Василий Авраменко: «Приводил спортсменов в морг. Протягивал скальпель: «Режь!»
Все мы свечки ставим за здоровье Анатолия Карпова, вроде оправился от хворей Борис Спасский, живы и прекрасно себя чувствуют Иван Едешко и Владимир Ткаченко, всех еще опередит на стометровке Никита Симонян...
Есть доктор Авраменко, легенда из легенд. Правая рука Александра Гомельского. Больше чем врач. Без него не было бы золота у баскетбольной сборной на сеульской Олимпиаде.
Гомельского давно уж нет, как и многих из той команды — но доктор в порядке. В чем мы счастливы были убедиться, приехав к нему на Рублевку.
Снос
— Ваша нынешняя жизнь — это что?
— Во-о-н, посмотрите на стенку... Видите знакомые лица?
— Еще бы. Великие спортсмены.
— Я уже полвека, как доктор ЦСКА, — им и остаюсь. До последних событий был врачом сборной Европы по легкой атлетике. Меня приглашали, когда проводились континентальные Кубки мира. Плюс продолжаю консультировать бывших моих чемпионов. Подрастают их дети, тоже выступают. Все проторенной тропой — ко мне. Здесь надежно.
— Легендарный диспансер ЦСКА год назад снесли.
— Старый снесли. Обещают построить новый. Пока дали временное убежище на Комсомольском проспекте.
— Приходили смотреть, как рушат старый баскетбольный дворец ЦСКА — с которым столько связано?
— Приходил... Жалею — не сфотографировал. А в ноябре 2021-го последний раз коснулся двери армейского диспансера. Эту дверь я закрывал 50 лет. В том кабинете у меня были Гомельский, Тихонов, Петров, Михайлов, Третьяк, Фетисов, Бубка, Сабонис, Карелин...
Я проворачиваю ключ в замке, чувствую — лицо мокрое. Знаю, что через три дня приедет бульдозер и все снесет! Так пробрало... Внук был рядом — помог снять табличку, которая провисела полвека.
— Что за табличка?
— «Начальник отделения спортивной медицины, заслуженный врач, олимпийский чемпион, профессор...» Всё теперь у меня дома. Вот что я вам скажу!
— Что?
— Хоть я старый, седой и битый волк — но слезу пролил. Закрываю дверь — и не могу остановиться. Как подумаю про бульдозер. Потом сколько раз бывало — вместо Комсомольского по старой памяти еду туда, на Ленинградский. В последний момент сворачиваю...
Вот вы спрашивали, чем живу? Еще третий год веду на канале «Спас» программу «Здоровье», Боря Корчевников приглашает.
— Кстати, про здоровье. Мы слышали — во время пандемии вы советовали налегать на мед и не прививаться.
— Да! Общество раскололось — кто-то прививался, кто-то нет. Я себя считаю глубоковерующим хирургом. Два-три раза в год езжу на Афон. Так — 30 лет подряд!
— В монастыри?
— Да. Учусь жизни у старцев.
— Кто там самый-самый?
— Папа Янис Калаидис, грек. В 18 лет туда пришел — сейчас ему 98!
— Ого. Вот бы кого заполучить в «Разговор по пятницам».
— В его молельной комнатке каменный пол. Который на три сантиметра проточил пальцами за 80 лет, молится там по 20 часов в сутки. Единственный старец, ни разу не покидавший эти места. Весь Афон знает — папа Янис говорит от Бога. Никогда не ошибается в своих предсказаниях.
— Он принимает?
— Выйдет, взглянет на очередь: «Этот, этот и этот. Остальные сгоревшие, бесполезно время тратить...» Келья его высоко-высоко в горах. Чтобы попасть, надо полчаса плыть на лодке и час идти через лес, поднимаясь под облака. Пока дойдешь — спина мокрая.
— Там монастырь?
— Нет монастыря! Отдельная келья! Меня видит: «Доктор мирянин, давай, заходи...» Чаёк ставит. Говорим о Боге и вечности.
— Так что насчет прививок?
— Я с ним обсудил — и услышал: «Не надо». Однозначно произнес. Добавил: «Это от лукавого».
— Вы болели?
— Не болел и не вакцинировался. Веду здоровый образ жизни и молюсь. Легкая слабость была — но не думаю, что это ковид.
Примаков
— Пациентов своих с афонскими старцами связывали?
— Взгляните на фото — здоровьем этого гения я занимался больше 20 лет...
— О, Примаков.
— Я для него как личный доктор был. Он писал записки старцу на Афон — через меня передавал. Тот прочитал, поднял на меня глаза: «Слушай, доктор-мирянин, а друг-то твой — не крещеный!» — «Как быть?» — «Сейчас узнаю...» Ушел в келью, помолился — вернулся довольный: «Скоро покрестится!»
— Так и случилось?
— Возвращаюсь в Москву. Приезжает ко мне Примаков и говорит: «Знаешь, меня последние две недели так сильно потянуло к Богу! Я позвонил патриарху Алексию, мы дружим. Пригласил в Переделкино, в свою резиденцию. Раздел, час молился — и покрестил...» Евгению Максимовичу тогда было 77.
— Где ж вас жизнь свела?
— Гомельский познакомил. Я помогал Примакову укреплять здоровье. Он регулярно приезжал ко мне на процедуры в диспансер — даже в бытность премьер-министром. В то время ему по статусу полагалась охрана, но ребят из ФСО всегда в машине оставлял. Ко мне на второй этаж поднимался в одиночестве. Когда начал его на эту тему расспрашивать, Примаков усмехнулся, указал глазами на небо: «Только Он охраняет. Не греши, живи честно — и будет все в порядке. Никакие секьюрити не понадобятся».
— Мудро.
— А я так и называл его за глаза — Мудрец. Особенно запомнился наш последний разговор. Примаков позвонил, когда я как раз с Афона вернулся: «Приезжай, чайку попьем». Мы проговорили часа три. О смысле жизни, о Боге, о вечности.
Уходя, по давней привычке обнялись. Евгений Максимович на несколько минут сжал меня в объятиях. И я понял, что Мудрец позвал проститься. Напоследок произнес: «В сегодняшнем мире с его пороками — войнами, предательством, развратом, алкоголизмом, наркоманией — мне давно все ясно. Моя душа уже не получает здесь большого удовольствия. Ей хочется перенестись туда, за земную грань. А там, у Бога, мне многое непонятно...» Жить Примакову оставалось полгода.
— Верите в загробную жизнь?
— Верю! Постоянно чувствую помощь свыше. Когда последний раз был на Афоне, услышал от папы Яниса: «Я скоро уйду. Но ты заезжай ко мне на могилку, буду оттуда помогать».
— Что ответите тем, кто не верит в загробные миры?
— Ничего. У каждого своя дорога в рай. Мне лично ближе позиция афонских старцев, которые при упоминании о человеке, ушедшем к Богу, избегают слова «смерть». Они говорят, что в этот день происходит рождение вечной жизни. С папой Янисом мы много беседовали о Боге...
— Принимает старец не всех?
— Он сканирует. Наперед знает, о чем хотят спросить. От большого человека явились посланники — а папа Янис его не принял. Ответил: «В Писании сказано: Богородица пришла первая на святую гору Афон две тысячи лет назад. Благословенны все, кто прибывает к горе водой. А тот, о ком вы просите, прилетел воздухом...»
— На вертолете?
— Да. Там есть вертолетная площадка.
— Про Путина что-то говорил?
— Сказал: «Грехи есть у всех. Но без Путина Россия давно бы распалась на 20 княжеств — как СССР. С православием было бы плохо. Поэтому я за него молюсь».
Волков
— Был в вашей жизни случай явного проявления Бога?
— Да сколько... В начале девяностых лечу из Мадрида в Москву. Уже приближаемся к земле, а рядом со мной сидит священник из Иерусалима. Старый-старый. Возвращается с Афона.
Небо ясное, голубое. Все видно. Шасси не выходит! Поднимаемся, идем на второй круг. Снова не открывается! Третий раз, пятый... Уже пожарные съезжаются, неотложки. В салоне паника.
— Немудрено.
— А старец похлопал меня по колену: «Спокойно!» Голову назад запрокинул, минуты четыре молился. Снова по коленке хлопнул: «Сейчас все будет нормально!»
— Итак?
— На шестом круге со скрежетом колеса вываливаются. Садимся. Священник склоняется к моему уху: «Запомни, сынок. Если живешь в чистоте душевной и святости — то в тяжелую минуту тебе помогут. Неважно, какая молитва, какие слова. Он всегда рядом». На следующий день я отправился в Троице-Лыково, там храм. Нашел батюшку Стефана: «Хочу снова покреститься...»
— Снова?!
— Меня крестили тайно при коммунистах, неосознанно. Даже не в церкви. Хотя крестик я носил. Батюшка Стефан взглянул на меня: «Раз душа просит — приходи!» Провел обряд.
— Гомельский тоже крестился?
— При мне — нет. Но с моей подачи ходил в храмы, на службы. Записочки оставлял!
— В сборной 1988 года был по-настоящему верующий игрок?
— Саша Волков — ближе всех к Богу. Это как сынок мой. Живу в Жуковке — ему звоню: «Комната тебя всегда ждет!» И меня ждет комната в Атланте. Между нами слова «нет» не существует.
В Греции Волков получил страшную травму позвоночника. Сильно зажало седалищный нерв. Повисла стопа! Американцы в один голос: «Только оперировать!» Европейцы: «Оперировать!» А Саша помолился — и будто услышал сверху: «Можно без операции». Из Атланты меня бомбил: «Антоныч, найдите решение, найдите...»
