«Где Иванов — там и настоящее «Торпедо». Голышак — о 100-летии великого клуба
— Напиши про 100-летие «Торпедо», — просят меня в редакции. — Кто, кроме тебя, помнит, как создавалась эта команда?
Это, безусловно, аргумент.
Мне пришел на ум старый торпедовец Александр Ширвиндт, который говорил нам с Сашей Кружковым:
— Молодая студентка ко мне подходит и спрашивает: «Александр Анатольевич, почему вы никогда нам не рассказывали про свои встречи с Мейерхольдом?»
Я никогда не болел за «Торпедо» — но команда эта странным образом всегда присутствовала в моей душе. Необъяснимое тепло. А может, очень даже объяснимое — все, буквально все люди из «Торпедо» вызывали огромную симпатию. С кем бы ни встречался. Буквально ни одного неприятного типа.
Чтоб кто-то с гонором — не помню таких. Напротив, бывалые торпедовцы даже козыряют простотой и душевностью. Кто-то еще усмехнется: «Мы ж не «Спартак».
На старом стадионе «Торпедо» я всегда был как дома. Чего не скажешь о других московских стадионах — не позволяющих забыть, что пришел ты погостить. Так что будь любезен, как выражался комментатор Маслаченко.
Я начинаю припоминать все эти встречи — и, ей-богу, не знаю, с какой начать. Обветренные лица этих замечательных, отчаянных людей мелькают перед глазами. Вспоминаю, как сидели в скверике у «Автозаводской» с игравшим еще Олегом Ширинбековым. Как отыскивали во дворах на Восточке место поговорить с Сережей Шустиковым. Хоть детскую площадку.
Шустиков заметил ветхий столик.
— О! — сделал вид, что обрадовался. — Стакан есть. Разговор получится.
На столике действительно кто-то оставил полусмятый пластиковый стаканчик. Сергей смахнул его куда-то в сторону рукавом.
Стояла прекрасная, щедрая на солнце осень. Разговор действительно получился. Надо бы найти, перечитать. Не помню, где я тогда служил — то ли в «МК», то ли в «Советском спорте»...
***
Кстати! Произнес «Советский спорт» — и сразу вспомнилось. Соседствовал там со мной в 90-х, стол в стол, бывалый корреспондент Ларчиков. Однажды собрал нас, молодых, в кружочек, словно дед Корней.
— Знаете, как делаются в газетах новости?
Мы насупились. Мало ли куда вывернет разговор.
— Смотрите!
Ларчиков включил громкую связь и набрал номер конкурирующего издания. Трубку взял корреспондент Нисенбойм. Будущий пресс-атташе «Спартака».
— Это говорит отец Сережи Шустикова Виктор Михайлович, — произнес Ларчиков чуть измененным голосом. — Сережа завтра из «Расинга» возвращается в «Торпедо-ЗИЛ». Вот звоню сообщить.
— О! — обрадовался Нисенбойм.
В трубке слышно было, как суетливо выскрипывает ручка контуры новости на листочке.
— Завтра, говорите?
— Завтра, — с правдоподобной грустинкой подтвердил Ларчиков. — Рейс вечерний, из Мадрида. Можете встречать в Шереметьево. Наверное, стоит еще позвонить в «Советский спорт», их предупредить?
— Нет-нет! — вскричал пылкий Нисенбойм. — Прошу вас, не надо! Мы встретим, мы напишем самым лучшим образом! К чему вам связываться с этими?
— Тогда не буду, — добродушно заключил Ларчиков. — Будьте здоровы.
Обернулся ко всем нам, раскрывшим рот:
— Завтра читайте.
На следующий день конкурирующее издание вышло с заметкой «Шустиков — в «Торпедо-ЗИЛ». Уже настоящий папа Шустикова обрывал редакционный телефон — и не выбирал выражений в беседе с тем же страдальцем Нисенбоймом:
— Вы ***?! Какой «Торпедо-ЗИЛ»? Мне, ***, с сердцем нехорошо от вашего вранья!
Самое удивительное, то ли через год, то ли через полтора Шустиков действительно оказался в одном из «Торпедо». С приставкой то ли «ЗИЛ», то ли «Металлург».
