностью, докрашивает сказанное сдержанными жестами. Мне все ясно, я напишу.
Но как только диктофон выключается — Виктор Михайлович расцветает. Образы, речь, шуточки...
Серега, сын, был еще жив. Живее всех живых.
Эх, Виктор Михайлович. Вы уж держитесь.
Виктор Шустиков. 427 матчей в чемпионате. 253 игры подряд без замен. Уму непостижимо.
Это тоже — мое «Торпедо».
Боярский
Мое «Торпедо» — это Аркадий Арканов и Александр Ширвиндт. «Торпедо» меня с ними и познакомило.
Отчего-то смотрели торпедовские матчи тот и другой с болью на лице. А вся трибуна, отпереживав острый момент, поворачивалась дружно к директорской ложе — и высматривала: как там они? Что думают?
Что думают — было написано на лицах.
Как-то Михаил Боярский, приехав следом за «Зенитом», пробирался к той самой директорской ложе. Но это не продуваемый всеми ветрами мира «Петровский», пропуск недействителен. Торпедовские контролеры встали на пути. Даже придерживали калиточку узловатыми пальцами. Михаил Сергеевич переубеждал словами отрывистыми, недобрыми. Судя по мимике.
— Не пускают, канальи? — добродушно уточнил кто-то с трибуны.
Боярский, чертыхнувшись, развернулся и пошел туда, где примут. Надвигая двумя пальцами шляпу на самые глаза.
Арканов
...Аркадий Арканов ходил по своей квартире на Пятницкой в халате с буковкой «Т». Даже какой-то вышивкой на торпедовскую тему. Воображение рисует что-то вроде шестеренки. В прихожей стоял крошечный мячик, подаренный футболистами.
Я оглядывался с восторгом — и Арканов перехватывал мой взгляд. едва заметно улыбался:
— Я за «Торпедо» болею с 43-го года. Вернулся из эвакуации — как ни странно, первенство Москвы по футболу шло. И на стадионе «Динамо» впервые увидел команду «Торпедо». Чем она меня захватила? Может, самим названием? Не знаю!
С 43-го года! Подумать только!
Помню, как под чаек расспрашивал Арканова про футбол — и поражался ответам:
— Кто для вас тренер номер один в России?
— Он был человек жесткий, но как тренер замечательный — Петраков.
— Он же грубый.
— Грубый! Ну и что?
Я не нашелся с ответом. Переведя разговор куда-то в сторону. Спросил, случалось ли отмечать с футболистами победы.
— Относительно недавно, — раздавил в пепельнице сотую за день сигарету Арканов. — В Лужниках матч «Спартак» — «Торпедо». Сыграли 1:1. Матч чистый, боевой, ничего не определявший. После Алешин под трибунами накрыл поляну. Футболистов там не было — зато собрались тренеры, администраторы. Позвали и меня. Сидит Романцев, потягивает шампанское.
— Шампанское? Вы ничего не перепутали?
— Именно шампанское. Он любил. И тут поднимается Алешин, произносит тост. Сплошной елей минут на десять в адрес Олега Иваныча. А Романцев даже не смотрит на него — сидит и тянет шампанское. Наконец тот закончил, провозгласил все, что хотел, — все выпили. Пауза. Романцев сделал еще глоток, посмотрел на Алешина: «Слушай, а вот честно — за что ж ты меня так ненавидишь?»
Ширвиндт
Пару лет назад привечал нас с Сашей Кружковым Александр Ширвиндт в своем театре. Полтора часа кайфа.
Припомнили недавнюю встречу:
— Мы общались с Аркадием Аркановым. Тот начал вдруг вспоминать совсем забытого торпедовца Линева: «Ах, какой футболист!» У вас был любимец — из малоизвестных?
— У меня ощущение, что в том «Торпедо» все были звезды! С Козьмичом общались плотно, Эдика Стрельцова тоже хорошо знал. Биография-то у меня очень длинная, понимаете? Сейчас на «Торпедо» зовут как старейшину, таких осталось-то... Давайте считать.
— Давайте.