— Неужели удалось?
— Я перевернул море старинной литературы — и откопал вариант!
— Какой?
— Надо уйти в 21 день голода. Жить на воде. Потеряешь примерно 30 процентов массы тела, сильно похудеешь. Уйдет и давление на седалищный нерв. Дашь мощнейшую электростимуляцию на эту зону — и стопа заработает!
— Подписался Волков под такие муки?
— Да. В Новосибирске заказываю самый передовой стимулятор, лечу в Атланту. Саша помолился — и решил: не 21 день голодания, а 33! По возрасту Спасителя! Сутки на воде, сутки — «сухой». Даже воду не пьет.
— Что же было дальше?
— Дом у Волкова в лесу, рядом речка. Первую неделю ходим со спиннингом. Я понимаю — пока еще спокойны мозги, пока время улыбок. Карусель начнется позже. После 20-го дня!
— Что будет?
— Мозг без белка — п-ш-шшш! Это уже не человек!
— Ну и как это выглядело?
— Саша идет от дивана до туалета — падает и разбивает лицо. Жена, Алла, в панике! Красавец-муж, 208, с такими серьезными контрактами — вдруг превращается во что-то... Получеловек, полуживотное. Уже вся мирская жизнь осталась где-то — баскетбол, политика, экономика... Ноль! Он там, наверху. Летал в облаках, с ангелами.
— Дотянули до 33 дней?
— Да. Потом недельку занимались электростимуляцией — стопа заработала! Следующие 33 дня — выход из голода. Ежедневная молитва.
— Ну и характер.
— Из всех моих олимпийских чемпионов Сашу я ставлю на первое место по мужеству. Из сотни!
— Еще кому-то посоветовали бы такой способ исцеления?
— Я советовал. Но до 20 дней на воде. 33 — не надо. Таня Лебедева пробовала, Анютка Чичерова, Андрюша Сильнов.
— У всех беда с седалищным нервом?
— Нет. Разные были причины. Кому-то просто надо было отдохнуть от пищи, сбросить вес... Такая же травма, как у Волкова, была у одного человека — хоккеиста Жлуктова. Здоровенный, за метр девяносто!
— Приходил к вам?
— Да. Я ему рассказывал про Волкова. Жлуктов стопу поднимал за веревочку. Та вообще не работала, идти не мог.
— Жлуктов так и прикован к инвалидному креслу. Не сумели помочь?
— Не сумел. Он еще не ушел к Богу?
— Нет, живой. А Волков после той диеты в баскетбол не вернулся.
— Саша победил себя — двигается как здоровый человек! Понимал, что в НБА играть уже не будет. Серьезные европейские клубы тоже не потянет. Провел после несколько матчей за сборную Украины — и получил от Кучмы портфель министра спорта.
— Мы ездили к Волкову в гости. Чудесно принимал.
— Я много раз был у него в кабинете — каждую минуту звонок! Со всей страны — шахматы просят денег, стрельба, домино... «Саша, дай!» Так Волков тридцать процентов заработанного в Америке раздал. Потом Кучме портфель отнес: «Леонид Данилович, спасибо! До свидания!»
Мошонка
— Вы же застали в ЦСКА доктора Белаковского?
— Когда я туда пришел, Олег Маркович был главным врачом. Великий, мой друг!
— Значит, ладили?
— Еще как! Сразу рассказал мне потрясающую историю. 1956-й, Мельбурн, Олимпиада. Белаковский — врач футбольной сборной, Качалин — тренер. В полуфинале проигрываем болгарам 0:1. Защитник Николай Тищенко падает — открытый перелом левой ключицы!
— Это история известная.
— Так вы по газетам знаете! А что Белаковский увидел? Кость торчит — и начал руками вправлять обратно! Сверху несколько раз перехватил пластырем. Сделал «косынку», чтобы рука не болталась. Привязал, зафиксировал. Повел Николая на скамейку, Качалину показал — труба дело. Тогда ж играли без замен.
— Ну и?
— Тищенко в глазах доктора увидел — сейчас будет давать отбой. Прошептал: «Если скажешь Качалину, что не могу играть — или тебя убью, или сам повешусь!»
— Вот это аргумент. Что Белаковский?
— Почувствовал — тот не шутит. Подбежал к Качалину: «Две-три минуты пусть передохнет, потом сможет играть...» Так Тищенко вышел — и отдал голевую! Через день наши в финале прибили Югославию и стали олимпийскими чемпионами. А Николай после полуфинала уехал на операцию.
— В вашей практике случалось что-то похожее?
— Я в восьмидесятые был со сборной Тихонова в Америке. Помню, кто-то подъезжает к скамейке, на моих глазах сплевывает два зуба. Шипит, пуская кровавые пузыри: «У-у-у, убью этих...»
— Что сделали?
— Затампонировал. Чтобы кровищи не было. А-а, еще эпизод! Вызвали в сборную парня из «Крыльев», повезли в Канаду. Делал там «разножку», прикрывал ворота.
— Раздвинул ноги?
— Ага.
— Мы уже представили, что было дальше.
— Лучше не представляйте. Одно яичко выскользнуло из ракушки. Застряло между бедром и раковиной. Шайба попала точно туда!
— Чем такое заканчивается?
— Кое-как доехал до скамейки, сразу ко мне. Прощупываю — мошонка на уровне колена. Шайба раздробила все сосуды, артерии, большие вены. Кровища!
— Как сознание-то не потерял?
— Он орал: «Выпускай меня! Я разорву! Отомщу!» — «Ну куда тебя выпускать?!» Я пулей за скорой, сразу на операционный стол. Удалили яичко.
— Ах, бедняга.
— Но ничего — и с одним стал отцом. Бог дал. Но вы представляете, что это — мошонка возле колена?!
— Харламова вы лечили?
— Нет, поскольку тогда еще работал с легкоатлетами, а не хоккеистами. Но пару раз пересекались при занятных обстоятельствах. Вот парадокс! Харламов — невероятно мужественный. На льду вообще никого не боялся. Когда лицо разбивали, доктор Силин прямо в раздевалке зашивал. Без всякого наркоза, наживую. Валера терпел. Но если у него зубы болели — караул!
— Бормашина вызывала ужас?
— Не то слово! Силин приводил его в армейском диспансере к стоматологу — и сразу ко мне: «Пойдем, успокоим Валерку, не может в кресле сидеть». И мы держали Харламова за руки, отвлекали разговорами, пока ему ставили пломбу.
Наркоманы
— Вы вспомнили историю про самолет. Знаем еще одну — когда ваша жизнь висела на волоске. Наркоманы напали в подъезде, дело закончилось реанимацией.
— Для читателей у меня есть более интересные истории!
— Давайте уж с этой разберемся. Вы прошли по грани — что может быть интереснее?
— Ну, прошел. Это конец девяностых. Дом в Жуковке строить уже начал, а жил в той самой квартире в Строгино, которую получил от ЦСКА за Олимпиаду. Зашел в магазин, потом с продуктами в подъезд. А человек пять пацанов рядышком: «Шу-шу-шу...»
— Они нырнули следом?
— Я шагнул в подъезд — и тут же сильнейший удар битой в лицо. Следующее воспоминание — я в реанимации госпиталя Вишневского. Началось расследование. Оказалось, эти пацаны — наркоманы. Выслеживали людей возле магазинов, на достойных машинах. Желательно, чтобы у мужика руки были заняты сумками. «Вели» до подъезда — там лупили битой.
— Какой кошмар!
— Забрали у меня, помню, три тысячи рублей, 200 долларов, сорвали крестик... Кредитную карточку оставили — наверное, не понимали, что это такое. Ключи от автомобиля тоже не взяли. Схватили только то, что нужно вот сейчас для наркоты.
— Милиция что сказала?
— «Вы в нашем районе 36-й пострадавший». Этот район наркоманы как раз шерстили.
— Говорите — выловили их?
— Да, поймали. Насколько знаю, не только правоохранительные органы ими занимались. Слишком многим людям доставили неприятности. Наказаны были по полной.
— Есть версия — для чего вам было дано такое испытание?
— Может, чтобы еще глубже познал смысл жизни? Подумал о Боге, вечности, добре, зле... Пять часов длилась операция!
— Настолько сильный был удар?
— Такой, что у меня челюсти сбоку нет — стоит титановая пластина. На семи саморезах. Глаз вообще упал. Сосо Павлиашвили на следующий день навестил в реанимации — не узнал меня. Кстати, очень набожный парень. Сейчас строит храм Иосифа в Тбилиси.
— Чем вы Павлиашвили помогли?
— У него была серьезная травма в ДТП. Нарушилось питание мозга. Терял сознание. Разной фармакологией пытался восстановиться — не получалось. Друзья-спортсмены привели ко мне — я уж своими методами выправил...
— Какими?
— Не скажу. У меня мировой патент на это дело. Но уже много лет Сосо — мой друг. Пару раз в год заезжает. С букетом, в котором 101 алая роза. Знает, что на следующий день отнесу их в храм. Не жене — Богу! Сосо на всех моих юбилеях поет с пяти вечера до двух ночи, в подарок привозит других артистов. Всё бесплатно. Чистый человек, светлый.
Ткаченко
— Наткнулись на фразу жены Владимира Ткаченко в интервью.
— Неля? Так-так!
— «Когда Володя страдал от остеомиелита — а это невыносимая боль, — ему пришлось выйти на площадку. Потом мне признался, что перед игрой всадили морфий». Получается, вы кололи?
