Юран орал на тренера: «Я из-за вас потерял полтора миллиона долларов»
Мы ехали к очередному герою по опустевшей Шаболовке. Настроение ужасное. Какое еще может быть в обезлюдевшей Москве. И это режим общей изоляции ввести не успели.
Но герой привел нас в чувство быстро. Сыграл в своей студии на крошечной гитаре, спел. Вручил книжку собственного сочинения.
— Дал рукопись почитать Юрке Лозе. Тот ознакомился и говорит: «Книжка отличная. Только сплошняком читатель не возьмет. Надо разбить на главки, равные одному походу по-большому». Так и сделал!
Мы начали листать — и едва оторвались.
— У Довлатова была фишка, — услышали голос над головами. — Все слова в предложении должны начинаться с разных букв. А я решил в этой книжке обойтись без слова «помню» и глаголов в прошедшем времени. Все будто сегодня происходит!
Мы пожалели вслух, что не пришли к такому чудесному, располагающему персонажу прежде. Тот снова отыскал лучшую фразу для ситуации:
— Нас-то много. А вы — одни.
Мы смеялись, счастливые.
А к концу разговора наш новый друг Юрий словно опомнился:
— Хотите, водки выпьем?
Один из нас немедленно согласился, другой закапризничал:
— Я выпью, когда коронавирус закончится.
— А какой смысл-то? — раздалось в ответ. — Знаете песню у Слепакова — «А что, если нет»?
Мы вновь засмеялись. Как это — нет?! Быть такого не может! Да, только да!
Он позвал помощника:
— Я опять за старое. Возьми 0,7. А лучше — две. Хотя одна в холодильнике есть. Написано — «french vodka». Будем считать водкой?
Помощник ушел, все поняв правильно. А наш герой сообщил шепотом:
— У парня четыре матча за сборную Узбекистана по футболу. Играл в «Нефтянике» из Ферганы. Пафоса никакого.
Помолчал немного — и закольцевал:
— Мы прямо как в «Кавказской пленнице»: «Поговорки, пословицы... ТОСТЫ?!»
А с древних афиш по стенам смотрели на нас с ласковой укоризненной Юрий Лоза и Валерий Сюткин. Тогда — участники одного ансамбля. Под названием «Зодчие».
Его руководитель Юрий Давыдов сидел перед нами и рассказывал уморительнейшие истории.
А интересен нам, спортивным корреспондентам, как основатель, капитан и голкипер команды звезд эстрады «Старко». Которая пошумела в 90-х. Жива до сих пор. Играли за нее Александр Абдулов, Михаил Боярский, Крис Кельми, Дмитрий Маликов, отец и сын Пресняковы, те же Лоза и Сюткин. Да кто только не играл.
Сколько ж у них дорог, сколько приключений!
Зюзя
— На сеульской Олимпиаде вы с группой «Зодчие» оказались в официальной группе поддержки. Как удалось?
— Нам в голову прийти не могло, что можем там очутиться! Но группа взлетела быстро и ярко. Жлобами мы не были — куда звали, туда и ехали выступать. Вот так попали на «Озеро Круглое», где перед Олимпиадой тренировались пловцы и гимнасты. Дали им концертик, потом посидели, пообщались. Вдруг Ленка Дендеберова, будущий серебряный призер Игр, произносит: «Мы будем хлопотать, чтобы вас включили в группу поддержки!» Ну, посмеялись.
— Почему посмеялись?
— Это все равно, что сегодня вам скажут: «Будем хлопотать, чтобы вас включили в отряд космонавтов». А Ленка была заводила, комсорг!
— Не поверили комсоргу?
— Нет. Затем съездили к футболистам в Новогорск. База поразила великолепием!
— Она и сейчас неплохо выглядит.
— А в 1988-м какой эффект — унитазы работают, бумага туалетная есть. Супер! Нам так не жить! Еще в тот удивительный год смотались в Афганистан, тоже какие-то «баллы» набрали. Вот и вызвали в ЦК комсомола: «Ребята, оформляетесь на Олимпиаду. Шесть человек включены в группу поддержки».
— Лоза был?
— Нет, он «Зодчие» уже покинул. Сюткин был с «химией» на голове. В 80-е все с ума сходили от такой прически. Даже Федя Черенков кучерявый был.
— Держались эти кудри полгода?
— Причесывающимся я Сюткина ни разу не видел. В общем, поплыли мы на «Михаиле Шолохове» из Владивостока в Сеул.
— Кто еще вошел в группу поддержки?
— Боря Грачевский, показывал «Ералаши» свои. Бард Валерка Пак, нужен был кореец. Аккордеонист Валерий Ковтун, который каждый день во время награждений мотался в Олимпийскую деревню, играл марши. Хазанов и Винокур прилетали в Сеул отдельно от всех. Зато был на теплоходе пан Зюзя.
— Зиновий Высоковский, артист театра Сатиры?
— Да. Отличился будь здоров. Повезли нас на прием в фирму Lotte. Тогда — третья по объему компания в Корее. Мы таких торговых центров сроду не видели: с пятого этажа водопад на скалы падает! Отыграли концерт, потом прием у президента фирмы мистера Чанга. Зал нас еще сильнее сразил. Сигарету достаешь — тут же человек подскакивает с зажигалкой. Этот Чанг искренне говорит: «Надеюсь, наши отношения будут восстанавливаться, а Корея поможет Советскому Союзу строить фитнес-центры».
— Ну и что такого?
— У нас же не было дипломатических отношений с Кореей — после сбитого «Боинга»! А пан Зюзя уже наклюкался. Его почему-то фраза зацепила. Сначала приподнялся: «Переведите мистеру Чангу — я тоже богатый человек!» Кореец ответил сочувствующим взглядом. Зюзя приободрился — и следующее предложение построил совсем странно.
— Это как же?