— Познер — торпедовец. Входит в этот круг. 90-летний Чапчук, бывший директор Новодевичьего и Ваганьковского. Еще Колька Сванидзе. Тоже за «Торпедо». Все! Поэтому мы — такие хоругви.
— Как сформулировали.
— Я мучаюсь с этой командой сколько десятилетий... (Постукивает трубкой по книжке.) Слава богу, хоть стадион скоро начнут строить.
— Нам передавали — на презентации вы рассказали анекдот про крематорий.
— Да? Сейчас лишь один вертится в голове: сотрудник крематория чихнул на рабочем месте и теперь не знает, кто где. Но как это относится к нынешнему «Торпедо» — уже не помню. Зато применимо ко всем, кто был «архи»!
— Евгений Евтушенко описывал нам самый памятный матч из собственной юности: 1955-й, СССР — ФРГ. К стадиону «Динамо» съезжались со всей Москвы ампутанты на тележках — их звали «танкисты»...
— А я еду домой мимо новой динамовской «капсулы» и вспоминаю, как первый раз в жизни оказался на футболе. Двоюродный брат, прошедший всю войну в артиллерии, привел меня на стадион в 1946 году.
— Господи.
— Мне было 11 лет. «Динамо» играло против «Торпедо».
— Слышали мы историю: Одесса, гастролирует Театр сатиры. Там же играет «Торпедо». Вечером вы и Андрей Миронов приходите в номер Валентина Иванова — где пьете водочку и запиваете кефиром. Все понимаем — но почему кефиром-то? Что за изуверство?
— Во-первых, это очень полезно...
— А во-вторых?
— Значит, нечем было закусить! Вы Козьмича вспомнили. Была у нас история. Играли в Лондоне матч за звание чемпиона мира Карпов с Каспаровым* (признан в России иноагентом. — Прим. «СЭ»). Меня от ЦК комсомола приютили в группе поддержки Каспарова.
— Какое везение.
— Это чистый случай — в то время попасть в Лондон! Какой год — посмотрите в Google. Тогда шаг влево, шаг вправо — расстрел. За границей советские граждане передвигались табуном, взявшись за руки. Только мы с Толей Местечкиным махнули на всех и ходили как хотели. Живем один раз!
— Это что ж за артист такой?
— Не артист, а директор ЦУМа. Фанат шахмат! Был «куратором» в команде Карпова. В общем, вышли мы из-под надзора, отправились бродить по вечернему Лондону. Там же в те дни находилось «Торпедо». Мы гуляли-гуляли — и набрели на какой-то рынок. Два часа ночи. Глядим: откуда-то крадется Валька...
— Иванов?
— Да! В одиночестве! Он же начальник — всех запер в гостинице и пошел по Лондону. Я из-за угла протяжно: «Козьми-и-ич!» Он дернулся, будто вилкой ткнули, обернулся — глюки?! Продолжения нет. Выдохнул: «Уф-ф». Отпустило. Померещилось. Тут я снова: «Козьми-и-ич...»
— Ну и дела.
— На третий раз я понял — Валька сейчас умрет от инфаркта. Пришлось вскрыться.
— Козьмич мог и матом обложить.
— Знали бы вы как! Я однажды оказался на торпедовской базе в Мячкове на разборе игры у Иванова. Это дельфиний язык. Ультразвук. Но все его прекрасно понимали, даже какой конкретный эпизод матча Козьмич имеет в виду. Хотя там не было ни единого приличного слова.
— Вы тоже в этом деле профессор. Насколько знаем.
— В матерщине-то? В театральном мире многие могут. Но теперь же запретили. Дума разобралась и постановила.
Спасибо «Торпедо», что познакомило меня с такими людьми. Есть что вспомнить.
Козьмич
«Торпедо» — это Козьмич. Счастлив, что успел пообщаться.
В байках про Козьмича люди не повторяются. Вот Юрий Белоус вспоминал, как уговаривал-уговаривал его Валентин Козьмич купить какого-то футболиста. Уговорил!
Поехали играть в Ярославль. Купленного не выпускает.