— Ерунда! Но Неля может что угодно говорить... Это же я их свел!
— Как?
— Она работала медсестрой у меня в диспансере. Знал ее характер и Петровича. Ну и познакомил. Ему нужна была женщина, которая сможет в кулаке держать. Я для Петровича все отдам, это такой друг!
— Значит, Неля что-то напутала?
— Я Ткаченко давал не морфий, а сильные обезболивающие. Играли весной 1988-го в Испании — у него выскочил позвоночный диск. Как он исстрадался, бедный. Вот в местной клинике ему что только ни кололи — чтобы от койки до туалета дополз.
Травма серьезнейшая — я докладываю в Москву. Испанцы в голос: «Оперировать у нас!» А мы с Испанией оказались в одной группе на предолимпийском турнире. Москва смекнула — испанцы, может, и хорошо сделают, специально пакостить не станут. Но скажут потом: «Два года не играть!» Все, потеряем Ткаченко.
— Как быть?
— Из Кремля команда: «Вези в Москву, здесь прооперируем!» Как раз из Испании летела женская сборная СССР, мужская оставалась доигрывать турнир. Девчонки, думаю, помогут. Договорился, что прямо в Шереметьево будет встречать скорая из Кремлевки.
Приезжаем в мадридский аэропорт — вижу, как мучается, боли страшнейшие. Сидеть не в силах, только лежать. Укладываю его на лавочку. Еще пекло в Мадриде! А Петрович все ерзает...
— Что такое?
— Вот и я спрашиваю: «Что ты терзаешься? Лежи!» Вдруг приподнимает голову: «Антоныч, я ж просьбу не выполнил...» Рассказывает: сосед по лестничной клетке — мясник. Вы представляете, что это за знакомство при советской власти?
— О да.
— В магазинах-то ничего не было! Ткаченко говорит: «Я ему видак пообещал привезти!» Если не привезет — все, дружба насмарку. Семья остается без мяса.
— Допустить нельзя.
— Мясник, наверное, все равно помогал бы. Но уже без удовольствия. Я оживился: «Володя, да ты объясни, какой нужен? Я куплю!» Магазин метрах в ста. Аэропорт огромный. Ткаченко приподнимается: «Нет, я должен сам посмотреть, пощупать...» Метров семь проходим — он снова заваливается на скамейку.
Вот так, прикладываясь и вставая, доползли до павильончика. А Тканя в Испании звезда! Отовсюду шепот: «Мистер Ткаченко, мистер Ткаченко...» Продавец подбегает: «Мистер Ткаченко! Что ты хочешь?» Тот стоит, шатается. Наконец выдавливает: «Видак!» — «Какой?» Ткаченко, поднатужившись, вспоминает: «Пал Секам!»
— Купили?
— Ага. В самолете Петровича уложили в багажном отделении на одеяла. Я стюардесс уговорил.
— Там разве не стужа?
— Холодина жуткая!
— Как же он выдержал?
— Под десятью одеялами. Девчонки бегали, чаёк ему носили. Когда попали в зону турбулентности, Петровича встряхнуло, и давление на седалищный нерв уменьшилось, боль утихла. Вышел из самолета на своих!
— Это чудо.
— А его три неотложки встречают с носилками. Команда подшучивает: «Петрович, ожил?»
— Правда, что Ткаченко убирал переднее сиденье из «Волги» — усаживаясь на заднее?
— Да.
— Сабонис поступал так же?
— Нет. Только Тканя. Как-то зимой после матча говорит: «Сын приболел. Поедем, проведаем». Это 1987 год. Тогда таскали щетки с автомобилей. Выруливаем на Садовое — начинается адская метель! Ткаченко врубает дворники — а щеток нет, украли!
— Вот это да.
— Представьте картину: Ткаченко в 24-й «Волге» на заднем сиденье, переднего нет. Дворники гуляют туда-сюда вхолостую. Говорю: «Петрович, не видно же ни черта! Как ты едешь?» Сейчас в ЦСКА за каждым маечку выгладят, высушат — а тогда у Ткани потная, вонючая форма в машине валялась.
— К чему вы это?
— А к тому, что он наощупь вытягивает из сумки полотенце. Правой рукой держит руль — а левой протирает на ходу лобовое стекло! Оставаясь на заднем сиденье!
— Руки хватило?
— Я еще спросил: «Петрович, а с моей стороны достанешь?» Он усмехнулся, грудью к рулю — и протер! Видели бы вы реакцию встречных водителей — когда двухметровая волосатая лапа из «Волги» высовывалась!
— Лет 15 назад в жизни Ткаченко наступил сложный период, долго был без работы.
— Да, никто ему не помогал. Ни ЦСКА, ни Министерство спорта. Тогда я подключил друзей, и Володю взяли на должность начальника транспортной службы муниципального предприятия в поселке Барвиха. Выделили достойный с учетом его габаритов автомобиль — двухдверную Toyota Solara.
— Там переднее сиденье убирать не пришлось?
— Нет-нет, очень удобная машина. Но за столько лет пришла в негодность, проржавела. В прошлом году я ее сфотографировал, показал снимок приятелю — Дмитрию Голубкову, президенту БК «Химки»: «Вот на такой колымаге сейчас ездит легендарный Владимир Ткаченко...» Тот руками всплеснул: «Ткаченко?! Да для меня это икона баскетбола! Обязательно помогу!» Вскоре автомобиль был куплен.
— Марка?
— Такая же Toyota Solara — только новая. Сильнов съездил в ГИБДД, зарегистрировал машину на Ткаченко. Потом мы все вместе отправились к нему в Барвиху. С нами еще была Лариса Лазутина, пятикратная олимпийская чемпионка по лыжным гонкам. Тканю в планы не посвящали, решили сделать сюрприз.
— Удалось?
— Еще бы! Набираю ему на мобильник: «Выйди на минутку. Я тебя на улице жду». Выходит — и цепенеет. Голубков вручает ключи от машины, Лазутина — букет роз. Потрясенный Петрович смахивает слезу... Он же никогда ни у кого ничего не просил. Скромнее человека в баскетбольном мире вообще не найти!
Перстни
— Так какой у него рост?
— Утром — 224, вечером — 222. Как и у Сабониса. Оба только мне давали замерять, больше никого к себе не подпускали. Вот семь лет назад Сабас справлял юбилей, полтинник. Из России пригласил одного человека.
— Вас?
— Меня!
— А Ткаченко?
— Не смог, приболел.
— Тихоненко?
— Тихий был — но он из Алма-Аты! Волков — из Киева! Эстонцы, латыши... Человек пятьсот собралось. Президент страны, правительство. Все руководство европейского баскетбола. Боссы «Портленда» и «Реала». Сабас выходит — на литовском минут пять благодарит Бога за то, что дал ему возможность через мяч на весь мир прославлять маленькую страну.
— На русский не перешел?
— Перешел! Молодежь-то русский не понимает, а старики знают. Говорит: «Спасибо СССР и советским окопам, в которых я, рядовой пацан из Литвы, закалился как сталь! Спасибо великому Гомельскому!» Меня слеза пробила, честное слово. Смотрю — у Волчка с Тихим тоже слезы. Потом подхожу к Сабасу: «Думаешь, стоило это говорить? Все-таки президент здесь, политика...» — «Мне по фигу! Я перед Богом сказал правду!» А в 2018-м к 30-летию сеульской победы уже я торжества организовал — с Марчюленисом и его супругой, красавицей Лаурой.
— Все приехали?
— Кто живой. Гоборова, Панкрашкина, Белостенного и Гомельского нет, вы знаете. Справляли в Литве на даче у Марчюлениса. Я позвонил Бубке, он прилетел из Монако. Привез золотые перстни каждому — от руководства МОК.
— Что за перстни?
— Именные. Написано — «Сеул-1988». Нарисован баскетбольный мяч и кольцо. Фамилия и номер.
— Вам тоже?
— А как же? «Авраменко, 03». Как скорая помощь. У Марчюлениса дача огромная, десять гектаров. Сидим на лужайке с женами, детьми. Вдруг над нами появляется вертолет, открывается люк — и на головы чемпионов лепестки алых роз! Бубка поднимается: «В истории МОК таких команд не было! Обычно дружат лет пять, семь. А здесь 30 — одной семьей!»
— Прямо семьей?
— Мы постоянно переписываемся! Сразу после Олимпиады я им сказал: «Уважительная причина не отвечать на звонок — смерть!» Был любопытный случай, когда Женя Пашутин тренировал сборную.
— Что за случай?
— Женя мне говорит: «На носу чемпионат Европы, помоги наладить обстановку!» Приезжаю в Новогорск. В 12 часов ночи собираем пацанов. Ну и рассказываю: чемпионат — это здорово. Но главное — семья! Вот вы все — это семья! Перечисляю: у Сабониса пятеро детей. У Тихоненко шесть. А рекордсмен — Миглиниекс...
— Сколько же?
— Восемь! Четыре мальчика, четыре девочки!
— Господи Иисусе!
— Ребята охнули. Сразу оживление: «Ну и как ему живется? Где он?» Ага, думаю. Сейчас устроим сюрприз. Миглиниекс работал в Китае главным тренером. Прикинул — раз в Новогорске полночь, там пять утра...
— Самое время напомнить о себе.
— Набираю при всех. На шестой гудок заспанный берет трубку: «Антоныч, что стряслось?!» — «Мигель, ты же помнишь? Все работает — отвечать круглые сутки!» — «Да, да, да... Так что?» Объясняю: вот сидит молодежь. Только что поставил тебя в пример — восемь детей. Парни интересуются — как ты это делал?