— «Я управляю миллионами своих поклонников!»
— Восхитительно сказано.
— Корейцы вдруг стали смотреть с таким почитанием! Оказывается, им перевели дословно — и они решили, будто пан Зюзя управляет деньгами своих поклонников... Была с Зюзей еще и гнусная история.
— Если правдивая — с общей гнусностью мы готовы смириться.
— Вы уверены? Хорошо! Все взяли в Корею традиционные наборы — «командирские» часы, водку, икру...
— Фотоаппараты?
— Фотоаппараты хватило ума не брать. Кому они нужны в Корее? Там как раз технический бум начался. Поднимались Samsung и Gold Star, которую со временем переименовали в LG. Уже в Сеуле выяснилось — икру тащить тоже смысла не было. А пан Зюзя приволок 10 бутылок водки.
— Водка-то нужна?
— Да кому? Куда ее нести? Можно выпить самому — но сухой закон!
— В Корее?
— На нашем корабле. Но я отыскал какую-то лавку недалеко от порта. Там хозяйка охотно меняла болгарские сигареты на виски Red Label. Ты ей блок «Стюардессы» — она тебе бутылку.
— Роскошно.
— Так что лично у меня было все хорошо с этим делом. А за два дня до финала внезапно около теплохода останавливается автобус — и вываливается вся наша сборная по футболу!
— Прежде футболистов не было?
— Да откуда? Жили они в Олимпийской деревне, где-то играли. Я дружил с Лешей Михайличенко, Юрой Савичевым и, разумеется, Лехой Прудниковым. Это вообще душа-человек.
— Все напряженные?
— Абсолютно расслабленные. Подсчитывали, сколько получат за второе место.
— С такими мыслями могли и поддать.
— Вот этого не было. Здесь все четко. Но мандража — ноль! Что и помогло. А в день финала собираемся мы, артисты, выезжать на матч. Все по карманам наскребли какие-то кроны, лиры, франки — и отправили нас с барабанщиком за спиртным. А страшно же!
— Что страшно-то?
— Ну как советскому человеку идти в обменник? По статье за валютные операции в Союзе — до высшей меры! Крадемся, оглядываемся. А нам спокойно всё поменяли. Получили воны. В той же самой лавочке со скидкой закупились. Но того, что хватило бы для отмечания второго места, совсем недостаточно было для чемпионства. К четырем утра запасы иссякли!
— Пили, надо думать, не только артисты?
— Вся сборная!
— Как быть?
— Вот тут и вышел на сцену пан Зюзя. Настал его звездный час.
— Мы и забыли про Высоковского. Под такой прекрасный рассказ.
— Зюзя, старый *** [хрен], продал Савичеву 10 бутылок по 30 долларов. За каждую! А Юрка в ту ночь денег не считал, радостно вытащил 300: «Ой, слава богу, есть...»
Концерт
— С кем еще в Сеуле подружились?
— Там ни одного нашего болельщика не было. Даже посольства СССР не существовало! А весь корабль был тем самым, что годы спустя переименуют в «Русский дом». Перед соревнованиями наши спортсмены могли приехать, борща похлебать, концерт послушать. И после выступления, чтобы по Олимпийской деревне не шатались, их завозили на этот корабль. А утром — «груз 200».
— ???
— В бессознательном состоянии первым же самолетом — в Советский Союз. Вот так я успел познакомиться с Владимиром Сальниковым. Его переполняли эмоции, готов был кинуться к первому встречному с объятиями. Мы выпили водки, и Сальников начал рассказывать — как до Олимпиады в него не верили, гнобили, выгоняли из бассейна. Потом всмотрелся в меня — и выдал самое сокровенное: «Юрка, знаешь, когда я плыл последние 50 метров, вдруг охватил дикий страх — сейчас утону! Может, это мне и помогло выиграть золото?»
— С баскетболистами общались?
— Разминулись. Или их не привозили на корабль? А то, как булгаковский Чарнота — «Если уже встречались, то, стало быть, и выпивали». В последний день видел, как Сабонис шел с каким-то боксером-«мухачом». Опустив тому руку на плечо. А-а, была история с баскетболистами!
— Что за история?
— Это Нарбековас рассказал. В лифт заходят несколько баскетболистов во главе с Сабонисом. С ними Гомельский. А в лифте как на подбор уже самые мелкие из наших футболистов: Нарбековас, Лосев, Татарчук. Баскетболисты как-то прознали, что федерация футбола нашла дополнительные деньги на премии. Сабонис басом: «Александр Яковлевич, почему эти огрызки получили по четыре с половиной тысячи — а мы по три?»
— Что Гомельский?
— Как услышал про «огрызков» — встрепенулся. Пауза такая повисла. Он сам-то какого роста?
— В Олимпийской деревне выступали?
— За день до закрытия Игр даем концерт прямо у подъезда, на площадочке. Спортсмены сидят на травке, слушают. Вдруг прибегают румынские конники: «У нас завтра старт. Не мешайте, нам спать надо!»
— Ну и?
— Нам уже было по фигу. Мы же с футболистами не чай пили накануне. Так собралась целая делегация: Сабонис, Бубка, боксер Яновский, Ира Шилова... Отправились на пятый этаж умолять зама Грамова (руководителя Спорткомитета. — Прим. «СЭ») — дать еще полчасика поиграть музыкантам!
— Какие люди.
— Та же Шилова в первый день Олимпиады стрельнула из пневматической винтовки лучше всех. С перепугу, на Иру вообще никто не ставил. На радостях в Союз ее не отправили, пробыла в Сеуле до конца Игр — 15 дней кайфа! Чудо-девчонка. А Наталья Лисовская?
— Она ядро толкала, кажется?
— Даже представлялась при знакомстве: «Наталья Лисовская, олимпийская чемпионка, толкаю ядро. Я — женщина, у меня справка есть». Чудесная девка, очень симпатичная. Без отпечатка большого спорта на лице.