На обратном пути в автобусе Белоус подсаживается. Со всей аккуратностью расспрашивает:
— Валентин Козьмич, что ж вы не выпустили этого-то?
Козьмич вытаращил глаза — и поразился самому себе:
— Забыл!
От чудесных историй про Козьмича пухнет мой блокнот. Вот рассказывал знаменитый журналист советской поры Сергей Шмитько:
— Сидим на трибуне «Торпедо» с журналистом Валеркой Березовским. А тот — друг Валентина Иванова. Настоящий друг! Да всех на свете — даже Лобановский у него дома ночевал.
— Интересно.
— Внизу играет «Торпедо». Мы прямо над скамейкой. Иванов ходит вдоль бровки — и один мат! «Васильев, *** твою мать! Ва-а-сильев!» В полный голос. На Восточной стадион маленький — всем слышно. Народ смеется. Иванов есть Иванов. Вдруг переключается с Васильева на своего сына.
— Тот тоже играл?
— Да, Валя-младший. Что-то у него не клеилось. Так папа на весь стадион: «Иванов, *** твою мать! Ивано-о-в!» Мы сидим рядом — стоило Козьмичу вернуться на скамейку, Березовский вдруг подал голос: «Валентин, ну что ты? Думаешь, он не знает, кто *** его мать?»
— Что Козьмич?
— Козьмич вздрогнул, оглянулся — и негромко: «Да. Что-то я не подумал». Потом сделал два шага, бросил взгляд на поле — и взревел: «И-иванов, *** твою мать!»
— Смешная история.
Стрельцов
Мое «Торпедо» — это тысяча рассказов про Стрельцова. Конечно же, удивительный памятник при входе на стадион.
Когда-то Илья Эренбург писал: «Проезжая по улице Горького, я вижу бронзового человека, очень заносчивого, и всякий раз искренне удивляюсь, что это памятник Маяковскому, настолько статуя не похожа на человека, которого я знал».
Памятник Стрельцову — совсем другая история. Сходство поразительное. Подхожу к нему как к живому. Здороваюсь про себя.
Мое «Торпедо» — это чудесные старики. Как встреченные недавно на Восточной улице Леонид Пахомов и Николай Худиев.
Я прохожу мимо сквериков — и вспоминаю: вот здесь мы встречались с Серегой Шустиковым. Разговаривали на детской площадке. Отыскали какой-то столик.
— О, стакан уже есть! — усмехнулся Шустиков, смахивая оставленный кем-то пластмассовый.
А вот здесь я, юный корреспондент «Московского комсомольца», допытывался о чем-то у Олега Ширинбекова.
Но сначала он, бдительный и аккуратный, прояснил ситуацию:
— Откуда вы узнали мой домашний телефон?
А вот здесь разговаривали в «Жигулях» с Владимиром Гречневым, еще не прошедшим главное испытание в своей жизни — отсидку.
Гречнев, без промаха бивший все пенальти в том «Торпедо», показался мне огромным, могучим человеком.
А вот здесь припарковал полученную за переход от «Динамо» BMW Юра Тишков. Как-то досадливо постукивал по рулю, вспоминая «Торпедо». Помню, и мне было обидно, что такие ребята разбегаются с Восточной. «Реал» обыгрывали! Ну зачем?
Потом мне объяснили зачем — «Торпедо» давало то ли мало, то ли ничего. «Динамо» сразу — ключи от квартиры в роскошном доме и ту самую BMW. Когда лучшие футболисты страны ездили на «девятках» цвета «мокрый асфальт». Считалось — круто. Кто бы устоял?
Харин
Мое «Торпедо» — что чудесная Елена Еленцева, подливающая мне чаю в ложе. Очень милая, добродушная женщина. Жаль, что не она президент «Торпедо». С президентом нынешним, к сожалению, не знаком.
Мое «Торпедо» — это усатые люди на огромных шипах. Годы спустя выяснится — эти шипы им вытачивали в экспериментальных цехах ЗИЛа. Зрение меня не подводило. Особенно если протирал очки, фокусируясь.
