«Вы Леонида Ильича в пять рублей оцениваете?!» — громыхал Озеров». Главный комментатор Советского Союза
Немецкое кладбище
Николаю Озерову — 100 лет.
Он мог бы лежать на самом престижном, самом людном погосте Москвы. Хоть Новодевичьем, хоть Ваганьковском или Троекуровском. Его могила стала бы частью программ для провинциалов. Вы же слышали около Трех вокзалов: «Обзорная экскурсия по Москве с посещением Ваганьковского кладбища! Могилы Высоцкого, Есенина, Андрея Миронова, Олега Даля...»
Продолжением в той цепочке имен мог стать лучший комментатор Советского Союза Николай Озеров. Но не стал.
Озеров лежит там, куда забредет редкий прохожий — возле изгиба Яузы, на древнем Немецком кладбище. Оно же Введенское.
Эта Немецкая слобода помнит и юного царя Петра, и лучшего его друга Франца Лефорта...
А на безлюдном обычно Введенском идешь себе идешь да натыкаешься вдруг — ого, Татьяна Пельтцер. Рина Зеленая. Михаил Козаков. Пародист Александр Иванов. Непобедимый боксер Попенченко — то ли странно погибший сам, то ли убитый. А вот, прямо через дорожку от Озерова — мой добрый товарищ Аркадий Арканов. Изумительные люди!
Здесь, в заповедном уголке Москвы, особенная тишина. Откуда-то издалека донесется трамвайный перезвон — да и он вплетется в птичьи голоса так, что и не признаешь. Может, трамвай. А может, нет.
Хоронили Озерова в июне 97-го в спартаковском костюме. Думаю — так он и желал.
Если уж лежать — то здесь. Николай Николаевич! Это странно — но я вам немного завидую...
Соседи припали к глазкам: «Хазанов приехал!»
Я отыскиваю в YouTube передачу «В гостях у Николая Озерова». Пересматриваю заново — хоть знаю, кажется, наизусть. Вот сейчас что-то скажет Лев Яшин — и так ласково усмехнется рядом Андрей Старостин. Вот поет Соткилава, опираясь на черный рояль. Вот расшаркивается с кем-то Кирилл Лавров, вот рассказывает уморительное Анатолий Папанов... Вот берет гитару Юрий Никулин...
Какие же все молодые, красивые! Лучшие мужчины Москвы конца ХХ века. Представляю, как припали к глазкам соседи в том доме на проспекте Мира. Как перешептывались: «Хазанов приехал, опоздал...»
Действительно, опоздал!
Вот припозднившийся Хазанов отворяет дверь, обитую каким-то дерматином. Как и у всех нас в 87-м — на особых гвоздиках. У корреспондента Кружкова такая до сих пор.
Мне странно думать, что самых бодрых, самых смешливых не станет в тот же год: Папанова — в августе. Андрея Старостина — в октябре.
Меня пугает, что все они, из этого фильма — покойники. Я стараюсь до этого не додумываться. Подгоняя мысль в другом направлении.
Лучше буду думать, что все они живы. А в той квартире до сих пор живет Николай Николаевич. Уже обиженный, изгнанный с телевидения неизвестно чьей рукой — но еще способный смеяться так искренне, так заразительно. Веселиться, рассказывать, подливать гостям.
Проворонили 87-й год
Кто-то, конечно, жив. Даже успел стать героем «Разговора по пятницам».
Вот мелькнула в кадре Лидия Скобликова — всем бы такое здоровье! Как-то Лидия Павловна сидела с нами в кафе на Таганке. Говорили долго, пили кофе. Время прощаться.
Скобликова — вот ведь советский человек — вытащила кошелечек. Заплатить за себя.
— Что вы, что вы! — раскраснелись мы с Кружковым. — Лидия Павловна, мы сами...
— Вы что, миллионеры? — нахмурилась. Скользнула взглядом по счету. — Здесь 900 рублей!
Как же это все мило и забавно. Какой же праздник с ними общаться, с этими чудесными стариками.
Жаль, что мы проворонили 87-й год.
Раньше надо было родиться.
Последняя передача
Есть кому рассказать, вспомнить — вот мелькает в кадре красавица-дочка Надя. Сын Коля. Жива вдова Маргарита Петровна, пережила с Божьей помощью тяжелую операцию. Жив сценарист того фильма Евгений Богатырев, до сих пор собирает по Миланам призы за документальные фильмы. Мне бы столько энергии. Жив великий спортивный режиссер Ян Садеков, недавно принимал нас с Кружковым у себя дома. Вы помните, вы читали. Жив даже оператор — все мечтаю с ним поговорить...
Я и подумать не мог, что та передача — последнее, что случилось на телевидении с участием Озерова. Жить-то ему оставалось 10 лет. Сколько всего можно было снять!