— Теперь и нам интересно. Как?
— Мигель окончательно проснулся от такого вопроса. «Включите громкую связь!» Включаю. Кричит: «Пацаны! Вы меня слышите?» — «Да, да, Игорь, слышим!» — «Для того чтобы было восемь детей, самое главное — вовремя снять трусы!» Море юмора. Как и у Гомельского.
— А давайте-ка вспомним приколы Александра Яковлевича.
— Да пожалуйста — Сеул, финал Олимпиады! Минута, как выиграли. Пятерка с площадки кидается к семерым, которые на лавке. Братание, куча-мала, радость. А Гомельский аккуратненько снимает очки, кладет в нагрудный карман. Сдержанно обнимает меня — и произносит: «Сейчас иду в центр площадки — а ты этот колхоз поднимай. Веди всех туда. Наступил момент в жизни — пора меня бросать!»
— Какой, а.
— Я ребятам: «Парни, вперед!» Сохранилась фотография — маленькое тело где-то под куполом парит. У меня сразу мысль: «Если не поймают — труп».
— Счастье наше с вами — поймали.
— Несколько раз! Даже очки не выпали!
Санеев
— Кто еще вас насмешил?
— Был юбилей у его сына, Владимира. Гости рассыпались в комплиментах: «Ты один из сильнейших комментаторов страны наряду с Озеровым и Махарадзе. А уж из баскетбольных — точно номер один!» Потом микрофон взял Александр Яковлевич и обратился к залу: «Вот сынок мой, Володя. Кто его родил? Я! Для меня он лучший в мире! Был, есть и будет! Поэтому тост за меня, его отца!»
— Забавно.
— А теперь расскажу историю, которая лишний раз подчеркивает величие Папы. С Сергеем Беловым у него были крайне непростые отношения. После Сеула тот в интервью прошелся по Гомельскому. Вскоре они столкнулись в ЦСКА. Папа сразу насел на Белова: «Серега, сука, да ты в 1980-м левой ноги Вити Санеева не стоил! Но я в Политбюро решил вопрос. Не ради тебя — ради баскетбола! А ты не ценишь, в газетах меня поливаешь. Незаслуженно!»
— Выходит, благодаря Гомельскому главным факелоносцем на Олимпиаде в Москве стал Белов, а не Санеев?
— Ну конечно! В последний момент переиграли. В итоге легендарный Санеев, трехкратный олимпийский чемпион в тройном прыжке, внес факел на стадион, передал Белову, и тот зажег олимпийскую чашу.
— Что Белов ответил Гомельскому?
— Ничего. Опустил глаза. А Папа после тирады взял меня за рукав со словами: «Пойдем, Антоныч, ну его на фиг». Много лет спустя я пересказал эту историю Санееву. Он грустно улыбнулся: «Молодец Александр Яковлевич...» Встретились мы в Барселоне, где в 2012-м отмечали столетие Международной федерации легкой атлетики. Собрались олимпийские чемпионы разных лет, прилетел из Австралии и Санеев.
— Нам говорили, что на московской Олимпиаде его засудили. Была установка — должен победить советский спортсмен. У Виктора поначалу прыжки не ладились. И решили не рисковать, не дожидаться последней попытки Санеева. Когда прыгнул эстонец Яак Уудмяэ, флажок воткнули чуть дальше, чем тот приземлился.
— Так и есть! Я же тогда сидел в секторе тройного, все видел. Этому Мяу-мяу еще и ветер помог. Когда у Вити оставалась последняя попытка, наоборот, был уже сильный встречный. Прыгнул-то здорово, но ему, в отличие от эстонца, натягивать ничего не стали. Вместо четвертого олимпийского золота получил серебро.
А тогда в Барселоне я спросил Виктора: «Что бы ты изменил в своей карьере, если бы была такая возможность?» И услышал: «Я бы выиграл одну Олимпиаду — и сразу закончил!»
— Вот так ответ.
— Потом объяснил — нагрузки на тренировках были адские, ежедневно по десять тонн железа поднимал. И прыгал, прыгал... «А что в итоге? — вздохнул. — В Австралии сделал четыре операции, поменял колени, оба тазобедренных сустава. Чтобы сейчас на троечку с минусом день прожить, выпиваю 20 таблеток до обеда, и 20 — после! Вот поэтому одной Олимпиады было бы вполне достаточно. Да, медалей собрал бы гораздо меньше, ну и хрен с ними. Зато здоровье бы сохранил». Напрашивается параллель с Сабонисом.
— Это какая же?
— Знаю историю со слов Куртинайтиса. В 40 лет Сабас играть закончил. Вдруг к нему в Литву прилетает президент «Портленда» и говорит: «В этом сезоне у нас подбирается изумительная команда. Только центрового не хватает. Тот, что есть, тебе в подметки не годится. Ты нам очень нужен! Всего на год. Уверен, с тобой мы выиграем чемпионат! Ты же гений! В истории НБА не было игрока, который при росте 224 умел бы на площадке всё!»
— В самом деле?
— Конечно! Сабонис и под кольцом был лучшим, и пасы-конфетки раздавал, и трехочковые забивал! Ну, гений! Президент достает из портфеля контракт, протягивает Сабасу ручку: «Впиши любую сумму». За «Портленд» он к тому времени отыграл семь сезонов, за каждый получал по 15 миллионов долларов. А Домантас, его сынок, в 2019-м подписал четырехлетнее соглашение с «Индианой» на 85 миллионов. Но это так, к слову.
— Арвидас президенту отказал?
— Да. Курт описал, как это было. Сабас взял ручку, задумался. Потом вскочил, походил по комнате, закурил. Через пять минут подошел к президенту, приобнял и хохотнул: «Вот поэтому я и гений — что знаю, когда надо заканчивать!» Открыл бар, достал коньячок, выпил с ним по рюмке и поблагодарил за визит.
— Физически еще один сезон Сабонис бы не вытянул?
— Скажем так — он понимал, что эти экстрабабки сильно его уже не согреют. А нагрузка в НБА ого-го! В 40 лет сохранить высочайшую репутацию в глазах болельщиков можно было только ценой здоровья. Но жизнь-то одна. Сабас правильно сделал, что не стал рисковать.
Сабонис
— Сабонис без своих разрывов ахилла играл бы как бог?
— Многие об этом говорили... Я потом Сабасу передавал: «Ты был бы в НБА не гений, а супергений!» К первой травме привела нелепая череда совпадений.
— Это каких же?
— На базе в Новогорске после обеда ребята отрубались мгновенно. Арвидас попросил разбудить. Я растолкал, говорю: «Сабас, я ухожу! Не спи!» — «А-а...»
— Ну и проспал?
— Конечно! Опоздал на полчаса на тренировку. Еще и Гомельский приехал злой. Что-то ездил пробивать в Политбюро — ему отказали. Разругался с ними. Зал прибирала бабушка, у нее внуки приболели. Поздно помыла полы.
— Не успели просохнуть?
— В том-то и дело! Все переплелось — как в «Мастере и Маргарите». Опаздывает Сабас, злющий Гомельский, влажный пол...
— Все случилось на ваших глазах?
— Самым страшным был звук.
— Порванного сухожилия?
— Да. Гомельский любил поддать мяч ногой — чтобы Сабас ловил и бросал. Вдруг треск, у Сабаса едет нога — и крик. Я подхожу, кладу руку: ноль! Нет ахилла! Это суббота, Сергея Миронова, руководителя ЦИТО, не смогли найти. А дежурный доктор предложил прооперировать в понедельник.
— До понедельника ситуация не ждала?
— Да вы что?! Ахилл за два дня сократится. Потом нужно будет брать искусственный. Сабонис с таким сможет сапожником работать. Рыбаком. Прыгать — нет!
Гомельский позвонил в Литву, вышел на первого секретаря ЦК — тот прислал личный самолет. Сабониса к микрохирургам — в тот же день всё сшили. Отправился на восстановление в Палангу. Где и разорвал ахилл второй раз.
— Теперь сшивали в Америке?
— Да, потому что Сабас был «Портлендом» задрафтован. Когда после реабилитации прилетел, ни о какой Олимпиаде речь уже не шла. Сабас приехал в Новогорск просить Гомельского взять в Сеул туристом. А Папа присмотрелся к нему, сказал: «Ну-ка дай пару крюков!» Сабонис чуть обескураженно все исполнил. Гомельский сразу: «Все! Едешь игроком!»
— Вас-то спрашивал?
— Мы серьезно переговорили! Я ответил — реально!
— Кто-то был против?
— Из Литвы примчалась делегация профессоров: «Мы возражаем! Сабонис — наше национальное достояние, нельзя так рисковать!» Привезли какие-то графики, макеты. А Гомельский своих докторов притащил. Несколько дней в кабинете Марата Грамова, руководителя Спорткомитета, шла борьба. Одни разворачивают ватманы: «Нельзя, порвется обязательно!» Другие возражают: «Можно!»
— Ну и как решать?
— Меня осенило! Толкаю Гомельского локтем: «Ведите самого Сабониса. Пусть он ответит». Появляется. Папа при всех: «Ты хочешь в Сеул?» — «Базара нет!» Подходит вплотную к Грамову, кулаком по столу: «Все, ******! Ахилл мой, нога моя — я еду на Олимпиаду!» Вопрос закрылся.
По-русски Сабонис говорил не очень. Смысла того слова, что произнес в грамовском кабинете, не понимал. В раздевалке оно часто звучало. Сабас думал, означает — «закончили». Ну а Гомельский позже сказал в интервью: «Мы победили, потому что играл Сабонис. А играл он, потому что у нас был Антоныч».