Виктор Михайлович Шустиков — чудо какой человек. Немногословный, добрый. Как-то стояли на торпедовском стадионе, смотрели матч откуда-то из подтрибунья. Чтоб разглядеть футболистов, приходилось закидывать затылок. Но на трибуне Михалычу спокойно смотреть не дали бы, это уж точно. Всей трибуной озирались бы только на него.
Человек, который провел 427 матчей в чемпионатах СССР, так смущался перед моим диктофоном, что едва выдавливал слова.
— Эх, — решил я. — Пойдем другим путем.
Спрятал диктофон в карман — и заговорил о футболе просто так, что-то запомню — потом вставлю в репортаж.
Шустиков той же секундой размяк, начал вспоминать что-то. Даже усмехаться. Тут новая напасть — забыв про скучный футбол, камера выхватила нас, стоящих рядом. Навел оператор и держит.
Шустиков оцепенел. Свел брови. Натянул поглубже кепочку...
Я смотрел на все это — и вспоминал, что только Шустиков из всего «Торпедо» ездил на зону к Эдуарду Анатольевичу. Выйдет, постучит ботинком по колесам «Москвича». Загрузится гостинцами — и туда.
***
Мне до сих пор кажется, что Валентин Козьмич Иванов бодр и подтянут. Подойдешь поближе — уловишь аромат какой-то иноземной туалетной воды. Ни за кем в Москве не стелился столь восхитительный шлейф. Роскошный человек.
Ну не может такой яркий, дерзкий мужик постареть. Уж тем более — умереть в 2011 году. Мой Иванов жив и деятелен.
Возраст научил меня отгонять скверные знания куда-то в сторону. А жить тем, что сберегла память.
Даже о том, что стадион на Восточной давным-давно снесен, я стараюсь не вспоминать. Проходя мимо — не смотреть туда, где котлован. Да и вообще — лучше не проходить. Остановиться у Симонова монастыря — и сторонкой, сторонкой...
Мне до сих пор кажется, что могу взглянуть в календарь первенства, вычислить ближайший матч «Торпедо» — и вместо своего корреспондентского места отыскать то, где кучкуются бывшие зиловские работяги. Пристроиться между ними. Ловя каждое слово что их, что Валентина Козьмича прямо под нами.
Мне казалось, спектакли с выбеганием к бровке и виртуозными матерными тирадами в исполнении Иванова — они были не для команды. А как раз для этих мужиков, зажимающих ногами поллитру.
— Давай, Козьмич. Наподдай им, — одобряли мужики. — Хе-хе.
***
В ту пору главный тренер команды высшей лиги мог близко дружить с корреспондентами. Даже считал за честь.
Знаменитый журналист советской поры Сергей Шмитько вспоминал:
— Вот история — сидим на трибуне «Торпедо» с журналистом Валеркой Березовским. А тот — друг Валентина Иванова. Настоящий друг! Да всех на свете — даже Лобановский у него дома ночевал.
— Интересно.
— Внизу играет «Торпедо». Мы прямо над скамейкой. Иванов ходит вдоль бровки — и один мат! «Васильев, *** твою мать! Ва-а-сильев!» В полный голос. На Восточной стадион маленький — всем слышно. Народ смеется. Иванов есть Иванов. Вдруг переключается с Васильева на своего сына.
— Тот тоже играл?
— Да, Валя-младший. Что-то у него не клеилось. Так папа на весь стадион: «Иванов, ... твою мать! Ивано-о-в!» Мы сидим рядом — стоило Козьмичу вернуться на скамейку, Березовский вдруг подал голос: «Валентин, ну что ты? Думаешь, он не знает, кто *** его мать?»
— Что Козьмич?
— Козьмич вздрогнул, оглянулся — и негромко: «Да. Что-то я не подумал». Потом сделал два шага, бросил взгляд на поле — и взревел: «И-и-ванов, *** твою мать!»
— Коля Писарев рассказывал смешную историю: игра идет, Валентин Козьмич посылает на другой конец поля администратора Капитоныча: «Скажи Гришину...» — «Что сказать-то?» — «Что он мудак!» Тот бежит, произносит текст — а Гришин передает ответный привет: «Скажи Козьмичу, что он сам мудак».