— Нет-нет. Последняя, — грустно уверил нас с Кружковым Ян Садеков. — Какие люди собрались — Кирилл Лавров, Скобликова, Лев Яшин! Делали паузы — чтоб Лев Иванович с костылем вышел в коридор, перекурил.
— Действительно все снимали в квартире Озерова?
— А где же еще? В его новой квартире на проспекте Мира. Старая-то была в самом центре. На Земляном валу. Древний такой дом.
— Представляем эмоции соседей. В глазок подсматривающих — что за гости у Николая Николаевича.
— До сих пор помню каждую минуту той программы, а шла она 2 часа 15 минут! Первый кадр — подъезжаем к дому. Оператор меня снимает. Надпись — «В гостях у Николая Озерова». Все под музыку Саца — ту самую, которая была в спектакле «Синяя птица». В нем играл сам Николай Николаевич. Открывается дверь, заходим в квартиру. Чья-то рука ставит...
— Автограф?
— Пластинку! Звучит ария!
— Ах, простите.
— Потом та же рука останавливает пластинку, в кадре появляется Евгений Симонов. Произносит: «Да, это Николай Озеров. Но не наш сегодняшний друг — а его отец...» Тут же его фотография — в роли Садко. Он же был выдающийся оперный певец.
— Как удалось собрать такую компанию в одной комнатке? Их одновременно в Москве-то не застанешь.
— Все Николай Николаевич!
— На телевидении возражений не было?
— Лапина уже не было, председателем стал Леонид Кравченко. Его заместитель Попов такой болельщик «Спартака» — страшное дело! Сдавал Озеров передачу в его кабинете во время трансляции хоккейного матча «Спартака» с ЦСКА. У всех классное настроение. Озеров мне звонит: «Ян, это Николай Николаевич! Дорогой мой, я только что сдал передачу. Леонид Петрович и Попов тебя поздравляют и обнимают. Спасибо тебе, родной!» Кладет трубку.
— Какие слова.
— Вот и я подумал: как здорово! Слава Богу!
— Ничего не вырезали?
— Ни минуты, ни кадра. А когда все прошло по телевидению, Озерову позвонил лично Лапин. Еще недавно всемогущий телевизионный начальник. Поздравил: «Сколько я тебе говорил — делай такие передачи! Какая замечательная!»
— Про Лапина говорят как про сердитого цензора. Способного раздавить кого угодно. При нем такая программа вышла бы, как думаете?
— Да он счастлив был бы! Нас-то Лапин обожал. Как-то с утра пораньше звонок — а я еще лежу в постели. Жена взяла трубку, слышит: «Секундочку. Сейчас с вами будет говорить Лапин».
— Что услышали?
— Сразу вспомнил совет Озерова: «Что бы тебе ни говорил Лапин — ни-ког-да не отказывайся и не спорь! Не препятствуй! Только повторяй — «Хорошо, хорошо, учту».
— Так и поступили?
— Именно. Говорит: «Ян, что насчет фигурного катания?» Начал инструктировать. «Фигурка» была на особом счету.
— Как и сейчас.
— Потому что фигурным катанием болели жены членов Политбюро. Особенно любила жена Леонида Ильича. У меня как раз впервые появились ручные камеры. Раздолье оператору, можно творить — никакой статики! Тут слышу, секретарша Лапину говорит: «Сергей Георгиевич, вам звонит Озеров из Праги». Все, разговор закончился. Всегда меня Николай Николаевич спасал.
— Как познакомились — помните?
— Во Дворце спорта, в Лужниках. Я приехал показывать хоккейный матч — а Николай Николаевич комментировал. Приехал с Николаем Крючковым и Всеволодом Санаевым.
— Два народных артиста СССР.
— Вижу — стоят! Подошел: «Здравствуйте». Озеров уже знал, что я Садеков, режиссер. Подошел, приобнял: «Здравствуй, здравствуй...» Так тепло!
— В самом деле.
— Еще и Николай Афанасьевич Крючков своим хриплым басом: «Привет, сынок». Я прямо растаял. Озеров шепотом: «Во втором периоде покажи их». Он то Зураба Соткилаву приведет на хоккей, то Зельдина. Но Крючков — дело особое. У него дочка была за хоккеистом Борисом Александровым. Но что-то Николай Афанасьевич был не слишком доволен этим фактом.
— Быстро они разбежалась.
— Да, да... После этого Озеров взял меня под крыло. Мы часто делали передачи — как хоккеистов встречают, чествуют после побед. Обязательно присутствовали Винокур, Лещенко и Кобзон. Свой юбилейный концерт Озеров только мне доверил. Хороший был мужик, просто замечательный.
— Фраза «Такой хоккей нам не нужен!» просочилась в эфир при вашем участии?
— А как иначе?! На Суперсерии-72 я помогал своему учителю Аристову — а в 74-м, когда приехала сборная ВХА, сказали: «Будешь все четыре матча показывать один!» Приехали Горди Хоу, Бобби Халл!
— Так что случилось?