— Других артистов слушали?
— За день до этого точно так же перед подъездом выступает Хазанов. Спортсмены сидят на травке. Подруливает кавалькада автомобилей. Из первого вылезает Грамов. Не обращая ни на кого внимания, идет мимо Хазанова. Весь такой чванливый. На ходу покровительственно хлопает Гену по плечу. Тот выдерживает паузу, пока Грамов уйдет — и целует, целует это плечо... Все повалились!
Финал
— Кто ж из артистов прорвался после финального свистка на поле?
— Я и прорвался!
— Как удалось?
— Да *** [хрен] его знает, ребята. Вот вам крест. Кажется, корейцу указал на табло — а сам перепрыгнул ров. Тот обернулся — меня уже нет. У Прудникова сохранилась техническая съемка — я среди футболистов!
— Что осталось на память от того забега? Пук сеульской травы?
— Синенький свитер Димки Харина!
— Уникальный сувенир.
— Я ведь тоже вратарь — вот и снял с него свитер. Не стирал ни разу. Так с сеульской травкой и висит. С очередной женой я развелся, дом потерял — но свитер сберег.
— Развелись? Сочувствуем.
— Я был слишком доверчив. Теперь приходится снимать домик в Подмосковье. Все материальное я утратил. Правда, есть «но»!
— Это какое же?
— За 17 лет в браке написал три песни. Одна еще ничего, две — плохие. А как расстались — поперло! Может, она мне чакру блокировала?
— Наверняка.
— Всплеск невероятный. До сих пор продолжается. Честно вам скажу — мы вернулись на сцену спустя 27 лет не как памятник самим себе. Действительно пошел хороший материал. Возможно, кто-то видел «Квартирник у Маргулиса». Эфир был 10 апреля, а записывали задолго до карантина, в конце февраля. Женя Маргулис сказал, что это одна из лучших программ за все время. Даже хронометраж увеличили.
— Бышовца в олимпийской сборной недолюбливали уже в 1988-м?
— После его установок у ребят была альтернативная установка. В мою каюту зашел Леха Михайличенко с кем-то, пошептались, набросали план на игру...
— Перед финалом тренировались прямо на корабле?
— Да, натянули сетку на волейбольной площадке. Я же говорю — на победу никто не настраивался. Вы помните, как матч начался? Наши не знали, куда деваться! Потом потихоньку, потихоньку выровняли. Даже дурацкий гол не сломал, когда Харин на выходе засыпался.
— Что творилось на трибунах?
— Из-за дикого трафика мы опоздали минут на десять. Взяли всё, что дудело, свистело и визжало. Сразу пустили в ход — тут же весь стадион на нас вылупился, со скамейки нашей сборной кто-то высунулся. Ни за СССР, ни за Бразилию корейцы не болели. Что им до нас?
— А тут начали?
— Начали, когда Добрик сравнял. Мы с Сюткиным стали этой толпой дирижировать — корейцы охотно включились в игру! Так что тысячи три мы на сторону сборной СССР привели. А в дополнительное защитник бразильцев замешкался — и Юрки Савичева уже след простыл!
— Наши должны были третий забивать.
— Это Михайличенко ухнул выше ворот. А когда все закончилось — было что-то невероятное. Таких эмоций не испытывал ни до, ни после. Обычно про свой успех ты понимаешь, откуда он взялся. А здесь понять невозможно!
— Расскажите самое интересное — как отмечали с футболистами.
— На людях все выпили шампанского. Ну, по рюмке водки. А уж всерьез, стаканами, начали в моей каюте. Говорю: «Представляете, как сейчас вся страна празднует?» А Леха Михайличенко отвечает: «Насчет страны не знаю, но мой батька точно уже в жопу пьяный...»
— Харин мог ярко высказаться.
— Димка себя чувствовал виноватым. За тот мяч. Гела Кеташвили два раза дарил мне одну и ту же зажигалку. Серега Горлукович за столом самый добродушный, самый классный... Я им тогда сказал: «Ребята, могу предположить — ничего более значимого у вас в жизни не будет». Они отмахнулись: «Еще посмотрим!» А сегодня все поняли — так и есть. Я же с ними общаюсь, вместе с Прудниковым устраивали матчи на 15 лет, 25, 30...
— Федерация футбола помогала?
— Да вы что! Спрашивал Тукманова: «Саня, как же так?» — «Они обеспеченные люди. Если хотят — пусть сами найдут». Хотя его карьера сложилась во многом из-за той победы. Он же в Сеуле был начальником команды.
— Все приезжают на эти встречи? Даже литовцы?
— Эти первые прилетают — и Нарбековас, и Янонис! Изумительные ребята! Осенью 2018-го только Михайличенко приехать отказался: «Поймите правильно, я работаю в киевском «Динамо». Мне никак». Да на Склярова, который теперь в Америке живет, нам денег не хватило — дорогу ему оплатить.
— В Сеуле до церемонии награждения не доехал один футболист. Банкет подкосил.
— Вадим Тищенко!
— Был так плох?
— На корабле потолок низкий — так Тищенко за него держался и пытался танцевать. В полном одиночестве! Но с ним мы как-то не сблизились. То ли дело — Добровольский. Это уникум. Года полтора спустя встретились в самолете на Одессу. Я летел к сестре, а у Добрика умер отец в Раздельной. Сели рядом, разговорились. Он же из не самой обычной семьи. Мама была начальником бензоколонки. Как я понимаю — женщина с серьезными цыганскими корнями.
— Вот это новость.