— У меня тоже история есть. Стоим втроем — Козьмич, я и Валерка Винокуров из «Футбола-Хоккея». Самого главного издания о футболе, уважаемый человек. Иванов не в настроении — всех изругал. А в конце добавил: «Еще всякие мудаки-журналисты пишут...» — и начал цитировать последнюю заметку Винокурова.
— Что тот?
— Тот спокойно дал Козьмичу выговориться. Потом выдал: «От мудака слышу!» Развернулся и ушел.
***
В ивановском «Торпедо» было все очень незамысловато устроено. Но в той простоте таилось нечто необъяснимое.
Только «Торпедо» могло так лихо шагать по Европе, снося «Севилью», «Манчестер Юнайтед» и «Монако». Чтоб споткнуться вдруг на точно таком же «Торпедо», только из Дании — «Брондбю». Валентин Козьмич глядел обескураженно и на этих датчан, и на Мортена Ольсена. Все построившего по его, Иванова, чертежам. Что происходит?
Только «Торпедо» могло забыть оформить визу футболисту Гицелову, отправить его в Монако с группой фанатов — и все равно выпустить на поле. А уж там Гицелов вдруг забил все решивший гол.
Козьмич создал из «Торпедо» нечто рабоче-крестьянское — полностью противоречащее собственному футболу из 60-х. В его новом «Торпедо» главным — и почти единственным — козырем была лютая самоотверженность. Я не могу объяснить, почему мне все это так нравилось.
Но стоило вдруг появиться в «Торпедо» талантам вроде Буряка или Шавло — эта пролетарская команда вдруг начинала играть так, что я до сих пор с широко открытыми глазами пересматриваю их голы. Даже не голы — комбинации! Ох, что это были за комбинации! Стоило Юре Савичеву вернуться из Сеула олимпийским чемпионом, почувствовать себя футболистом европейского уровня — как подтянулось и все «Торпедо». Помню, как в 88-м именно переиграло на Восточной «Спартак» со всеми его «кружевами». Два гола забил как раз Савичев.
Я наслаждаюсь рассказами старых торпедовцев — например, самого легендарного администратора нашего футбола Александра Петрова. Всем известного Капитоныча, работающего в «Торпедо» до сих пор.
Однажды начали говорить про моего любимого вратаря Валерия Сарычева — а свернули на Буряка.
— Кто был первый аккуратист в «Торпедо»?
— Самая чистая комната футболистов, которую видел, это у Сарычева и Полукарова. Стерильно все, идеально! Носочек к носочку! Бутсы надраены, футболочки сложены. Щеточка, губочка. Полотенчики чистые.
— А потом заходите в следующий номер?
— В следующем номере футболиста надо было искать в бардаке. Вообще-то сильно на наших парней повлияло появление Буряка.
— Тот был чистюля даже по казарменным киевским меркам.
— Какая бы грязь в Мячково ни была — Буряк всегда в белоснежных носках. Трусики чистенькие, беленькие. Бутсы надраены. У нас ребята прежде могли выйти и в грязном — а тут все за ним потянулись!
— Все бутсы стали начищать?
— В том-то и дело! Он и в жизни аккуратист, и в футболе. Мы сразу поняли: Леня — человек уникальный. Потрясающий профессионал. В Мячково ставил на центр поля десять мячей, с одного шага все клал в сетку. Потом до пенальти очередь доходила. Сантиметрах в тридцати от штанги ставил фишку, в эту щель и должен был попасть. Сильно низом.
— В какой угол?
— В правый от вратаря. Все пенальти клал туда. Все знали — никто не успевал допрыгнуть. Самый потрясающий по качеству футбола матч «Торпедо» — это благодаря Буряку!
— Что за матч?
— Буряк-то к нам пришел, рассорившись с Лобановским. Поздняя осень. Играем в Киеве. Буряк настроился как на последний бой — в начищенных бутсах выдал такой матч, что весь город за голову держался. Как начали на Лобановского орать: «Что сделал? Ты кому Леню отдал?!» Мало того что мы выиграли — еще и сыграли круче, чем в Штутгарте. Песня, а не матч. Какой же красавец!
***
Александр Полукаров, капитан «Торпедо» 80-х, и представлялся мне таким — аккуратистом из аккуратистов.