— Мы слышали, в Сеуле вы исцеляли его какими-то японскими методиками. Контрастные ванны...
— Эти контрастные ванны — 50 процентов от того, что я ему тогда делал. Столько разного! После второй операции надо было разогнать спаечные процессы. Массировать маленькие капилляры — которые питают ахилл. Руками такой массаж не сделаешь! Техникой — тоже.
— А как?
— Японцы провели эксперимент — давали на эту зону температурную разницу. От горячей воды в 52 градуса до холодной. Пять раз подряд — и начинает работать! Идет питание!
— Так и крутились круглыми сутками вокруг Сабониса?
— Вот-вот. Ложился в три часа. Бывало, после матча ребята возбуждены, пока последнего уложишь — время... А в пять утра уже бежать в ресторан!
— Зачем?
— Просил килограммов 30 льда. Чтобы делать Сабасу контрастные ванны. Потом вторая ходка.
— А эта для чего?
— За матрешки и вымпелы договорился с поварами. Мы были единственной командой в Олимпийской деревне, которая ни разу не пришла на завтрак!
— Приносили в номера?
— Рассказываю. Чтобы пойти на завтрак — надо было потратить часа два. Время самого качественного утреннего сна. И я сделал так: просыпаются перед тренировкой — а мы с массажистом Володей Беляковым уже в Ленинской комнате всё накрыли. Бутербродики, кефирчик. Утром ребята вставали не в шесть, а в восемь-девять. Совсем другое дело!
Мистика
— Говорят, Сабонис после этих травм сильно изменился.
— Да, я так ему и говорил: «Раньше у тебя земных ограничений не было». А как случилось несчастье — огляделся вокруг. Влюбился в Ингрид, «мисс Прибалтику». Видно было — все, это другой Сабонис! Бог направил. Сколько было разводов в той команде — а его семья сохранилась. Я историю вспомнил!
— Давайте, Василий Антонович.
— Звонит мне Курт: «У Сабониса умер отец». Я пулей в Каунас! Отпевание в часовне. Сабас увидел меня — глазам не поверил. Я два венка привез — от ЦСКА и олимпийских чемпионов Сеула. Зима, мороз под 30 градусов! На кладбище батьку закопали, все по автобусам. А Сабонис стоит и стоит возле могилы. Полчаса не уходит! Я вышел, обнял его: «Пошли, пошли...» Остался на два дня — пока он приходил в себя.
Еще с Волковым момент. Такого же рода. В пять утра звонок: «Антоныч! Батя приехал из Чернигова, остановился у меня в Киеве. Утром проснулся, пошел на кухню, упал — и умер». Отвечаю — Сашенька, я первым рейсом вылетаю. Везем батьку хоронить из Киева в Чернигов. Саша-то рыбак страшный — а батька был еще сильнее! Перед Черниговом мост через речку, там все время с удочкой сидел. Любимое место. Гроб в «Мерседесе» последнего поколения. Доезжаем до моста — автомобиль глохнет, встает! 20 минут не могут завести!
— Вот это мистика.
— Шофер руками разводит: «Ничего не могу сделать». Потом р-раз — легко завелась и поехали. Говорю же — Божьи дела.
— О щедрости Сабониса легенды ходят.
— Когда закончил карьеру, вернулся в Литву и начал заниматься благотворительностью. На свои деньги строит стадионы, бассейны, детские спортивные школы. Все, что заработал кровью, потом, разорванными ахиллами... Народ его считает не героем спорта — это Бог для Литвы! Видят на улице — складывают руки, шепчут: «Арвидас...» Кланяются вслед! Считается — есть президент Литвы, а есть хозяин. Сабонис!
— Однажды у Тихоненко кто-то заболел в семье. Вы позвонили Сабонису — просто узнать, где можно взять серьезную сумму. Через минуту деньги капнули.
— Немножко иначе.
— Так расскажите.
— Сабас играл с Тихим в Испании. Первая жена у Валеры — Леночка. Лежала в королевском роддоме в Мадриде. Команда уехала играть в Барселону — а ее рано выписали. В пять утра встала — и оторвался тромб. Упала и умерла. Представляете?
— Кошмар.
— Тихий в слезах — горе страшное! Так все организовал Сабас. Самолет, красный гроб... Я Валеру встречал в «Шарике». Надо было гроб срочно перевезти в Домодедово, чтобы отправить в Алма-Ату. А таможня уперлась!
— Почему?
— «Нужно растамаживать...» Это как груз проходило. А самолет улетает в Казахстан через три часа. Народ уже ждет хоронить.
— Здесь-то Сабонис едва ли мог помочь.
— Я помог! Много серьезных людей тогда лечил. В том числе Панюкова Бориса Егоровича. Министра гражданской авиации СССР.
— Уровень!
— Его министерство рядом с ЦСКА. Прямо за аэровокзалом. Я несусь туда! Секретарша встает на пути: «У него народ. Совещание с директорами заводов...» — «Горит!» — «Я не могу». Потом задумалась. Решаем так — открываю дверь. Министр меня видит. Если скажет: «Зайди!» — все отлично. Нет? Ну, нет..."
— Подозвал?
— Сразу: «О! Иди сюда...» Я прямо при директорах все выложил. Он кнопочку на селекторе нажимает, в Домодедово: «Задержать рейс, пока не придет такой-то груз!» Все сложилось.
— Так ни за какую операцию Сабонис не платил?
— Ванька, сын Тихоненко, позже удалял почку в Израиле. Может, Сабас и оплачивал. В нашей команде не существует слова «нет»! Что-то надо? Все помогут!
— Волков в 2013-м давал нам интервью. Недоумевал: «Не укладывается в голове, что две баскетбольные легенды, Сабонис и Марчюленис, постоянно в разных политических лагерях. Все время друг от друга отдаляются». Сейчас сблизились?
— Понимаете, между ними изначально не было теплых отношений. Сабас — как и Курт с Хомой — это «Жальгирис» Каунас, а Марчело — «Статиба» Вильнюс. Конкуренция! Все оттуда шло. Да еще журналисты каждого подогрели.
— Стравили?
— Вот именно — стравили! Ну и понеслось. А лет десять назад в Каунасе проходил чемпионат Европы. Я приехал — Марчюлениса нет. Рванул к нему в Вильнюс, поговорили по душам. Затем уже в Каунасе с Сабасом пообщался. Всё к Богу сводил — «терпеть, прощать и любить». Вот тогда Бог даст и семью, и деток, и деньги!
— Удалось сблизить?
— Чуть-чуть. А окончательное сближение случилось как раз на 30-летии победы. К тому моменту оба помудрели, а главное, поняли - делить-то нечего.
— Так как примирились?
— На даче Марчюлениса. При всех гостях говорю: «Подойди!» Марчело подошел, Сабонис распахнул объятия. В одну секунду все наладилось.
Панкрашкин
— Что за история вышла с аварией Валерия Гоборова?
— Это было ровно через год после Олимпиады. Сентябрь 1989-го. Сабонис отправился играть не в «Реал», а в Вальядолид. А мы поехали по Испании колесить со сборной СССР. Заработать деньжат. Гоборов на Олимпиаде маловато играл — а в этом турне просто концерты начал выдавать. Как раз в Вальядолиде — самый яркий. И «трешки» бросает, и через Сабониса заколачивает! Может, тот и поддался ему, не знаю...
— А дальше?
— Агенты с Гоборова не слезали: «Давай, давай!» В эти самые дни из Херсона в Москву приехала мама Валеры. Хотела остановиться у него дома, с внуком пообщаться — а жена по непонятным причинам не пустила.
— Мама на вокзале ночевала?
— У соседей. Валера приехал, созвонился с ней прямо из аэропорта. Расстроился, выпил с приятелями. Сел в свои белые «Жигули» и помчался по Ленинскому. Представляете стелу Гагарина?
— Очень хорошо.
— Неподалеку выезд из подземелья. Какой-то разворот. Вот там в бетонную ограду и влетел. Всмятку!
— Вы видели этот автомобиль?
— «Жигули» Гоборова распиливали минут 30. Потом месяц стояли у меня на задворках в ЦСКА. Я сфотографировал, ребятам показывал.
— Смерть мгновенная?
— Нет. Умер, наверное, через час. В реанимации. Пытались оперировать, но... Я приехал уже на вскрытие. Держал сердце Валеры в руках. Огромное! Сам-то Гоборов был 212, красавец, во-о-от такие плечи! И как человек просто — супер! Все его любили. Честный, порядочный.
— По словам Волкова, Панкрашкин себя винил в смерти Гоборова. То ли должен был оказаться в той машине, то ли...
— Волчок много знает, это правда. Но я другую историю про Панкра расскажу. Мы с Гомельским проводили сборы в Болгарии, база Бельмекен. Высоко в горах. Всё думали: как в Сеуле обыграть американцев? Гомельский твердил: «Мозгами-то мы всегда выиграем! Главное — в «физике» победить». Стартовая скорость, скоростная выносливость, прессинг... Так что он сделал? Четыре тренировки в день! Из них две — на пульсе 205-210! В горах!
— Как у вас не умер-то никто...
— Пацаны вечером не приходили — приползали! Сразу под капельницу, чтобы чуть-чуть восстановиться. Потому что завтра снова четыре тренировки. Тогда-то Тараканов и произнес знаменитую фразу — не буду говорить какую...