— Добровольскому тогда, мне показалось, так не хотелось ехать... Я предложил: «А давай к моей сестре в Одессу?» Заскочили, квакнули как следует. В ночь на такси Добрик отправился к своим. Через три дня снова пересекаемся в Одессе, уже без загула. Рассказывает: «Отца проводили, со старшим братом так хорошо посидели. Он только сейчас узнал, что я — футболист». Я глаза вытаращил: «В смысле?» — «Да как-то раньше разговор не заходил...»
Садырин
— На чемпионат мира-1994 в США вы тоже ездили в группе поддержки?
— Нет. Стихийно вышло. Какая-то пирамида «Форум-футбол» насшибала денег — проспонсировала поездку мне и Борису Хмельницкому, старому чудаку. На обратном пути из Сан-Франциско «Боинг"-747 посадили на середине маршрута. Спиртное закончилось. Да много было смешного.
— Например?
— В Шереметьево на регистрацию идет большая группа — Абдулов, Смирнитский, Панкратов-Черный, Евгений Моргунов... Девчонки увидели, из-за своих тумб выскочили, про регистрацию забыли. Пронеслись мимо всех — и к Лене Голубкову, который со съемочной группой МММ замыкал шествие: «Леня, Леня!» Абдулов побледнел, Моргунов чуть на пол не сел.
— Вы же Абдулова затянули в свою команду «Старко». Сами же едва не покалечили.
— Связки ему порвал. До сих пор совесть мучает! Играли в Сочи, в перерывах «Кинотавра». Вбили себе в голову, что мы — непобедимая команда. А тут проигрываем 0:1, я в воротах. Злой, кинулся за мячом, не разбирая ног. Ну и Абдулова зацепил.
— Унесли?
— Сам ушел. Но с трудом.
— В 1994-м чемпионат мира наша сборная провалила.
— Перед матчем со Швецией Черномырдин явился в раздевалку: «Ребята, было у меня видение, сон — выиграем 2:0. Но они забьют первыми!» Вот и весь чемпионат такой. Хотя грохнули Камерун и были уверены, что пройдем дальше.
— Разве шанс был велик?
— Из десяти вариантов девять нас выводили из группы. А после Камеруна недельный перерыв — поэтому по сложившейся традиции я появился в расположении сборной с сумкой. В которой что-то звякало. Ну и сели.
— Ударно?
— Собрались в номере у Харина. Отмечали с таким размахом, что даже мне стало не по себе. Кстати, именно Димка поначалу не прикасался — сидел и высчитывал варианты. Пройдем или нет. Он-то и объявил с торжеством про «девять из десяти».
— Камерун сдал нам тот матч?
— Нет. Просто играть не хотели.
— Это еще почему?
— Им не заплатили — они вообще не собирались на матч выходить. К тому же два предыдущих проиграли, для Камеруна все уже было ясно.
— Дмитрий Кузнецов рассказывал — атмосфера в нашей сборной была чудовищная.
— Это ошибка Садырина: взял паузу — так уж держи. Зачем надо было кого-то ждать, уговаривать из 14 отколовшихся? Без них было, кому играть. На драйве вполне могли выйти из группы.
— Садырин-то понял, что ошибся?
— Я вам рассажу совсем уж интимные вещи. Ребята в тот вечер просто нажрались! Выпустили пар! Выхожу из коттеджика продышаться — и сталкиваюсь нос к носу с Садыриным: «Что у вас происходит? Я зайду!» Пытаюсь удержать: «Павел Федорович, не стоит вам туда сейчас...» — «Нет, пойду!»
— А там?
— Заруба с Юраном.
— Очень любопытно.
— Юран в крик: «Вы меня не поставили на игру, я потерял полтора миллиона долларов!» Садырин в ответ: «А ты не забил тогда-то, меня уволят из сборной — я теряю 300 долларов!» Но года три спустя Борис Игнатьев, ассистент Садырина, мне сказал: «Ты даже не понимаешь, что совершил тогда...» — «А что?» — «Ты ушел, наутро выходят ребята на зарядку. Похмельные, тяжелые, ни к чему не готовые. Но это уже была команда! Никому в голову не приходило сделать то, что сделал ты».
— Хорошенько напились бы перед стартом — глядишь, и вернулись бы с медалями. Саленко после пяти мячей Камеруну ходил героем?
— Да кто ему даст быть «героем» — Горлукович, что ли? Но кайфовал. А вот к Садырину, очень хорошему мужику и сильному тренеру, все в сборной относились плохо.
— Ваш друг Добровольский жалел, что не поехал?
— Жалел. Мы несколько раз говорили об этом. Там Шалимов намутил, ******* [болван]! Главный идеолог.
— С ним общались?
— Когда-то.
— Впечатление?
— Сейчас вроде нормальный стал. Прежде был глупый и пафосный футболер. Как болельщики к нему даже сегодня относятся? Жизнь не обманешь!
Афган
— Вы упомянули Афганистан. Самая жуть, которую там увидели?
— Не было «жути». Может, не хотели видеть. Мы молодые, дурные. Летели из Кандагара, это тяжелое место. А «демократическая республика Афганистан» заканчивалась в районе аэропорта. Город был за моджахедами. Около аэродрома несколько наших воинских частей, которые и поддерживали жизнь в режиме осады. Так — годами! Изредка высовываясь на боевые операции.
— Вот это жизнь.
— Перед 23 февраля, как обычно, объявили карантин. Никто никуда не улетал. «Духи» всегда перед советскими праздниками активизировались. А тут еще исполнялось 70 лет Красной армии — понятно, что-то будет! Вечер, готовимся спать. Вдруг в небе одинокий самолет. Сумерки, фантастическое голубое небо — и этот планирует. Красота неимоверная! Мы курим, смотрим: «Что за чудак? Куда? Зачем?!» Не успели лечь — прибегают: «Где артисты?! Срочно в Кабул, завтра в центральном штабе представление!»
— Не обсуждается?