— Титановые, — уточнил для меня кто-то сведущий. — Вообще не стирались. Валера Шавейко о-очень любил такие шипы. Прямо под трибунами ногу одну поднимал, другую... Будто растягивается. Все на глазах у соперников. У тех глаза округлялись, когда видели этот титан. Шавейко по большой дуге обходили.
— Если кого-то из ветеранов обыгрывал на тренировке, усы у них так поднимались, — делился наблюдательный футболист Талалаев. — Тут уж береги ноги...
В том «Торпедо» все было очень по-мужски. Я слушал выпуклую матерщину 16-летнего вратаря Харина по адресу тех самых усатых людей — о смысле некоторых слов гадаю до сих пор. Надо позвонить в Лондон, уточнить у 55-летнего Дмитрия Викторовича: что имел в виду? Пусть расшифрует!
Только в «Торпедо» могли не успеть оформить футболиста Гицелова на выездной матч с «Монако». Но когда тот, настойчивый, попер против судьбы, добрался до княжества с фанатами и появился в перерыве в раздевалке — быстренько растерли и выпустили на поле. Что вы думаете? Гицелов забил победный на 87-й минуте! История очень торпедовская, рабоче-крестьянская. Сотканная из парадоксов.
Воронин
Все это передавалось из поколения в поколение. Как только запахло возможностью выпустить отсидевшего Стрельцова на поле — «Торпедо» немедленно выстрелило в еженедельнике «Футбол» заметкой, какой вклад внес Эдик в разработку рулевого управления нового грузовичка. Заслужил право играть! Смыл грехи трудовыми достижениями! Подписал заметку комсорг ЗИЛа с замысловатым именем.
Мое «Торпедо» — это кафе «Фаина» напротив стадиона. Уже исчезнувшее, кажется. Это в «Фаину» частили футболисты 90-х. Туда пригласил меня капитан «Торпедо» Боря Востросаблин. Потчевал блинами с икрой. Мне понравилось.
Настало время заверять заметку — и я добродушно уточнил:
— Встретимся там же, Боря?
— Нет-нет, — ответил он. — Лучше по телефону...
Последний раз кафе мелькнуло в сводках происшествий несколько лет назад — когда Александр Емельяненко внес свою ноту в глухой перестук ударов, доносящийся из легендарного зала бокса «Торпедо». В «Фаине» Саша лупил стулом по голове какого-то пылкого ветерана труда. Кажется, это была первая страничка в истории поединков Емельяненко с блогерами и фриками.
Все это вписалось в околоторпедовские истории — выпить-то эта команда умела всегда. Считаясь самой пьющей командой высшей лиги. Что тоже характеризует «Торпедо» с положительной стороны.
Когда-то расспрашивали Анзора Кавазашвили — и тот порадовал чудесной историей:
— В этом смысле мастером был Валерка Воронин. Помню удивительную историю. Вечером играть с ЦСКА. Утром на базе в Мячкове выходим на зарядку. Потом идем в сторону корпуса — Воронин, Посуэло, Савушкин, Марушко, Андреюк и я. Внезапно ребята сворачивают в лес. «Вы куда?» — «Айда с нами». Приходим на полянку. Воронин говорит Посуэло: «Мишка, сгоняй». Тот бежит на базу и через пять минут возвращается с сумкой. Открывает — там холодное шампанское, бутылок пять, икра, колбаса. Все припасли заранее.
«Вы с ума сошли? — говорю. — Сегодня же играем!» Валерка улыбается: «Анзорчик, да по шампусику чуток. Тебе налить?» — «Еще чего!» Все посмотрели на меня: «Ну что, уйдешь?» А я понимаю: если уйду и компанию засекут, сразу скажут — Кавазашвили сдал. Тем более в «Торпедо» и сборной я был комсоргом. Поэтому остался. Когда сумка опустела, вернулись на базу. Из тренеров никто ничего не заметил. Пообедали, отдохнули — и на стадион.
— Как сыграли?
— Выиграли — 3:0! Затоптали ЦСКА! Тренер сказал: «Вот, подрежимили немного — и какой результат!» Я чуть под лавку не сполз от смеха.