— Рик Лей, защитник сборной Канады, повздорил с Харламовым. Столкнулись как-то. Началась драка!
— Без шансов для Валерия Борисовича?
— Шансов было немного — Рик Лей оказался специалистом. Тут же ударом уложил Харламова. А канадцы сделали круг — и никого не подпускали. Наши-то рвались. Михайлов с Петровым хотели разнять.
— Это какой период?
— Матч закончился, сирена прозвучала! Трансляцию надо заканчивать — а тут такая картина. Вот Николай Николаевич и подытожил: «Ну-у, такой хоккей нам не нужен...» Из советского эфира мы уходим — а на Канаду продолжаем показывать!
— Что было дальше?
— Все закончилось, круг разомкнулся — у Харламова все лицо разбито в кровь. Майка разорвана. Наша камера стояла прямо у прохода — идет прямо на нее окровавленный. Следом канадцы. Лею хоть бы что, ни царапины.
«Озерова опекала Аня Дмитриева, буквально все за него делала...»
Счастье наше, что отыскали в Москве Аркадия Ратнера, легенду советского телевидения. Человеку под 90, а память... Это не память, это какой-то механизм. У меня в 48 значительно слабее. Свои телеграм-каналы завели мы одновременно — только я тужусь, со скрежетом головных механизмов что-то припоминаю, а из Аркадия Фальковича прямо льется. Вся телевизионная жизнь Советского Союза. Кстати — рекомендую подписаться.
Ратнер говорил об Озерове, будто вчера попрощались. А завтра встретятся снова. Для нас, слушающих, Озеров на несколько часов оживал. Чувствовали интонацию, видели мимику.
— Я-то знаю, как было дело! — восклицает Ратнер. — Толкование всей этой истории неправильное!
— Так говорите же скорее. Пока не выветрилось.
— Озерова очень любил Лапин.
— Поясним для молодых — руководитель всего советского телевидения.
— Совершенно верно. Не знаю, смог ли с годами сам Лапин полюбить хоккей, но угождать Леониду Ильичу приходилось. Тот хоккей обожал. Приходилось и Лапину ходить на игры. Довольно часто бывал в Лужниках, сидел в ложе А. Отлично помню случай: играет ЦСКА, Озеров от бортика вел репортаж. Лапин на трибуне с народом. В этот день Корчной с Карповым доигрывали какой-то матч. Озерову в наушники говорят: так и так, наш Анатолий выиграл.
— Ну и что?
— Подзывает меня: «Найди Сергея Георгиевича, скажи ему. Пусть порадуется». Иду, высматриваю — и тот действительно счастлив: «Ой как хорошо!»
— Что ж Лапин не осуществил мечту Озерова?
— А вы в курсе? Да, Николай Николаевич мечтал стать народным артистом СССР! Просто жаждал! Но так и умер «народным РСФСР». А это совсем другой расклад. Лапин, кстати, активно его поддерживал в этой мечте. Бумаги передавал куда-то наверх. Все шло к тому, что присвоят!
— Так что случилось?
— Два раза было совсем близко. Но, как рассказывал Наум Дымарский, в московском горкоме партии эти бумаги отбрасывали. Шла какая-то политическая игра, не связанная с Озеровым. Но для него это стало страшной трагедией!
— Вот обидно. Что им стоило-то?
— В последние годы Озеров физически был совсем плох. Потерял ногу — и стал вести новости спорта в программе «Время». Вроде легче, чем вести репортажи, а тягот хватает. Из своей комнатки надо идти в одну аппаратную, другую, смотреть сюжеты, вычитывать текст, чтоб один не налезал на другой. Ему было так тяжело — но это никого не касалось!
— Коллеги не помогали?
— Его очень опекала Аня Дмитриева, буквально все за него делала. Но, видимо, Озеров был не слишком хорош в программе «Время». Однажды я стал свидетелем тяжелого разговора.
— Что за разговор?
— Я был заместителем Иваницкого. Сижу в его кабинете — на столе красный телефон, прямая связь с Лапиным. Только на одного абонента. Вдруг звонок — ощущение, что страшной силы! Какой-то необычной! Впервые я увидел, что Лапин звонит. Иваницкий берет трубку. Вскакивает — и разговаривает стоя.
— Боялся шефа?
— Иваницкий — супермен, мужик... Но Лапина боялся, как и все остальные! Вижу, как он бледнеет. Кладет трубку и произносит: «Знаешь, что он мне сказал?» — «Что?» — «Передай Озерову, чтоб в программе «Время» больше не выступал!»
— Ничего себе.
— Иваницкий просто озвучил чужую волю. Но для всех остался человеком, «убравшим Озерова». Понятия не имею, как он относился к Николаю Николаевичу. Иваницкий от творческих дел был...
— Неужели далек?
— Немножко над ними!
— Неужели все настолько боялись Лапина?
— Да вы не представляете...