— Нет, конечно. Подвозят нас к хвосту пропеллерного АН-26, загружаем аппаратуру. Вокруг ни огонька, только «трассы» над головой! Темень кромешная. Сидений нет — железные лавки вдоль борта. На каждого цепляют парашют. Самолетик выруливает на взлет. Полосу включают ровно на 20 секунд — чтобы успел подняться.
— Романтика.
— Выходит бортмеханик: «Значит, так — мы взлетаем. Если вдруг в нас попадут, я выйду и открою люк. Чтобы через 30 секунд в самолете никого не было...»
— Ой.
— А парашюты с «принудилкой». Даже за кольцо дергать не надо: ты выпал из самолета — он раскрылся. Механик продолжает: «Кто приземлится — сидеть на месте и не дергаться. Иначе напоритесь на мину, банду или змею. Утром вас найдут». Гитарист Андрюха Артюхов, самый педантичный из нас, переспрашивает: «Сколько вы сказали — 30 секунд? Обождите!» Кидается к барахлу, достает шмат колбасы, зубную щетку и бритву. Все рассовывает по карманам. Улыбается: «Я готов!»
— Долетели?
— Я же здесь...
Рекорд
— Команда «Старко» до сих пор существует, проводит матчи?
— Разумеется! В обычных матчах я в воротах. Вот когда чемпионат мира среди артистов — уже не рискую.
— Чем?
— Репутацией. Но лет десять назад от земли еще мог оторваться. Пальцы ломал. Иногда не понимал, как вечером буду играть на концерте. А выходишь на сцену — забываешь обо всем.
— Перед концертом вас трясет?
— Сейчас — да. Концертов не так много. Прежде до автоматизма все доходило. Знали — будет успех! А почему?
— Почему?
— Потому что в ансамбле было несколько лидеров. За каждым — своя публика. За Лозой — масса. За Сюткиным студенчество. За мной те, кто любит музыку постарше. Вроде «Битлз». За клавишником Сашкой Белоносовым — фанаты продвинутой музыки. Били в разные точки!
— Гастрольные рекорды у вас случались?
— Шесть концертов в день. 1984 год, Тобольск.
— Как у вас пальцы-то не свело к вечеру?
— Ничего не сводило — мы радовались! К тому моменту в Тобольске сгорел изумительный деревянный театр, где режиссером был Гавриил Абдулов. Отец Саши. Поэтому сцены у нас были своеобразные — то воинская часть, то кинозал. Даже билеты продавали как в кино: 13-00, 14-40 и 16-20...
— Чьему-то рекорду в гастрольном смысле поражались?
— Всех уделал «Аракс» на пике популярности. 106 концертов за месяц!
— Всё из-за денег?
— Конечно. Ребята, мы не зависели от сборов! Только разовая ставка — умноженная на количество концертов. Нам было все равно — что воинская часть, что «Олимпийский».
— Значит, мешки с деньгами, как у «Ласкового мая», у вас не стояли в гримерках?
— Да откуда? Система была сложная. За концерт я получал семь рублей. С надбавками: за второе отделение, за аккомпанемент фокуснику...
— Фокуснику?
— Ага. Специально для этого возили его с собой. На сцену почти не выпускали.
— Максимальная ставка тех времен?
— По нашему жанру, «вокально-инструментальному», предел — десятка. С концерта при всех накрутках можно было получить 21 рубль. Кто особенно популярен, тот пробивал ставку «камерного оркестра» и доходило до 26-27 рублей.
— Это кто ж столько имел?
— «Песняры». Группа Стаса Намина, «Веселые ребята», «Голубые гитары». Некоторые ансамбли были беспомощны в творческом отношении — но очень крепки административно.
— Понятно, почему Намин на «Мерседесе» катался.
— Да не было у него «Мерседеса». Намин ездил на голубой «тройке».
— «Жигули»?
— Ну не лошади же. А «Зодчие» были приписаны к тюменской филармонии. Все комсомольские стройки объехали. Как говорили: Франция четыре раза может уместиться в Тюменской области. Но не хочет.
— К всякому артисту однажды на сцену выходит сумасшедший.
— Это в 90-е началось. Как-то в Луганске два пьяных придурка выскочили — начали плясать. После нас выступал конферансье, так что было время рассчитаться.
— Каким образом?
— Вытащить их в фойе и ********* [избить]. Чем мы с барабанщиком и занялись. Кстати, напрасно. Достаточно было просто вышвырнуть — а мы зачем-то еще поколотили. Жалею!
Тальков
— Слышали, вы имели отношение к организации московского концерта Rolling Stones в 1998 году.
— Я был начальником концертного отдела «Лужников». У «Роллингов» возникли сложности на таможне с ввозом аппаратуры. Все висело на волоске. Я обратился к Пал Палычу Бородину, тот моментально проблему решил. А часа за два до концерта, минуя всю охрану, в гримерку к «Роллингам» невесть как зашел бродячий пес. Кит Ричардс потрепал его за ухом, еще пообщался и подозвал тур-менеджера: «Завтра мы улетаем. Собаку беру с собой». Тот в шоке: «Это невозможно! Нужны справки, прививки...» Ричардс ответил: «Хорошо, оставайся и делай. Через неделю пес должен быть на моей вилле».
— Обычная дворняга?
— Да. Когда документы оформили, пса переправили в Америку. Ричардсу дал ему кличку Распутин. В книжке про «Роллингов» есть фотография Кита и Распутина.
— Повезло псу.
— (после паузы) Хотели бы оказаться на его месте?
— Не решаемся даже мечтать. Если б не Михаил Муромов — не было бы никакого «Старко»?
— Думаю — не было бы. Это же он в 1991-м съездил в Италию. Вернулся воодушевленный: «Там артисты играют в футбол, у них своя команда!» Муромов — замечательный мужик. Однажды зимой на его «шестерке» выезжаем со двора. Видим — мужик буксует. Муромов со своей нечеловеческой популярностью выскакивает, начинает помогать, выталкивать машину. Не оглядываясь, есть ли фотографы вокруг. Пафоса ноль!