— Да он нам сообщил в интервью: «Когда ж Господь Папу заберет? Я первый подползу, из последних сил землицу на могилку брошу».
— Вот-вот. Странно, что сам вспоминает. Я как-то рассказал об этом — Серега бурчал, обижался.
— Мы отвлеклись. Так что за история с Панкрашкиным?
— Да! Там, в горах Болгарии, было три развлечения — семечки, домино и карты. Никаких баб. Ноль алкоголя. И так — два месяца. Наконец все заканчивается, последний день — Гомельский меня подзывает: «Закажи у поваров большой торт. Устроим конкурс бросков. Кто выиграет — тот получает!»
— Трехочковых?
— Всяких! Сотня бросков с самых разных точек!
— Неужели Панкрашкин выиграл?
— Бросает лучший снайпер всех времен и народов Куртинайтис! Марчело — тоже топ! Как и Мигель, Волчок. У Сабаса трехочковые были хорошие. А обошел всех Панкр.
— Он еще и в других делах был чемпионом.
— Гомельский знал, что Панкр больше всех любил поддать. Вдобавок курил день и ночь. И вот в Болгарии ошарашенный Папа командует: «Антоныч, неси торт!» Я выношу. Гомельский: «Панкр, получай!» Пауза — и тяжелый вздох: «Так, бандиты, я ******** с этой философией спорта. В общем, теперь все пейте и курите, как Панкр...» Ребята повалились!
— Как же Гомельский терпел такого нарушителя?
— А он видел — в нужную минуту Панкрашкин не подведет! Кстати, честнейший человек. Исключительной порядочности. Ребята его обожали. Бог как-то всех сводит — Гоборов с Панкрашкиным очень дружили. Курили вместе. На Олимпиаде в одном номере поселились. Представляете, я до сих пор помню, кто с кем жил!
— Проверим память?
— А давайте. Волчок с Мигелем, Тихий с Сокком, Панкр с Гоборовым, Сабас с Марчело, Таракан с Белым...
После Сеула сборники разъехались. Кто в НБА, кто в Европу. А Витек год отыграл в Армении, куда пригласили руководители коньячного завода. Ну и подхватил где-то там туберкулез. Вернулся — я положил его в военный госпиталь, подключил лучших специалистов. Вроде оклемался.
А потом вторая волна туберкулеза, плюс курево, алкоголь... Вижу — Панкр уходит. Звоню в Портленд Сабасу и в Атланту Волчку. Они готовы были скинуться и оплатить ему лечение в любой клинике мира. Сказали: «Сколько надо, столько перечислим. Лишь бы Витя был здоров». Я к нему — и вдруг слышу: «Спасибо, Антоныч, но я никуда не поеду. Меня Валера ждет, он мне снится».
— Гоборов?
— Ну да. Я стал прикидывать какие-то варианты. Может, думаю, в приказном порядке Витю в клинику уложить? Он словно прочитал мои мысли. Приподнялся на кровати: «Если куда-то увезете, я покончу с собой».
— Панкрашкина еще реально было спасти?
— Думаю, да. Но вот он так себя настроил: «Валера ждет». И все, не переубедишь. Через пару недель рано утром Витя проснулся, попросил жену открыть балкон: «Надышусь напоследок...» В тот же день умер.
Бандероль
— Слышали мы — какой-то китайский кед за Панкрашкиным путешествовал...
— Было. На сборе в Сухуми ребята нашли в раздевалке старый, стертый до дыр кед. Огромный — чуть ли не 60-го размера! Волков, наш главный хохмач, засунул его в сумку Панкру. Тот перед тренировкой расстегнул молнию — опа. «Что за фигня? Волчара, твои приколы?» Бросил в него, Сашка увернулся, сделал вид, что ни при чем: «Да это не я...» Так и летал кед по раздевалке. Потом Витек пошел в автобус, а хитрый Волчок отвел меня в сторону: «Антоныч, идея! Отвези кед в Москву и там по почте ценной бандеролью отправь Панкру домой».
— Исполнили?
— Ага. На коробке приписал: «От Гочи Мачаидзе». Через неделю в ЦСКА утренняя тренировка. Панкр опаздывает. Гомельский в ярости. Наконец Витек появляется, начинает оправдываться: «Да на почте застрял, получал бандероль от Гочи Мачаидзе». Гомельский: «Кто это?» — «Понятия не имею». — «Так давай открывай скорее». Панкр распаковывает коробку, достает тот самый кед — и бледнеет. Секунду спустя мат-перемат: «Волчара, гад!» А вся команда, включая Гомельского, от хохота лежит. Была еще с Ткаченко история.
— Так рассказывайте скорее.
— Там же, в Сухуми, у него на тренировке рвется в труху кроссовок. Запасного нет. Размер-то 56-й! Немцы для Володи на заказ шили. Гомельский говорит: «Ладно, садись на скамейку». Тканя дово-о-ольный! Шепчет кому-то рядом: «Ну все, теперь на неделю — балдеж».
— Почему?
— Надо звонить в Москву, оттуда — в ФРГ. Пока «Адидас» пришлет новую пару, пока она до Сухуми доедет, неделя точно пройдет. В тот же вечер вторая тренировка. Ребята разминаются, Ткаченко на лавке сидит. В усы ухмыляется, анекдоты травит. Каникулы! Гомельского нет. Минут через 20 влетает в зал, под мышкой огромный сверток. Бросает Ткане: «На, сука! Работай!»
— Что в свертке?
— Новенький адидасовский кроссовок 56-го размера. Тканя пригорюнился, усы повисли. Поплелся переодеваться. Кто-то из ребят к Гомельскому: «Что за чудеса? Где нашли?» Тот с усмешкой: «Небеса подсказали. Вспомнил, что на соседней базе наша женская сборная тренируется. Подошел к Ульяне Семеновой, выяснилось, что у нее такой же размер, причем с собой запасная пара».
— Про сбор в Болгарии вы сказали — «два месяца никаких баб». Для молодых мужиков — серьезное испытание.
— Ну-у... Это дома ты без бабы страдаешь. А когда у тебя четыре тренировки в день, тут уж не до секса. Тестостерон падает. Да и возбудителей не было. На базе из женщин — только пожилые поварихи. К которым пацаны точно не пойдут. К тому же мудрый старый еврей собрал в свое время три десятка кандидатов и сказал: «Я выжму из вас 12 лучших лошадей и выиграю олимпийское золото!» Так что парни были готовы вытерпеть всё, лишь бы поехать в Сеул. Апофеозом бешеной конкуренции стал эпизод с Валтерсом.
— Вы о голосовании?
— Да. За несколько дней до вылета в Сеул в команде оставалось 13 игроков. Один лишний. Подходит ко мне Гомельский: «Никак не могу определиться — Валтерс или Мигель?» — «А пусть ребята сами решат», — говорю.
Собираемся в комнате, Папа объясняет: «Так, бандиты, проводим открытое голосование. Кого выберете, тот и едет на Олимпиаду. Кто за Мигеля?» Все молчат. Гомельский: «Кто за Валтерса?» Опять тишина. Он повторят вопросы — та же картина. Когда и в четвертый раз не получил ответа, вскипел. Стукнул кулаком по столу, закричал: «Я, полковник советской армии, приказываю вам голосовать! Кто ослушается, в Корею не летит». За Мигеля поднялись шесть дрожащих рук. За Валтерса — пять.
— Удивил расклад?
— Нет. Мигель — командный игрок. Да, не такой яркий, как Валтерс, зато на площадке пахал от и до. Не жадничал. Если видел, что партнер в лучшей позиции, всегда отдавал мяч. А Валдис — индивидуалист, частенько перетягивал одеяло на себя. Хотя ЦСКА мог в одиночку раздеть.
— Неужели?
— Да! Тогда в чемпионате СССР проводили парные матчи. Я прекрасно помню, как перед играми с ВЭФом Гомельский неделю готовил защиту против Валтерса. Каждая тренировка — с упором на его нейтрализацию. И что? Приезжают рижане в Москву, Валдис в обоих матчах меньше 30 очков не набирает! Бывало, с центра площадки пульнет — все равно залетает!
— Эх, такого мастерюгу отцепили!
— После голосования Валтерс поднимается, голос дрожит. Говорит: «Спасибо, парни, за время, которые мы провели вместе». И уходит. У многих после его слов навернулись слезы.
«Наполеон»
— Сбор длиной два месяца, по четыре тренировки в день... Скажите как доктор — а нужны ли такие нагрузки?!
— Главное — результат. Раз выиграли Олимпиаду — значит, все было сделано правильно. Гомельский вообще был единственным, кто верил в победу над американцами. Когда на полуфинал ехали, я спросил ребят, какие у нас шансы. Все ответили: «Ноль!» Я к Гомельскому, доложил на ухо обстановку. Он тут же взял у водителя микрофон, приподнялся и крикнул на весь автобус: «Бандиты, не ссать! ******** черных!»
Накануне Папа до пяти утра не сомкнул глаз. В Сеуле мы жили в одной квартире, но в разных комнатах. Периодически он заходил ко мне с вопросом: «Как у Сабаса отца зовут? А маму Волчка?» Еще что-то уточнял. Только в раздевалке во время предматчевой установки я понял, над чем он всю ночь работал.
— Ну и над чем?
— Установка длилась, как обычно, 20 минут. Но из них 17 Гомельский говорил не о баскетболе. А о каждом игроке. Вспоминал их родителей, важные моменты в жизни ребят. Все лучшее, что они когда-либо делали на площадке. Залез им в душу, нашел самые проникновенные слова. Ту тонкую струнку, которая позволила лечь на амбразуру, зажгла верой в победу. Подытожил так: «Парни, я с вами! За Родину! За Сталина! Умрем, но не сдадимся!»