— Мы пытаемся представить: один из самых могучих людей мира, бывший борец Иваницкий — и крошечный Лапин.
— Да! Боялся — как и все! Я вам расскажу, какая история произошла с другим нашим руководителем — Сергеем Николаевичем Кононыхиным. Тот до спорта руководил киноредакцией. Уже в перестройку почему-то сняли с эфира передачу Эльдара Рязанова. Сообщил Рязанову как раз Кононыхин. А закончилось дело тем, что в «Огоньке» Рязанов дал огромную статью — «Почему я ушел с телевидения в период перестройки». Говорит, что виновником всего на свете был именно Кононыхин.
— Сильно.
— Хотя тот ничего не решал — просто огласил чью-то высокую волю! Вот и у Иваницкого с Озеровым случилось то же самое. Иваницкий ему все сказал. Для Николая Николаевича это стало трагедией. Репортажи-то он уже не вел, оставалась лишь программа «Время». Как отдушина.
— Заявление написал сам?
— Не знаю. Озерова тут же сделали почетным председателем общества «Спартак». Всей редакцией потом ездили поздравлять его с юбилеем. 70-летием, кажется... Еще раз констатирую — убрать его приказал Лапин. Человек, который Озерова очень любил. Возможно, Сергею Георгиевичу тоже сверху позвонили. Главная причина ухода Николая Николаевича из программы «Время» — малоподвижность. В этом смысле был полной противоположностью Маслаку, из которого жизнь прямо фонтаном била. В 1986-м Озеров съездил еще на чемпионат мира в Мексику, и все.
— Говорили — вещи его чуть ли не выставили в коридор.
— Что-то сомневаюсь. Да у Озерова и кабинета своего не было!
— Стол-то был?
— Нет. Была общая комната, где всегда сидела Роза Крайнова. И отдельная — для новостей спорта программы «Время». А собственный кабинет полагался разве что Иваницкому да двум его заместителям. Озеров приезжал в Останкино как раз к программе «Время». Сразу шел в большой корпус, в нашу комнатку. Так что про вещи, думаю, глупость какая-то. Что бесцеремонно выставили Перетурина — да, могу подтвердить. Неприятная тема, не хочу вспоминать...
— Тогда об Озерове. В чем его уникальность?
— Молодые комментаторы посмеиваются — мол, «партийный комментатор»... Все это у Озерова было — но он мастер репортажа! Не так подробно, как Маслаченко или Женя Майоров, вникал в суть игры, зато какие голосовые данные! Артист! Я все время вспоминаю прощальную его передачу...
— О, про нее нам рассказывал режиссер Ян Садеков.
— Да, я читал. Называлась «В гостях у Озерова». Никулин приехал, Андрей Старостин, Валерий Леонтьев, космонавты... А я еще в 1968-м — когда не было видеозаписей — снял на 16-миллиметровую пленку часовую передачу об Озерове. Только запустили четвертый канал — по нему и прошла. Это было любопытно!
— Что любопытного?
— Мы не просто сидели в студии и пели друг другу дифирамбы. Приехали в Загорянку, Озеров привел на то место, где когда-то был теннисный корт. Побывали на старой даче, которая принадлежала еще его отцу. Даже в Тарасовку съездили — где Озерова боготворили. Ходили по всем площадкам, говорили с футболистами, Николай Николаевич бил по воротам... Все показали!
— Невероятно. Пленка пропала?
— Вот это удивительная история — мне Надя, дочка Озерова, рассказывала, каким-то образом она запись раздобыла. Дома у нее хранится.
«Какого хера, Озеров, вы заменяете товарища Громыко?!»
— Хороший был человек — Озеров?
— Широкой души. Всем помогал. Детские сады, телефоны, квартиры... Он, извините, задницей открывал любую дверь. Исполнял как большой артист. Вот пример: в 1978-м я купил автомобиль. Нам на Гостелерадио пришло 40 машин — я взял «Жигули». А надо куда-то ставить. Не под окно же!
— Неужели угоняли?
— Еще как! А около дома пустырь. Чистое поле! Кто-то оградил кусок — сделали стоянку. Чтобы получить место — нужно разрешение какой-то конторы. Нахожу ее на Цветном бульваре, некий Иван Иванович разговаривает со мной небрежно. Средней руки начальничек. Ничего не вышло — и я звоню Озерову, который в тот момент был на хоккейном чемпионате мира в Праге: «Беда — не могу добиться простой вещи...» — «Так! Кому набрать?!» Диктую телефон того начальника. Озеров: «Завтра в 12 часов будь у него в приемной».
— Случилось волшебство?