— Какой красавец.
— А Муромова надо было видеть. Один белый кожаный плащ чего стоил. Как-то приехал ко мне на Сокол, у подъезда бабульки: «Милок, мы тебя знаем!» Мишка расфуфыренный, еще подбоченился — кто ж его не знает-то?
— В самом деле.
— А бабульки продолжают: «Ты с нашим Юрочкой в футбол играешь».
— У Муромова есть истории и похлеще. Как несколько раз переодевал перед похоронами мертвого Талькова.
— Ой, друзья, здесь у меня отношение, сильно отличающееся от общепринятого. Не люблю Талькова. Считаю, пострадал он абсолютно заслуженно — за собственную глупость.
— Вы знаете что-то, чего не знаем мы?
— Нет. Все то же самое. Кто стрелял — не в курсе. Но закрутилось из-за спора с Азизой — кто будет закрывать концерт. Вот ведь событие! Тупорылость, чванство и дурь! С большой буквы «Д», выше Сабониса! Если ты такой классный артист, уверен в себе — да тебе по фигу, когда и где выступать! Муромов, кстати, рассказывал: Газманов пришел раньше всех на похороны Талькова, пристроился к ногам. Чтобы нести гроб первым.
— Зачем?
— В телекамеры попасть. Чуть ли не дрался с кем-то.
— Вы с Тальковым пересекались?
— Девушка у нас была общая. Как выяснилось. Но не одновременно. Я не любил его по другим причинам. Все эти кресты на распахнутой груди, «Россия — страна не дураков, а гениев»...
— Фальшиво?
— Не верю! Человек пер со страшной силой, любыми путями к популярности. Пел какую-то лирику, а потом уселся на этого вот конька.
— Кто еще поражал пафосом?
— Да дураки всякие. Типа Серова. Про Талькова — могу допустить, что в жизни он был не такой дурной. А вот попса для меня — это зоопарк. Вы про пафос спросили? Если к футболу возвращаться, Мирзоян мне жаловался на того же Шалимова: никогда ни с кем не здоровался. Шел весь великий.
— Вы таким не были никогда?
— Меня от звездной болезни Караченцов навсегда излечил. Одним словом. Нет, не одним... Пятью!
— Это что ж за слова?
— Мы только выбрались из беспросветности тюменской филармонии. Несколько сильных концертов, показали нас в «Утренней почте». Проснулись знаменитыми!
— Психика переваривала с трудом?
— Еле-еле. Приезжаем в Волгоград. Просыпаюсь утром раньше остальных, спускаюсь купить газет. Заглядываю в кафешку на первом этаже, там пусто. Лишь вдалеке сидит Караченцов. Видит меня, машет рукой...
— «Утренняя почта» делает чудеса.
— Вот и я так подумал. Полгода назад нас на собаках возили по Тюменской области — а сегодня Караченцов узнает! Подхожу, тот улыбается еще шире: «У вас минералка холодная есть?»
— Зря вы так рано проснулись.
— А у нас закон — куда бы ни приехали, в 11 утра сбор в холле. Идем играть в футбол. На всех гастролях директор группы первым делом искал в городе коробку с воротами. Кто опоздал в холл на три минуты, штраф — 3 рубля. За 10 минут — пятерка. Деньги шли пришедшим вовремя.
Кельми
— Лоза и Сюткин хорошо играли в футбол?
— Лоза — прилично. Он в школе «Кайрата» занимался. Валерка тоже ничего, подвижный. Физически был отлично готов. Смешнее всех смотрелся Муромов!
— Смешнее?
— Он вообще играть не умел. Но был здоровый как черт. Пока не спился. Его трудно было пройти — не поддавался ни на один финт. Не велся и всё! Вот Крис Кельми играл неплохо. Умненько.
— Почему при гастрольном графике, безобразиях всяких одни спиваются — а другие в порядке?
— Чувство меры. У меня в голове не укладывается, как Крис мог себя довести до такого состояния. Здоровье-то было звериное! Всю жизнь пил — но если мы закусывали, он занюхивал.
— Господи Иисусе.
— Колоться не кололся, а нюхать — это было. Иногда в лохматье, ложками не соберешь — но через два часа выходит на поле и играет в футбол.
— В последнее время его видели?
— Да. Тяжелая картина. Мы были соседями по даче в Глаголево. Забор в забор.
— Доживал в нищете?
— Вот насчет нищеты — сомневаюсь. У Криса с предприимчивостью был порядок. Он первым стал дружить с правительством в 90-е. Обзавелся какими-то акциями, довольно прибыльными. На них и жил. У Криса не было постепенного сползания. Всегда считался мачо — и вдруг превратился в ссохшегося старичка.
— А с Муромовым что сейчас происходит?
— Уф-ф... Человек слетел с катушек. Мы разошлись по жизни. Но теплое отношение к нему сохраняю.
— Мы читали, он вроде восстановился после алкогольного забытья.
— Что значит — «восстановился»... Ему 70 лет! Весь багаж, который был — про***л. В прямом и переносном смысле.
— С Цоем вы соприкасались?
— Нет. Терпеть не могу этот унылый ленинградский рок. Начиная с «Аквариума» и заканчивая «Пикниками» и «Зоопарками».
— Не тянет к кочегаркам?
— Нет. Это все понты. У Довлатова здорово сказано: в любой стране есть «обиженный город». Который считает себя ровней столице. Бостон, Лион, Милан, наш Петербург... Не будь у Цоя какого-то шаманства, подбородка и раскоса — да знать бы его никто не знал с этими же песнями. А тут — зашло! Восточный человек со сцены толкает: «Мы ждем перемен!» — мне хочется перекреститься. А многих притянуло как магнитом. Плюс ранняя смерть. Тоже превращает человека в миф.