Но как-то присели в кафе неподалеку от стадиона — выяснилось, что и человек чудесный, и на озорство был способен в те 80-е. Как и на прекрасный рассказ. Вообще в «Торпедо» рассказчики всегда были прекрасные.
Рассказал Александр, как жена отмечала на календаре, сколько дней в году тогдашнего капитана «Торпедо» не было дома.
— Вышло 250!
Пока мы с Кружковым переваривали услышанное, Полукаров вспомнил веселую историю. Ну и не стал держать в себе:
— Когда играли в Тбилиси, на матчи с подарками для команды всегда приезжала группа торпедовских болельщиков из Цхинвала. Ящиками везли персики, груши, виноград. Плюс чачу и пару бочонков вина. Все это добро выгружали в мой номер, а после игры ребята заходили и угощались. Наутро после такого ужина собираемся в аэропорт. Около гостиницы стоят два «Икаруса» — пустой и тот, в котором уже сидит команда. Не сказал бы, что крепко выпили, но Иванов сразу всех раскусил.
И вот из окна автобуса видит — я шагаю по крыльцу. Держусь уверенно, сумка на плече, под мышкой нарды, которые болельщики подарили. Козьмич указывает кому-то из помощников: «О, хоть капитан трезвый, и то слава богу». И в этот момент я прохожу мимо нашего автобуса. Подхожу к соседнему, начинаю ломиться в дверь. Козьмич огорчился: «Тьфу, и этот поддал...» Команда грохнулась от хохота. Тут я появился в нужных дверях — и не мог понять, почему все потешаются. Только потом дошло.
— В том «Торпедо», говорят, над Василием Жупиковым любили подшучивать?
— Просто Васька старомодно фразы строил — с окончанием на «с». Как-то в Ленинграде с Серегой Пригодой они опоздали на поезд. Уехали следующим — через полчаса. Но на базе все равно устроили собрание. Начальник команды Юрий Васильевич Золотов поднялся: так и так, объясняйтесь, дорогие товарищи. Васька встает, мнется: «Значит-с, дело было так-с. Мы с Сережей пошли за колбасой. Приходим-с — а поезда и нет-с». Золотов вскипел: «Теперь я вам расскажу, как было дело-с. Пошли по девкам-с, взяли шампанское — и поэтому опоздали-с...»
— Иванов был большим любителем кроссов. Какой особенно врезался в память?
— Да раньше на сборах гоняли будь здоров. По три тренировки в день — причем мяч видели только вечером. А до этого — сплошная беготня, прыжковая работа, барьеры. Из федерации приезжали с проверками, записывали, сколько часов футболисты пробегают. И однажды дали задание: двадцать кругов вокруг поля. В полную силу. Паузу давали после десятого круга, да и ту на пару минут. Издевательство над организмом.
— Добежали все?
— Кроме Петракова. Но сошел Валера из-за того, что прихватило печень — он перед этим желтухой переболел. Вообще в «Торпедо» игроки любые нагрузки выдерживали, даже в самом тяжелом состоянии. Помню, в одно время окончили институт сразу полсостава — Круглов, Петренко, Пригода, Жупиков, Гостенин, Васильев, Шавейко. Повод? Еще бы! Ромбики институтские обмывали, как положено — в шампанском. Разошлись поздно.
Утром Иванов выстроил в Мячково команду, увидел, у кого глаза блестят, и все понял. Устроил минут на сорок квадрат на все поле — один в один. Главное, разделил почти безошибочно. По одну сторону гуляки, по другую — остальные, к которым и я попал. Но как нас со злости прихватила та бригада! Я бегаю и кричу: «Братцы, я же с вами вчера был, возьмите в свою команду». А Козьмич — молодец. Дипломатом себя проявил. Понимал, что в такой ситуации всех не оштрафуешь. Лучше дать такую нагрузку, чтоб у ребят надолго отбить охоту к посиделкам.
— На ком из игроков «Торпедо» порвали красную майку?
— Кому-то из бывших спартачей досталось. По-моему, Рудакову. Он заявился на тренировку в красной майке. К нему подошли с двух сторон: «У нас этот цвет не носят». И прямо на нем разорвали. Со «Спартаком» у «Торпедо» зарубы были ого-го! То они у нас лет десять не выигрывали, потом мы их лет восемь не могли победить. Зато на Кубок «Спартак» обыгрывали постоянно.