— Приезжаю. Сижу. Еще несколько человек ждут. Вдруг распахивается дверь — выскакивает человек с выпученными глазами. В крик: «Кто здесь Ратнер?! Проходите! Нам звонил Озеров, вот вам бумага. Ставьте машину, где хотите». А Николай Николаевич потом пересказывал диалог с этим гражданином. «Здравствуйте, это вас Николай Озеров беспокоит. Вы, наверное, смотрите чемпионат мира. Я сейчас здесь, в Праге...» Тот одеревенел: «Да-да, Николай Николаевич! Смотрим с упоением!» — «Ну и как у вас дела? Как погода в Москве?» Тот обалдел окончательно.
— Немудрено.
— Озеров: «У нас завтра игра, а Харламов приболел. Но к матчу будет в порядке». Так продолжается несколько минут — и в конце выдает: «Есть у меня коллега, Аркадий Ратнер. Никак не может с вами решить проблему с автомобильной стоянкой...» — «Николай Николаевич, да что вы! Мы этот вопрос мгновенно уладим!»
— Не в тягость было Озерову заниматься подобной чепухой?
— Да он наслаждение получал! Знаю три-четыре случая, когда Озеров вот так звонил — и люди падали с кресла. Готовы были ему домой нести ордер на квартиру!
— На кого-то магия не действовала?
— Наверняка. Но обычно срабатывало. Место на парковке — пустяк! У меня был еще случай, просто невероятный. Вот в этот дом на пустыре я переехал ровно 50 лет назад. Как раз были матчи с канадскими профессионалами. К нашему дому даже кабель телефонный не проложили. Но хватило одного звонка Озерова, чтобы мне в квартиру протянули «воздушку». Во всем 12-подъездном доме у меня одного был телефон! Как вам?
— Потрясающе. Жаль, нет у нас своего Николая Николаевича.
— При этом был безотказный. Из всех редакций к нему шли. А насчет мастерства Озерова — вопрос дискуссионный. Я с большим пиететом к нему отношусь. Да и ему было удобно со мной.
— В чем?
— Неудобно говорить — но Озеров был моим подчиненным. Я заведовал отделом трансляций. Он получал неплохую зарплату, гонорары. Но постоянно колесил по стране с компанией... Как же она называлась... «Товарищ кино»?
— Да.
— Поскольку снимался в каких-то фильмах — считался актером. Ездил, рассказывал, что-то приплачивали за это. Все время говорил, что живет в номере с Николаем Рыбниковым.
— Молодежь не знает — большой артист.
— А болельщик какой! Вот Николай Николаевич мне говорил: «Аркадий, будь любезен, эти пять дней меня ни на программу «Время», ни на репортажи не ставь». Отвечаю — да без проблем. В чем вопрос. Озеров мог отработать в программе «Время» — а потом в сопровождении машины ГАИ с мигалкой мчаться к спорткомплексу «Олимпийский». Там «Товарищ кино». Успевал в самый разгар концерта, к 10 вечера.
— Вы-то с ним в номере жили?
— Регулярно.
— Ну и как Озеров в качестве соседа?
— Понимаете, он был малоподвижный. Женя Майоров за ним ухаживал как мог! Как-то в Вене нам дали с Майоровым такой номер, что пришлось спать в одной кровати. А в соседнем номере поселился Озеров. Утром звонит: «Завтрак будет?» Женя, аккуратный человек, вскакивает, режет ему колбаску из наших запасов. Идем в номер Николая Николаевича завтракать.
— Серьезные проколы у Озерова случались?
— Была история. Инсбрук, 1976-й. Вел с Дымарским открытие Олимпиады. Сложная штука!
— Что сложного-то?
— Этому сценарию чуть ли не сто лет — строгий порядок, кто за кем, как произносится клятва. А Озеров с Дымарским в силу расхлябанности сценарий, конечно, не смотрели. Николай Николаевич вообще был крайне осторожен — а тут ни с того ни с сего решил дать политические оценки! Причем самые примитивные!
— Господи! Это как?
— «Вот чехословацкая сборная. Республика Чехословакия преуспевает в экономике, но больше славится своими спортсменами — хоккеистами, футболистами...» — и какие-то политические выводы. Озеров человек самостоятельный, ведет свою игру — но здесь всем было ясно: толкует что-то не то.
— Дымарский не пресек?
— Сидит рядом, поддакивает. А я с Иваницким в олимпийском телецентре, у нас прямая связь с Москвой. Говорят: «Лапин хочет побеседовать с Озеровым, организуйте соединение». Мы могли вывести звонок в комментаторскую кабинку. Сами слышали весь разговор — я готов повторить дословно. Вряд ли вы это опубликуете.
— А вы скажите — мы попробуем.
— «Какого хера, Озеров, вы заменяете товарища Громыко?!» Для Николая Николаевича это был страшнейший удар! Сколько мы ездили по соревнованиям — ни разу он не выпивал! А в тот вечер с Дымарским заглядываем к нему в номер и видим картину — сидит на кровати, на тумбочке бутылка «Столичной». Озеров, фантастический трезвенник, пьет в одиночестве.
— А что такого-то ему сказали? Подумаешь...