Итальянцы
— В 1992-м вы привезли сборную итальянской эстрады — и про ваш «Старко» узнали все. В «Футбольном обозрении» роскошный сюжет вышел.
— Так и есть. Что нужно вспомнить?
— Как удалось заманить миллионеров в Москву, где все рушится?
— Слушайте, у вас было ощущение, что «все рушится»? У меня — нет! Вот сейчас все слетает, у нас безумные потери. Ну и что? Попал в другую систему координат — осваивайся в ней. А с итальянцами была просто военная операция. Нашли с Муромовым парня из ЦК ВЛКСМ, тот прикрепил меня к группе комсомольцев, отправляющихся изучать итальянский язык. Муромов отыскал телефон Тони Рениса...
— Это кто такой?
— Легенда итальянской эстрады 60-х. Был у него всемирный хит Quando, Quando, Quando. Клочок бумаги с телефоном Рениса — единственная зацепка! Иду рано утром в советское посольство. В шлепанцах, с перегаром. Накануне ЦСКА играл с «Ромой» и чуть ее не прошел. А я с ЦСКА дружил. Потом всю ночь хреначили в гостинице...
— Можно понять.
— Из советского посольства выходит мне навстречу парень, смотрит брезгливо. Я сразу эти мысли отсекаю: «Не бойся, я не бомж, мне деньги не нужны» — «А что нужно?» — «Итальянские звезды...» И он загорелся!
— Какое везение.
— Сразу созвонились с этим Ренисом. Выяснилось — через пару дней у итальянцев игра. С посольским мужичком и поехали. Как бы я один с ними договаривался?
— Все удалось?
— СССР тогда был в моде: «Горбачев, перестройка, гласность». Итальянцы ответили: «Отлично, приедем. Почему нет?» В Москве никто поверить не мог. Там же звезды первой линии — Пупо, Джанни Моранди, Рикардо Фольи! Эрос Рамазотти для нас был непонятно кто, а в Италии уже гремел.
— Что-то им надо было платить?
— Да они сами пригнали фуру шприцов, салфеток и портативных рентгеновских аппаратов для детской больницы. Чтобы ребенка, когда ножку сломает, не тащить в поликлинику. Все в машине делалось. Профессор Рошаль, директор центра, эти дары принимал.
— Райдера у итальянцев не было?
— Вот райдер был. Требовали оливковое масло под особым номером. Но мы как-то сошлись на «Золотой семечке». Зато когда их менеджер приехал знакомиться, Муромов выкатил ему поляну в ресторане «Папа Карло»: барашек, осетр, икорка черная, красная... Тот обомлел: «Я не понял — кто кому должен помогать?!»
— Муромов был в такой финансовой силе?
— Не то слово. Главное — хлебосольный.
— Из итальянцев кто лучше всех смотрелся на поле?
— Рамазотти. Ему было 28 лет. Да и остальные — ребята спортивные. Как и мы. В нашем поколении во дворах играли все. А сейчас не найти человека, который в футбол играет средне. Либо вообще не умеет, либо играет классно. Потому что занимался.
— В вашей команде был Сергей Крылов. Над которым итальянцы угорали.
— Угорать-то угорали — пока мы Крылова не выпустили на замену в конце. Тот получил мяч, рванул вперед и так жахнул, что чуть не попал в «девятку».
— С футболом Крылов завязал?
— Ездит с нами! Выпускаем на серию пенальти — бить решающий. Если нет Вити Гусева или Гриши Твалтвадзе, Крылов комментирует для всего стадиона. Справляется шикарно. Может, даже лучше, чем они. Прикольно работает со зрителями. Это безумно добрый и светлый человек. Когда был в фаворе — на него некоторое влияние оказало. Но сумел справиться. Пережил страшную трагедию.
— Что стряслось?
— В Туле какие-то ублюдки ворвались в квартиру, убили его родителей. Забрали ордена. Больше ничего не было... С работой у Крылова сейчас неважно. Но не скурвился, не обозлился. Живет то в Сочи, то в Москве. В рассказах прекрасен — особенно если бухнет.
— Ответный матч в Италии как прошел?
— В Москве мы победили 3:1, в Италии сыграли 0:0. Так серьезно относились к футболу!
Боярский
— Главной вашей звездой считался Сергей Беликов. Бежал, бил.
— Здорово играл.
— Что ж откололся от вас?
— У Сережки очень сложный характер. Колоссальная проблема с самооценкой. Или беда во взаимоотношениях с внешним миром.
— Что-то мы об этом слышали.
— Беликов — гений. Но знает об этом он один. Несчастный человек, мне его искренне жалко. Не справился ни со славой, ни с бесславием. Нигде долго не уживался — ни в «Араксе», ни в «Самоцветах». Помню, пришел он в «Старко», сидим — вдруг выдает: «Я должен выгрызть то, что мне судьба недодала!» Как-то в Тольятти в начале 90-х с нами рассчитались машинами.
— «Семерками»?
— Еще круче — белыми «девятками». По цене какого-то предыдущего квартала. Деньги уже были как фантики. Одну дали Преснякову-младшему, другую Беликову. Вовка-то повел себя адекватно, а Сережа разнылся: «Это что, я должен деньги платить?!» Ну, бред. Еще и озлобленный на весь мир. Голос не в те руки попал. Хотя слушать его могу часами.
— Сейчас еще выступает?
— Многие ездят по стране. За малюсенькие деньги. Типа — «ВИА 80-х».
— Негаснущие звезды?
— И негаснущие, и гаснущие. Даже погасшие.
— Был человек, которого хотели привлечь в «Старко», но он отказался?
— Агутин.
— Чем объяснил?
— Ничем. А Розенбаума Витька Резников зазывал. Тот ответил: «Не хочу участвовать в клоунаде. Когда в футбол играют люди, не умеющие...» Тоже позиция.