Я в раздевалке тейпировал игроков, потихоньку пульс проверял. Сначала у всех был 50-55. А после речи Папы подскочил до 105-110! Вышли — и боролись за каждый мяч, каждый сантиметр площадки. Американцы-то наглые, наших еще на разминке разозлили.
— Чем?
— На три минуты позже их заходим в зал — они уже на двух щитах разминаются! Второй-то положено оставлять сопернику. А эти всё под себя подмяли!
— Не вытолкать?
— Сабас, Волчок, Белый их пихают — идите отсюда! Те ни в какую. А с нами дружил Саша Карелин. Мы за него болели — он за нас. Накануне отборолся, стал чемпионом. Во всех газетах его портрет. Пришел на полуфинал. С аккредитацией строго, во время матча на скамейку постороннего не посадишь. А на разминку Карелин попросился: «Можно, посижу? Пока не начали играть». Садись, отвечаю.
— Все заметили?
— Еще бы! Карелин — машина: рост под два метра, плечи, тяжелый взгляд... Тут Сабас меня подзывает: «Скажи Саньке — черных надо оттолкнуть!» Карелин два шага сделал, те увидели — пулей оттуда!
— О финале что помнится?
— Ребята понимали: после того как американцев грохнули, проиграть южкам было бы уже преступлением. Ну а когда в раздевалке отшумели торжества, я с Сабасом, Тихим, Куртом и Марчело отправился на допинг-контроль. Просидели там часа два. От югов были Дражен Петрович и еще кто-то. В Олимпийскую деревню возвращались все вместе, на одном микроавтобусе. Курт шепнул: «Попроси водилу возле магазина тормознуть, пивка купим». Остановились. Я дернулся к выходу — вдруг Петрович положил мне руку на плечо и произнес по-русски: «Нет, я пойду!» Вернулся с упаковкой пива и ящиком «Наполеона». Вручил Сабасу: «Поздравляю!»
— У них всегда были теплые отношения?
— Да. Когда Петрович в аварии разбился, его мама позвонила Сабонису. Сказала: «Если у вас сохранились совместные фотографии с моим сыном, пришлите, пожалуйста». Сабас ко мне обратился, я нашел какие-то снимки, переслал.
Удивительно, что в 1993-м Петрович, уже мировая звезда, прилетел в Польшу на отборочный турнир чемпионата Европы. Что он там забыл? Разве без него хорваты бы не справились? Для Дражена та поездка стала роковой. Из Польши на машине поехал с невестой в Германию. Она была за рулем, скользкая дорога...
— Петрович сразу погиб. А девушка выжила и годы спустя стала женой Оливера Бирхоффа, знаменитого немецкого футболиста.
— Вот как? Не знал...
Таможня
— Кто из баскетболистов в Сеуле после банкета с негритянкой зажигал?
— Обойдемся без фамилий. Да в тот вечер вся Олимпийская деревня стекалась к нам! Целыми делегациями — из Африки, Азии, Южной Америки. Ящик «Наполеона», подаренный Петровичем, закончился через полчаса. Потом еще раз десять за выпивкой бегали. Закуски не было, только кола, которую спортсменам раздавали бесплатно. В три часа ночи, когда начались песни и пляски, Самаранч, президент МОК, позвонил Грамову: «Я вас поздравляю с победой баскетболистов. Но успокойте их, пожалуйста. Олимпийские игры продолжаются, завтра у многих спортсменов старты...»
— А Грамов?
— Сразу набирает Гомельскому. Тот мне: «Утихомирь бандитов!» Захожу в Ленинскую комнату — там человек сто. А может, двести. Все уже готовые, море бутылок, музыка гремит, окна нараспашку... Возвращаюсь обратно, поднимаю Папу. Идем по коридору — навстречу Белостенный. Решение у Гомельского созрело мгновенно. Говорит: «Так, Саня, ты знаешь — завтра в девять утра торжественная линейка, Грамов вручает удостоверения ЗМС. Мне он сказал, что наградит всех, кроме тебя. Потому что в третий раз звание «заслуженного» не присваивают. Но если ты этот пьяный колхоз разгонишь и в комнате наведешь порядок, я за тебя замолвлю словечко».
— Что Белостенный?
— «Понял». Разогнал народ, потом пошел на помойку, притащил картонные коробки из-под телевизоров. Свалил туда пустые банки, бутылки, всё вынес. Мы с Волковым предложили помочь, но Белый ответил: «Не-не-не, я сам». Закатал рукава, вымыл полы. В пять утра отправился докладывать Гомельскому, что задание выполнено. А я ему как раз снотворное вколол. Чтобы хоть чуть-чуть поспал.
— Белостенного это не смутило?
— Абсолютно. Уперся: «Я должен Папе кое-что важное сказать...» Я встал перед дверью: «Не пущу!» Но Белый сгреб меня в охапку, отодвинул в сторонку и кулачищами бум-бум-бум. Открывает Гомельский. Сонный, голенький — он всегда так спал. Ничего не может понять: «Саня, ты чего?» Белый с треском рвет рубашку на груди, пуговицы разлетаются: «Александр Яковлевич, я вашим идеям верен до гроба!» Папа кивает: «Я знаю. Всё, отдыхай».
— За что с Белостенного дважды снимали «заслуженного»?
— Сначала в Киеве по пьянке в аварию попал. В дерево вмазались. У Белого, который был за рулем, — ни царапины, а заместитель министра спорта Украины, сидевший рядом, погиб. Потом в Штаты летели, и у Белого на таможне 300 долларов нашли. Нас-то обычно не проверяли. А тут Папа с кем-то из больших начальников поругался, и в «Шарике» устроили шмон.
— Как это было?
— Первым с валютой повязали Мигеля. Составили протокол, месяц на гауптвахте просидел! Он же при погонах, из ЦСКА. Белый за киевский «Строитель» играл, поэтому обошлось без «губы». Но «заслуженного» сняли. А у Мигеля звания еще не было. Но смешнее всего получилось с Хомичюсом.
— Так-так...
— Он двинул третьим — после Мигеля и Белого. Все то же самое — изъяли 300 баксов, повели в какой-то кабинет. Мы видим, как идет таможенник, три сотенные купюры зажаты в руке, понурый Хома плетется следом. Вдруг эти доллары вырывает — и в рот!
— О боже! А дальше?
— Сожрал! Таможенник в шоке. Хому пришлось отпустить.
— А остальные? Доллары-то наверняка вся команда везла.
— Естественно. Но их мы сразу скинули. Когда увидели, что творится, всю валюту отдали человеку, который нас провожал.
Морг
— Ваши истории восхитительны.
— Еще случай. Сбор в том же «Шарике», раннее утро. Приезжает Серега Йовайша. В дрова! Даже на ногах стоять не может, его то Сабас поддерживает, то Хома с Куртом. Гомельский видит это, и начинается представление. Он раздает паспорта, выкрикивая фамилию каждого игрока. Остаются двое — Хома и Серега. Гомельский громко: «Хомичюс!» Тот аккуратно прислоняет Серегу к колонне, шепчет: «За нее держись». Забирает паспорт.
К тому времени уже народ собрался, все смотрят, чем дело кончится. Голос Гомельского: «Йовайша!» А тот не в силах подойти. Гомельский еще громче: «Сергей Йовайша, я приказываю! Ко мне! Быстро!» Бедный Серега отходит от колонны, два шага делает — и падает. Ну, пьяный! Вусмерть!
— Реакция Александра Яковлевича?
— Театрально кинул в его сторону паспорт: «Пошел на *** из сборной!» Часть пассажиров зааплодировала. А к Йовайше подбежали Курт с Хомой. Подняли на ноги, отряхнули, пошушукались на литовском — и к Папе: «Александр Яковлевич, простите Сергея. У него несчастье. Когда со сборов домой вернулся, узнал, что жена от негра забеременела. Двойней!» За секунду придумали!
— Мы другую версию слышали. Гомельский спрашивает Йовайшу: «Ты почему нажрался?» Тот вздыхает: «Если бы знали причину, вы бы меня поняли...» — «Да что стряслось-то?» — «Жена позвонила. Сказала, что дети — не от меня». От такой наглости и воображения Александр Яковлевич потерял дар речи. И простил.
— Говорю то, что видел своими глазами. Это уж потом история легендами обросла.
— Как вы спортсменов от пьянства исцеляли?
— Когда кто-то со спиртным или сигаретами перебирал, я приводил человека в морг. Показывал, во что у курящего превращаются легкие, а у алкоголика — печень. Некоторым скальпель протягивал, говорил: «Режь!»
— Что именно?
— Легкие! У курящего они — как песок. У здорового напоминают сливочное масло. Не на всех, конечно, такие визиты действуют. Но в любом случае они полезнее, чем банальная лекция.
— Вы и Панкрашкина в морг водили?
— Нет. Это уже со следующим поколением практиковал. И не в баскетболе, а в индивидуальных видах. Где на учете каждый сантиметр легких и печени.
— Олимпийский чемпион по классической борьбе Николай Балбошин говорил нам — если на соревнованиях не спится, надо выпить бутылку шампанского. Как вам совет?
— Ужасный! Шампанское на ночь — это беда! Провоцирует вздутие живота, метеоризм... Лучше сто грамм коньяка накатить. Он быстро отключает мозг, выспишься. А я в поездки обычно брал лечебные травки, которые всю жизнь собирала мама. Передавала мне целыми мешками. Заваривал ребятам чай. Утром — тонизирующий, вечером — успокаивающий. Особенно Сабонис мой чаек любил, выдувал в день по пять-шесть литров.