***
Как-то я заехал к Валерию Винокурову, легенде советской журналистики.
Заметил на серванте пожелтевшую фотографию, на которой не столько узнаваем был, сколько угадывался Виктор Маслов. Недавно вошедший в список 50 величайших тренеров за всю историю футбола.
— Вообще-то я часто приезжал к Маслову, — перехватил мой взгляд Винокуров. — Лежал он в железнодорожной больнице, элитной. «Локомотив» туда устроил. Я понятия не имел, что у Маслова рак. Иди знай! А тут отпустили домой. Я потом понял — прощаться. Врачи сказали ему — дни сочтены. Перед футболом заезжаю, жена на кухне. Вдруг Маслов достает свою цветную фотографию: «Держи, на память». Она долго у меня под стеклом лежала. Пока совсем не выцвела. А сейчас смотрю на нее и вспоминаю всякое смешное.
— Что, например?
— Январь 1977-го. На старый Новый год еду в гости. Там же Аркашка Арканов. В тот момент себя позиционировал как друг Лобановского. Между рюмками произносит: «Вы знаете, что Маслов — антисемит?» Я на дыбы: «Аркадий, что за чепуха?!» Ближайший друг Маслова — Вит. А теперь я. Даже близко никакого антисемитизма не было!
— С чего он взял?
— Арканов: «Да мне рассказывали...» — и передает историю. Маслов называл Лобановского с Базилевичем альтруистами. Опаздывают на тренировку — ага, говорит, сейчас наши альтруисты подъедут. Спрашиваю: «А при чем здесь антисемитизм-то?» — «Так он считал — это какое-то оскорбление на еврейскую тему!»
— Как любопытно.
— Незадолго до кончины приезжаю к Маслову. Делали какую-то заметку. Я вспомнил тот случай: «Виктор Александрович, вы в курсе, что такое «альтруизм»?» — «Конечно!» — подбоченился Маслов. Рассказал, как образованный человек, бывший тренер «Торпедо» Николай Никитин его, футболиста Маслова, когда-то наставлял: «Ты прошел по краю — и должен отдать альтруистический пас...» Потом всей командой расспросили, что это такое. Никитин объяснил. Я насторожился: «Что ж вы Базилевича с Лобановским «альтруистами» называли, когда опаздывали?» — «Да я больших эгоистов в жизни не видел!»
— Маслов и в сегодняшнем футболе был бы великим тренером?
— Величайшим!
— С тремя классами образования?
— Елки-палки, да это ни при чем! Он на глаз определял состояние футболиста лучше, чем любой прибор. Мне рассказывала доктор Нина Граневская, возглавлявшая медицинский отдел при федерации футбола. Приезжала обследовать все команды. Поражалась: «Виктор Александрович если что скажет — всегда в точку. По одному движению определяет!»
— Невероятно.
— Маслов, Якушин, Аркадьев, Бесков были бы сегодня выдающимися. Как и Севидов. Но Маслов — это что-то... Где бы ни работал, звонил мне после матчей: «Как тебе?» Начинаю рассказывать — он прерывает: «Этого мне не надо! Что хорошо — я и сам видел. Ты скажи, что не понравилось».
— Звонил только вам?
— Изредка — Филатову. Но тому постоянно жаловался. «Опять нам пенальти не дали, а этим назначили...» В какой-то момент Филатов не выдержал: «Виктор Александрович, бывает, что в вашу пользу ставят неправильный пенальти?» Маслов задумался — и произнес: «Вообще-то может такое случиться». — «Вы тогда мне позвоните, расскажите». — «Идет!»
— А дальше?
— Попадает его «Арарат» в Кубок кубков. Приезжает на Кипр — и выигрывает 9:0. На следующий день в редакции звонок — Маслов: «Вот! Пятый гол мы забили с пенальти, которого не было!» Филатов чуть со стула не упал от хохота.
***
Мне до сих пор жаль, что развалилось, так и не сыграв толком, «Торпедо» начала 90-х. Ох, какая там подрастала молодежь. Как они могли выстрелить!