— Бесцеремонно, через всю Европу — «какого хера?!» В общем-то, Лапин был прав. Репортаж для Озерова неудачный. Годы спустя Дмитриева с Ческидовым комментировали открытие Олимпийских игр — и делали это великолепно! Аня — женщина добросовестная. Все заранее прочитает, порядок выхода знает. Что было прежде, что будет потом. А Озеров не знал. Понадеялся на язык.
— Со всяким случается.
— Вообще-то он трепетно относился к своим репортажам! На НТВ молодежь в какой-то момент стала истошно орать при голевых моментах. Спрашивают: «Зачем?» — «Мы повторяем Озерова...» Да никогда Озеров не орал! Его «Го-о-л!» — это было артистично! Я-то знаю, как родилось.
— Как?
— Мы с Маслаченко видели, с каким восторгом Озеров наблюдает за комментаторами из Южной Америки. Стоял, разинув рот — так это волновало его артистическую суть! Потом сидели в гостинице, закусывали, что-то обсуждали — и вдруг Озеров поднялся, во весь голос: «Го-о-л!» Мы отшатнулись.
— А говорите — не орал.
— Оказывается, он целых полгода отрабатывал, как правильно выкрикнуть. На следующий день выдал в эфире — и стало фирменным знаком. А кому-то кажется, если голосить во всю ивановскую — это будет а-ля Озеров. Николай Николаевич — сын оперного певца, сам поклонник оперы. Следил за голосом! Придет в комментаторскую кабинку — и перед репортажем распевается. Слышим: «О-онегин, я скрывать не стану...»
— Где-то вычитали — во время прощального матча Яшина пьяный футболист в прямом эфире пытался отобрать у Озерова микрофон...
— Нет. Было другое. В тот день в динамовской раздевалке установили камеру. Там в перерыве Озеров должен был взять коротенькие интервью у Яшина и Бескова, главного тренера. А Николай Николаевич еще и комментировал матч. Когда закончился первый тайм, быстро спустился под трибуны, шагнул в раздевалку, включил микрофон. И тут администратор команды Сергей Ильин, известный в прошлом футболист, громко произнес: «Какого *** вы сюда пришли?!»
— Нетрезвый?
— Понятия не имею. Но все это прорвалось в эфир.
— Последствия?
— Как ни странно, обошлось.
— Откуда разговоры, что Озеров во время репортажа выругался матом?
— Загадка! Я полвека отработал на ТВ — таких случаев не было! Озеров вообще человек интеллигентный, даже в повседневной жизни мата себе не позволял. А уж в репортаже... Немыслимо! Вот если бы подобный слух пустили про Яна Спарре, я бы не удивился.
— Это почему же?
— Он выпивал, иногда вел репортажи подшофе. Да и за руль спокойно садился пьяным. Но водил виртуозно! В любом состоянии!
«Ока» для Николая Николаевича
Всякий теплеет голосом и глазами, вспоминая про Озерова. Слова дурного не найдет. Это удивительно! Вы другого такого человека вспомните — который так объединит вокруг себя теплом? Годы спустя делает других людей лучше?
Когда-то в большой силе был Валерий Четверик, главный тренер и президент футбольного клуба «КАМАЗ». Помогал всем, до кого дотягивался. Большой души человек.
Помогал отошедшему от дел Озерову — привозил в Челны. Издал Николаю Николаевичу книжку. Кстати, библиографическая редкость, попробуй сейчас найди. А у меня есть!
Недавно разговаривали, вспоминали все это. Я, не доверившись памяти, переспросил — хоть и видел когда-то своим глазами:
— Вы ж дружили с Озеровым? Или выдумка?
— Сколько мне осталось — столько буду благодарен этому человеку. Дружили мы ровно десять лет. Это как три университета. Порядочности, доброты и всего-всего-всего. В Загорянке у него бывал, на даче. Два раза в год в Челны его привозил. Уже ему ногу оттяпали, на коляске возили... Люди его встречали — на руках таскали!
— Вы «Оку» ему подарили. Дочка потом лет десять на ней ездила.
— Надя. Да-да... Как я узнал, что Перетурина с телевидения выкинули, сразу кинулся к Гинеру. Я в ЦСКА тогда работал. Говорю: «Владимира Ивановича зачехлили... Несправедливо!» Гинер его пригласил, переговорили. Начали делать какую-то передачу — а потом у Перетурина один инсульт, другой. Поэтому недолго тянулось.
«Выругался Евгений Майоров, а не Озеров...»
Успели мы поговорить с Александром Иваницким, выдающимся борцом, олимпийским чемпионом. Долго руководившим всем нашим спортивным телевидением.
Вспоминать тот разговор — наслаждение. Ум, обаяние, красота могучего мужчины — в ком еще такое сочетается, кроме Иваницкого да нашего главного редактора?
Зашли мы издалека — это ведь про Озерова говорили, будто выругался матом в прямом эфире. Я встречал десяток людей, «слышавших своими ушами». Порой мне казалось, что слышал я сам.