Пастух
— Из-за чего перед Олимпиадой в Сеуле Гомельский разругался с ассистентом — Юрием Селиховым?
— Селихов все время пытался внести что-то свое в тренировочный процесс. В основном это касалось игры в защите. Гомельский разрисует ребятам комбинацию, а тот берет и по ходу розыгрыша что-то меняет. Раздражение Папы копилось. В конце концов решил сменить ассистента. Но было поздно. Сказали так: мол, у Селихова уже есть олимпийская аккредитация, переоформить ее на кого-то другого невозможно. Варианта два — либо с командой летит Селихов, либо никто.
— Что Гомельский?
— Махнул рукой: «Ну и черт с ним!» Правда, потребовал, чтобы в Сеуле Селихов жил не в Олимпийской деревне, а в отеле, с туристами.
— Он только на матчи приходил?
— Почему? Приезжал на каждую тренировку, молча сидел на скамейке. В работе его никак не задействовали.
— А в 1992-м на Играх в Барселоне уже Селихов как главный тренер сборной не подпустил Александра Яковлевича к команде.
— Всё-то вы знаете... История такая. За день до старта неожиданно звонит Гомельский: «Я здесь, в Барселоне. Скажи Селихову, что всегда может на меня рассчитывать. Вмешиваться в его работу не буду, но в трудной ситуации помогу». Я к Юре, передаю слова Папы — и слышу: «Пошел он на ***!»
— Гомельскому так и сказали?
— Ну что вы! Сформулировал дипломатично — дескать, спасибо, не надо. Позже он еще раз предложил помощь — ответ главного тренера был точно таким же. И вот полуфинал с Хорватией. Парни разминаются. Селихов у щита, я на скамейке. За полчаса до начала матча в зале появляется Гомельский, подходит ко мне: «Игра будет тяжелая. Спроси Селихова — может, я все-таки рядом присяду? Если что — в запарке подскажу».
— Догадываемся, что тот ответил.
— Дословно: «Антоныч, в пятый раз говорю — пошел он на ***!» А матч-то был наш! За полторы минуты до сирены вели около 10 очков. Казалось, всё, серебро в кармане, впереди финал с «Дрим Тим». Но хорваты встрепенулись и начали специально фолить на Волкове, зная, что у него травмирована кисть. Из-за этого в концовке смазал то ли два, то ли три штрафных подряд — и «поплыл».
Рядом со мной на лавке сидел Базаревич. Сказал: «Объясните Селихову, что надо менять Волкова. Суки-хорваты поняли, что у него рука болит. Если я выйду, просто подержу мяч». Это Базик действительно умел как никто. Да и штрафные бил здорово. Я к Селихову: «Выпускай Базика!» Тот ни в какую. И хорваты благодаря трехочковым Кукоча вырвали победу — 75:74. Ну а Гомельский после матча готов был Селихова разорвать.
— Что двигало бывшим ассистентом? Ревность? Упрямство?
— И то и другое. Плюс месть за Сеул. Глупая, неоправданная! Не по Богу. Я и Селихову потом говорил: «Жил бы ты по принципу — терпеть, прощать и любить, в Барселоне у тебя было бы серебро. А так вообще остался без медали».
— От вас Селихов не пытался избавиться — как от человека Гомельского?
— Нет-нет, в этом смысле все было нормально. Мы же с Селиховым и в ЦСКА тысячу лет отработали. Он знал, что в команде многое держится на мне — профессиональная медицина, восстановление, психология. Ребята меня очень уважали, у каждого из них я был еще и семейным доктором.
— Последняя ваша встреча с Гомельским?
— Он лежал в Боткинской, умирал от лейкемии. Понимая, что уходит, прошептал: «Когда мы выиграли Олимпиаду, я сказал, что наши бандиты — золотые овцы, а ты у них пастух. Вот и дальше должен их пасти, до конца жизни. Иначе они разбредутся по миру, и от великой команды, которая как одна семья, ничего не останется. Будут встречаться раз в 10 лет...»
Похоронили Папу на Ваганьково. Его старый товарищ Юрий Лужков организовал поминки в гостинице «Украина». Было человек 500! До 12 ночи сидели, вспоминали Гомельского. И на контрасте прощание с другим величайшим тренером — Виктором Тихоновым...
— Он тоже на Ваганьковском.
— Да. Но знаете, где провели поминки? В столовке хоккейного дворца ЦСКА! Места мало, все очень скромно. Мы с Борей Михайловым были шокированы. Помню, подходит к нам Витя Тихонов-младший и говорит, глотая слезы: «Что это?! Мне бы сказали, я бы для деда нормальные поминки организовал...»
Письмо
— В 2019-м у вас был юбилей — 70. Отметили так, что Москва вздрогнула.
— Ха! Гостей в ресторане «Яръ» действительно собралось много — человек 150. Из них больше половины — олимпийские чемпионы! Прилетели со всего света. Сабонис — из Индианы, где в то время его сын играл, Волков — из Атланты, Марчюленис — из Сан-Франциско... Когда Лещенко узнал, что все великие будут здесь, через Стаса Еремина передал — с удовольствием приеду, спою «Команду молодости нашей».
— Бесплатно?
— Да. Я ему позвонил, первое, что услышал: «Как же я за вашу сборную в Сеуле болел! Сабонис, Марчюленис, Куртинайтис, Волков — это мои кумиры!» Приехал, спел. Не только «Команду», но и другие песни. Я тоже для Льва Валерьяновича приготовил подарок.
— Какой же?
— Мячик с автографами чемпионов Сеула, маечку. Ребята вышли, вручили ему, побратались... Ведущими вечера были Сильнов и Чичерова.
— Интересный выбор.
— Так я их давно опекаю. Ездят со мной по храмам и монастырям. Батькой меня называют. В 2010-м я крестил дочь Чичеровой — Нику. Про Анечку — отдельная история. На Олимпиаде в Лондоне накануне финала по прыжкам в высоту я сказал: «Перед сном обязательно помолись. Поблагодари Бога за то, что дал тебе возможность отобраться на Игры. Ты в добром здравии, пробилась в финал...»
Сутки спустя, когда вернулись со стадиона в Олимпийскую деревню, Аня вдруг говорит: «Батька, зайдем ко мне на минутку». Открывает дверь, подходит к кровати, достает из-под подушки зареванный лист бумаги. Рассказывает, как вчера молилась и около полуночи получила с небес сигнал, превратившийся в слова: «Из участников финала ты — самая чистая, самая светлая. Дарю тебе победу».
— И что — сразу заснула?
— Наоборот, всю ночь не спала! Продолжала молиться, со слезами писала благодарственное письмо Всевышнему. Вот оно, я сфотографировал, в книжке опубликовал. Читайте!
— «Спасибо Господу Богу за мою победу в Лондоне. Я выиграла! Благодарю тебя, Вселенная! 11.08.2012».
— Под подушкой рядом с письмом лежали вырезанная из рекламного проспекта золотая олимпийская медаль и фото Ники, дочери. Эти снимки я отвез на Афон, прикладывал к мощам и чудотворным иконам. По моей просьбе старцы даже поставили на фотографиях монастырские печати. Потом Ане всё подарил.
— Потрясающе.
— Теперь про Сильнова. В июле 2008-го в Казани проходил отборочный чемпионат России по легкой атлетике. Андрей показал одинаковый с Терешиным и Ворониным результат — 2,30, но по попыткам им уступил, стал четвертым. Расстроился жутко.
Сидит в секторе, опустив голову, слезы капают. Подхожу: «Сынок, не переживай, ты выиграешь Олимпиаду». — «Ну, до Лондона еще четыре года...» — «Я не про Лондон — про Пекин». — «Так я же туда не попал». — «Попадешь! И выиграешь! Я оттуда получил сигнал», — и указал на небо.
— Шутили?
— Нет! Просто доверился интуиции. В гостиницу Сильнов пошел пешком. По дороге увидел старинный храм. Двери были закрыты. Андрея это не остановило. Подозвал сторожа: «Откройте, пожалуйста. Хочу помолиться».
— Пустил?
— Да. Андрей долго стоял на коленях, шептал молитву. На следующий день получил приглашение в Лондон, на этап «Гран-при». Прыгнул 2,38 — лучший результат сезона в мире! После чего президиум федерации включил Сильнова в сборную, а Терешину с Ворониным устроили перепрыжку.
— Интуиция вас не подвела — выиграл Сильнов в Пекине.
— С результатом 2,36, причем все высоты взял с первой попытки! Там на церемонии открытия российский флаг нес Андрей Кириленко. Но баскетбольная сборная выступила бесславно. После очередного поражения я услышал от Кири: «Мне очень стыдно. Всё, сегодня улетаю, билет в Москву уже купил». Вечером в Олимпийской деревне я подошел к Виталию Мутко: «Раз Кириленко уехал, на роль знаменосца предлагаю Сильнова. Выиграл золото, красавец, блондин, ростом два метра...»
— Мутко одобрил?
— В секунду! «Согласен. Достоин». На закрытии Игр Сильнов и нес флаг. Из всех спортсменов, с которыми сталкивался за долгие годы, по чистоте веры с Андреем вряд ли кто может сравниться. Каждое утро он начинает с глотка крещенской воды, просвирочки и молитвы. Точно так же заканчивает день. И уже 10 лет ездит со мной на Афон.