Помню, сидели разговаривали возле Петровского парка с только-только перешедшим в «Динамо» Юрой Тишковым. Я еще порадовался за хорошего парня — самые перспективные динамовские футболисты ездят на «девятках», а Юра вон на чем. Иномарки в том футболе были наперечет — Валентин Иванов колесил на «Ниссане», Константин Бесков — на выкупленном в посольстве «Мерседесе». Заслуженные футболисты вроде Юрия Гаврилова — на дребезжащих «Волгах».
Позже мне расскажут — когда «Торпедо» предлагало Тишкову не квартиру, а не пойми что, «Динамо» выкатило все. И жилплощадь в роскошном доме, и эту BMW. Кого винить? Да некого. Юру я точно не виню. Просто мне жаль, что так все получилось.
Кто из той торпедовской молодежи получил блестящую карьеру? Разве что Чугайнов. Что случилось с Тишковым — мы знаем. Куда большего достоин был тот же Шустиков. Ну и прочие таланты. Кузьмичев, Чельцов, Прокопенко...
Мне тяжело вспоминать все это. Будто из моей жизни тоже ушло что-то, не склеилось. Хоть само шло в руки.
Куда приятнее вспоминать то, что было лет на пять раньше. Какое это было «Торпедо»!
Однажды заехали с Сашей Кружковым в Алабино к Лидии Гавриловне Ивановой, вдове Валентина Козьмича. Как раз чтоб все вспомнить. Ну и лишний раз поразиться — какая же красавица Лидия Гавриловна.
Узнали, что Восточную улицу едва не переименовали в улицу Иванова.
— Слава Фетисов пытался выйти на Моссовет, Собянина, — рассказала Лидия Гавриловна. — Но есть закон — должно пройти десять лет после смерти. Я уже не верю, что переименуют. «Все пройдет зимой холодной...» Остыла.
Мы оглядывались в этом доме. Пытались представить в этих стенах Козьмича, которого обожали.
— Валентин Козьмич понимал, что неизлечимо болен?
— Про онкологию ему не говорили — но сам догадался, что происходит серьезное. Сник резко, похудел. Его авария подкосила. Поехали в семь утра на обследование. Кругом темень, а Валентин прибавляет газу. И врезался в строительное ограждение. Не знаю, перевернулись мы или нет, но крыша была примята. Вращались сильно. Валя хорохорился, больным себя не признавал. А потом я уехала на месяц в олимпийский Пекин. Так он детей замучил: «Где Лида?!» Я звонила каждый день! Все ему объясняю — и вдруг в ответ: «Давай приходи, поговорим с тобой». — «Валь, я в Пекине...»
— Прежде аварии были?
— Да. В 1960-м привезли специально для мужа из Горького «Волгу», экспортный вариант. Вечером развезла гостей, около дома решила резко руль закрутить и отпустить, как Валентин делал. Влетела в столб! А Вале, сыну, исполнилось девять месяцев. И вот тогда себе сказала — больше за руль не сяду. Слово держу. У всех родственников машины — а меня передают друг другу, словно посылку.
— Та авария чем закончилась?
— Да ничем. Все произошло на Автозаводской улице. Я успела на пассажирское сиденье метнуться, а Валентин — на мое. Милиционер сразу его узнал. Пару дней спустя Валя говорит мне: «Выходи, смотри. Машина под окном». На ЗИЛе так отремонтировали, что ни царапинки не осталось.
***
Когда-то Валентин Козьмич сменил одно «Торпедо» на другое. То ли зиловское на лужниковское, то ли наоборот.
Я осмелился, подошел со своими расспросами. Козьмич посмотрел на меня искоса. Даже как-то сверху вниз — хоть росточком я повыше.
— Где же «Торпедо» настоящее? — вкрадчиво произнес я.
В ту пору дискуссия в газетах была довольно жаркая. Это сейчас смешно вспоминать.
Козьмич вдруг обмяк, задумавшись. Можно было обмануться, что этот вопрос ему не задавали прежде — такой правдоподобной выглядела секундная задумчивость.
Вдруг улыбнулся, выдав заготовленное за экспромт:
— Где Иванов — там и настоящее!
Ушел, не оглядываясь.