— Так кто выругался в прямом эфире? — вкрадчиво спросил Кружков. Опередив меня, обычно прямого и бескомпромиссного.
— Евгений Майоров. Но не в эфире — а в перерыве хоккейного матча, когда микрофон отключен и переговоры идут по внутренним линиям. На кого-то он разозлился и сказал что-то грубое. Не матом — но в те годы и это считалось непозволительным. Лапин потребовал санкций. Пришлось Майорова на полгода спрятать от трансляций.
— А Озерову приписывали фразу: «Гол! Х***! Штанга!»
— Да ну, байка. Не было такого никогда. А уж интеллигентнейший Николай Николаевич подобного себе точно не мог позволить. Между прочим, даже я послал человека на три буквы раз в жизни.
— Где?
— В Сеуле. Закончилась Олимпиада. Рейс ранний, из-за наплыва делегаций в аэропорту необходимо быть за три часа до вылета. Я предупредил, что в 6 утра автобус отходит от гостиницы. К этому времени там собрались все, кроме Маслаченко. Бегу к нему в номер. Открывает в трусах, заспанный, с бодуна. Вещи не собраны. Понимаю — деньги у него есть, французский знает. Говорю: «Мы поехали, а ты доберешься на такси». В автобусе кто-то из его приятелей спросил «Может, дождемся Володю?» И вот тут я ответил матом.
— Успел Маслаченко?
— Да он примчался в аэропорт быстрее нас. Но этой истории мне не простил.
— Тот-то прошелся по вам в своей книге.
— Ничего, перед смертью исправился. В том самом юбилейном фильме Маслаченко сказал обо мне самые теплые слова.
— Озеров тоже на вас обижался за то, что убрали его с телевидения?
— Убрать Озерова было не в моей власти. Там все сошлось. Озеровым зрителя перекормили. Слишком часто он был в эфире, его интонации приелись. Все чаще вместо редакции он мотался на гастроли с программой «Товарищ, кино!» К тому же сильно болел. Еле ходил. В зарубежных командировках ему обязательно требовался человек в обслугу. Чтоб дотащил чемодан, отвез на машине из гостиницы на стадион и обратно, принес протоколы, написал за него текст...
Озерова предложили проводить на пенсию. Он хлопнул дверью и ушел сам. Демаршем обрубил концы. А нам не хватило мудрости. Озерову вполне могло бы найтись место в редакции, чтоб как-то использовать его опыт. Я думаю, это продлило бы ему жизнь...
— Говорят, Озеров был скуповат?
— Если только это касалось бутерброда. Тут его действительно давила жаба. Но простительная слабость человеку, который абсолютно бескорыстно всем помогал. Даже незнакомым людям. Просьбами его одолевали постоянно. Озеров никому не отказывал. Скрупулезно записывал все в блокнот, а потом шел в обком или горком. Пробивал квартиры, машины, телефоны, путевки...
Кто привез к Озерову экстрасенса
Минувшим летом отыскал я в Москве последнего живого из комментаторов «серебряного века». Работавшего в связке с Синявским и Озеровым. Мы сидели на лавочке, отгоняя ладонями тополиный пух. Перебирали фотографии — вот мой герой с Пеле, вот с Гагариным. А вот с Фиделем Кастро.
Откашлявшись, Владимир Писаревский указал на «Ситроен» у подъезда:
— Мой. Тут два штрафа пришло за скорость. Я из Испании вернулся — чуть расслабился на московских дорогах...
Как было не порадоваться такому жизнелюбию? В Испании я был последний раз еще с тренером Каррерой. А на штрафы могу претендовать разве что за общую вялость. Что в езде, что в быту.
Ну и память Владимира Львовича не подводит. А ведь тоже — под 90!
Рассказал миллион случаев про Озерова.
— Вы действительно дружили?
— Очень близко.
— Последняя встреча?
— А у меня как раз фотография осталась — Николай Николаевич на колясочке. В последний раз привезли на хоккей. Я рядом стою.
— Он же исхудал перед смертью?
— Да я бы не сказал... Но какое-то дыхание скорой кончины чувствовалось. Жалко его было безумно! Столько с ним прошли! Я сел рядом. Спрашивал, как чувствует. Озеров хорохорился... А видно было — уходит. Столько боли в глазах, переживания! А вот похороны его совершенно не помню. Только речи, речи, речи. Ну и хоронили его в спартаковском костюме.
— Без ноги ему было ужасно?
— Вы не представляете, как. Артроз у него был... Как-то я привез к нему волшебника.
— ???
— Костоправ, экстрасенс, массажист... Дар внушения фантастический. Ездил с хоккейной сборной — восстанавливал ребят после переломов, чудеса творил! Все снимал! Петрову, помню, здорово помог...
— Озерову не помог?