Кто-то из ветеранов возмутился. Крайне огорчен был Николай Маношин, помню. Уверял, что быть такого не могло — потому что быть не могло никогда.
— Маношина там не было, а я — был, — спокойно ответил Кавазашвили.
Юрин
Вот и это — мое «Торпедо». Которое люблю особенной любовью.
Я счастлив, что успел поговорить с тем же Маношиным. Уже совсем плохим, едва приподнимающимся с кровати. Великое имя в истории «Торпедо».
Очень жалею, что не добрался до Виктора Марьенко, доживавшего где-то в глухой деревне под Ярославлем. Так и не давшего за жизнь ни одного большого интервью.
Мое «Торпедо» — это удивительные капитаны вроде кряжистого Владимира Юрина по прозвищу Матрос. Поражавшего даже бывалых самоотверженностью. Другой ногу туда не сунет, куда Юрин кидался головой вперед.
Пройдут годы — Владимир Иванович опередит время. Предлагая самого себя как тренера через интернет.
— Лучше б объявления расклеили по столбам, — поддел я. — Вот здесь, у «Автозаводской».
— Э, нет! — поднял палец Юрин. — За интернетом будущее!
Владимир Иванович окажется прав — вскоре он поднимет «Томь». Не исключаю — оказавшись в ней с помощью интернета.
Получит настоящий шанс, возглавив в межсезонье «Сатурн». Но даже сезон с ним не начнет. Будет уволен прямо на сборах.
Начал ярко — произнеся перед командой:
— Ребята, первый сбор работаем с ленцой...
— Как долго я искал своего тренера! — восхитился футболист Костя Коваленко.
— Да, это тренер что надо! — поддержал защитник Грязин.
Команда загуляла. «С ленцой» отработав и второй, и третий сбор. В сезон вводил тот «Сатурн» экстренно призванный тренер Шевчук, с которым не забалуешь. Объяснял просто и хорошо: «Пас должен быть тоньше презерватива».
Капитоныч
В «Торпедо» были особые отношения. Свой юмор. Необъяснимая субординация. Чужой и не поймет, что можно, что нельзя.
Перешедший из «Спартака» Андрей Рудаков явился на торпедовскую тренировку в красной маечке. Возможно, не успели экипировать. Кто теперь разберет? Ветераны команды, слова лишнего не говоря, подошли и разорвали все красное прямо на нем. Здесь «Торпедо» — а не Тарасовка!
Только в «Торпедо» водитель автобуса мог ввинтить фару от тепловоза над лобовым стеклом. Такой же гудок. Кто-то на дороге зазевается — сразу врубает иллюминацию и сирену. Эффект производило яркий.
Только в «Торпедо» мог произойти чудесный случай, о котором рассказывал мне тот же администратор Капитоныч. А Коля Писарев подтверждал. Или наоборот — один говорил, другой подтверждал...
Иванов подзывал Капитоныча во время игры:
— Беги на тот фланг, скажи Гришину!
— Что сказать-то?
— Что он мудак!
Капитоныч бежал — и примирительно: «Ген, а, Ген?» Тот оборачивается: «Что?» — «Козьмич говорит, что ты мудак» — «А ты ему скажи, что он...»
Жупиков
В «Торпедо» играли удивительные люди. Эти фамилии для меня словно музыка — Ковач, Роговской, Жупиков...
Вася Жупиков — какой был человек! Самый немногословный в истории футбола. Рыбачить умудрялся даже в центре Москвы, с Велозаводского моста. Умер внезапно на турнире детских команд в Подольске.
Вот говоришь — сразу вспоминаешь историю.
Страдал Вася нервным тиком: если ситуация нервная — мелко-мелко моргал.
«Торпедо» проходило таможню — и Вася расчувствовался. Подает паспорт, пограничник всмотрелся: что за подмигивание? Переводит взгляд с Васи на паспорт и обратно. Знак, что ли, подает?
Завели в каморку — и как пошли шмонать всю команду! У кого-то валюту нашли. Куда без этого? Так ребята, обмозговав ситуацию, выдали Жупикову наказ:
— Все, Моргулис, будешь последним ходить.