— Посмотрел, пощупал — и говорит: «Нет, это органика. Я не берусь». Какие-то мышечные вещи у Озерова пошли. Неизлечимое дело.
— Анатолий Тарасов мечтал стать Героем Соцтруда — не дали. Хотя большего героя не найти. Похожая история с Озеровым — мечтал стать «народным СССР». Не дали! Есть версия — почему?
— Думаю, завистники постарались. Театр, телевидение — это такой сложный мир...
«Отдать, что ли, Брежневу этот значок?»
— Какой случай вспоминаете сразу — о котором еще никто не знает?
— Ну, слушайте... Накануне московской Суперсерии-72 еду встречать хоккеистов в Шереметьево. В зале прилета мне навстречу с квадратными глазами самый известный оператор с телевидения. Не помню фамилию. Как мы их звали — «камермэн». Бросается, хватает за рукав: «Спасай!»
— Что стряслось?
— Где-то застряла машина с болваном-корреспондентом. «Умоляю, пойдем в депутатский зал, там Брежнев провожает в Крым Яноша Кадара!»
— Руководителя Венгрии.
— Ну да. Я отстраняюсь: «Меня ж не допустят...» — «Да брось! Вон у меня сколько пропусков. Иди сразу к Леониду Ильичу, ни на кого не обращай внимания...» Достает целый свиток. Все время правительство снимает — кого хочешь к Брежневу проведет. Подталкивает меня к двери — а там двое детин. По два метра каждый. Держу в руке микрофон мертвой хваткой.
— Ну и?
— Шага не успел ступить — эти двое по бокам зажали и понесли к Брежневу! Ноги болтаются на лету, пола не чувствую!
— Желал бы я такое испытать.
— Стоят Брежнев и Кадар. Смотрят с любовью друг на друга. Вдруг рядом образовался я. Те двое меня поставили и исчезли — а Леонид Ильич вдруг взглядом зацепился за меня. Осмотрел с головы до ног. На лацкане у меня был хоккейный значок — на нем Брежнев внезапно сфокусировался. Обрадовался, ткнул пальцем: «Кхе! У тебя канадский значок!» Да, отвечаю. Канадцы вот-вот приедут, Леонид Ильич. Тот расцвел — будто от меня все это узнал: «Да-а! Будет дело!»
— Вкусно как рассказываете.
— Брежнев поворачивается к Кадару и вдруг произносит: «Ну и куда ж ты едешь?!»
— В самом деле.
— Пока тот вспоминал — Брежнев развил мысль: «Ты смотри, подумай! Здесь какое зрелище будет!» Кадар сконфузился — а Леонид Ильич воодушевился еще сильнее: «Оставайся! Мы коньячку с тобой...» Венгр выдавливает вполголоса: «У меня сроки...»
— По-русски говорил?
— С акцентом. А я стою — снова не при делах. Непонятно, зачем и откуда. Думаю про себя: отдать ему, что ли, этот значок? Как-то неудобно!
— Что «неудобно"-то?
— Сразу прикинул — вот рукой двину, начну отвинчивать, а те двое от дверей сразу стрелять начнут. Нет, думаю, дарить не стану. А Брежнев поддакивает Кадару: «Что ж, ладно, ладно... Отдыхай!» Вдруг снова натыкается глазами на меня. Я, опомнившись, сую ему под нос микрофон, о чем-то спрашиваю. Через полторы минуты двое детин меня подхватывают и несут к выходу.
— Вот это встреча в верхах.
— Оператор меня дожидается — тут-то я ему вставил: «Хоть знаешь, что я там пережил? 17 мгновений весны! Что у вас за бардак?» Возвращаюсь к себе на радио. Дежурный редактор, тихий, дисциплинированный человечек, дает в эфир звуковые отчеты о событиях дня. Говорю ему: «Вот только что с Брежневым разговаривал, записал...» Тот язык проглотил!
— Можно понять.
— А у нас была доска — наутро вывешивалось, кто отличился. Ну и какая премия. Подхожу, разглядываю. Вижу себя: «Писаревский — за Брежнева пять рублей». Неплохо! Считай, с неба пятерка упала!
— О, поздравляю вас. Так при чем здесь Озеров?
— А Озеров как раз идет по коридору! Останавливается около доски — все ему рассказываю. Вот, могли застрелить, но не застрелили. «Ну и сколько заплатили?» — «Пять рублей!» — «Что-о?!» Чуть не срывая дверь с петель, врывается в кабинет дежурного начальника. «Вы с ума сошли?! Человек жизнью рисковал — приблизился к Леониду Ильичу! Вы понимаете, что это такое? Это подвиг!»
— А дальше?
— «А я-то что?» — перепугался начальник. «А вы ему пять рублей выписали! — грохочет Озеров. — Вы что, Леонида Ильича оцениваете в пять рублей?!» Откуда-то вырос человек, расписавший гонорарную ведомость. Одна секунда, движение перышком — и пять рублей превратились в 50!