— Вы вспомнили Резникова. Сейчас почти забытого. А какой удивительный был парень.
— Потрясающий композитор! «Спасибо, родная» пел сам. Боярский стал только после его гибели исполнять. У Резникова вообще не было слабых песен. Я думаю: почему? Может, потому, что не учился этому делу — и не оказался во власти догм? Все шло сверху.
— На кого учился?
— Он тренер по футболу. До последних дней играл за «Судостроитель» на первенство города. Когда выступали в Питере — Витя всегда был капитаном «Старко».
— Погиб на глазах у мамы?
— Ужасная история, нелепая! Какой-то переулок (Белградская улица. — Прим. «СЭ»), где 15 машин за день проезжают. Ехал к маме, та ждала на другой стороне. Помахала ему, он ей — и развернулся, не глядя... Да на его «шестерке» и зеркал-то не было! Абсолютно бесшабашный водитель.
— Кто-то мчался сзади?
— Да, слева «Волга"-пикап. Вошла прямо в водительскую дверь. Рядом сидела дочка, двухлетняя Анька, осталась жива. А через три дня Витя должен был «Вольво» получить, эта машина уже плыла на пароме!
— На ней уцелел бы?
— Не сомневаюсь. Это же фишка «Вольво» — боковая защита, балка. Ее не пробьешь. Витьку жалко безумно. Сорока лет не было! А похоронили недалеко от Ахматовой. На Комаровском кладбище.
— Стоит назвать фамилию — в каких обстоятельствах сразу вспоминается?
— Звонок ближе к полуночи по телефону: «Юраш, ну чего?» Он ночной жизни человек был. Как и все мы. Но бесшабашный — только за рулем. В жизни — по хорошему деловой. Не простодушный романтик. Умел и общаться с людьми, и выстраивать отношения. Я удивлялся: когда он успевал песни писать?
— Боярский тоже за вашу команду играл.
— Мишу я очень люблю. За самоиронию, отсутствие боязни быть смешным. Когда работали на совместных концертах, всегда его подкалывали.
— Как?
— Есть у Миши песня: «Сяду в скорый поезд». Мы становились за кулисами. Когда он доходил до строчки: «И несравненные глаза твои...», 16 человек пели хором: «И *********** [очень большие] глаза твои!» Миша не обижался. А как описывал съемки в фильме «Тарас Бульба»? Я от хохота чуть со стула не свалился.
— Мы заинтригованы.
— Пока накладывали грим, Бортко, режиссер, спросил: «Миша, ты саблей махать умеешь?» Боярский аж взвился: «Да я д'Артаньян всех времен и народов!» Начинается съемка, команда «Мотор!», Миша в кадре. Как по щелчку встает в позу мушкетера. Будто перед ним не казаки, а гвардейцы кардинала. Бортко орет: «Стоп! Ты что, дурак?! Это Запорожская сечь!» Второй дубль, третий — то же самое. Миша: «Я не нарочно, поверьте. Автопилот...»
Ловчев
— У Евгения Ловчева в трудовой книжке запись: «Артист вспомогательного состава ВИА «Зодчие». Как так?
— А очень просто. Познакомились мы в Златоусте в 1983 году. У Ловчева были неприятности, отовсюду повыгоняли. Через Скобликову устроили в заводскую команду этого городка. Тут мы на гастролях. Быстро сошлись, подружились. Дальше у Жени случился строгий партийный выговор «с занесением». Чтобы его снять, требовалось год отработать.
— Где?
— Да где угодно. Сидели с Ловчевым, разговаривали — и родилась идея: «А давай к нам!» Мы уже числились при рязанской филармонии. Ну и оформили.
— Что входило в его обязанности?
— Ничего. Просто играли в футбол. Но пару раз, когда кто-то из техников заболевал, Ловчев сидел на световой пушке. Вообще в коллектив вписался изумительно.
— Хотя непьющий.
— Ну и что. Зато настолько компанейский, что за столом с ним и без рюмки всегда интересно. Рассказывал миллион баек. Например, как «Спартак» в начале 60-х полетел в Италию. Это поколение Крутикова, Рейнгольда, Севидова, Ловчев в команду позже попал. Игроки привезли водку на продажу. Загнали хозяину гостиницы. Вечером отыграли, решили отметить. Кинулись на улицу — магазины уже закрыты. Пришлось у хозяина обратно водку выкупать.
— Всю?
— Может, и не всю — несколько бутылок точно. Ребята, в таких случаях я не гонюсь за абсолютной достоверностью.
— Мы тоже.
— Даже если что-то придумано — не беда. Лучше веселый рассказ, чем унылая быль. В конце концов о событиях 1812 года мы больше знаем по «Войне и миру», чем по учебнику истории... А с Ловчевым был еще смешной эпизод. В Мюнхене, куда поехали со «Старко». Сыграли матч на запасном поле Олимпийского стадиона. На соседнем проводил тренировку с юношами «Баварии» легендарный Герд Мюллер. Ловчев увидел, глаза загорелись: «Мюллер! Я же против него играл! Он вспомнит!» Подошли втроем — Женя, Петрович и переводчик.
— Петрович — это Пресняков-старший?
— Ну да. Ловчев жестикулировал: «Герд, 1972 год, сборная СССР, я вас опекал, но не удержал, вы забили гол...» А Мюллер буркнул что-то по-немецки и ткнул пальцем в грудь Петровича. Переводчик рассмеялся: «Матч он помнит, вас, Евгений, — нет. Из сборной СССР врезался в память только один человек, который всю игру хлестал его по ногам». И указал на Петровича. Тот не стал разочаровывать легенду, слегка приобнял: «Было время, блистали! Ты уж не сердись».
— С кем же он Петровича перепутал?
— Мы долго гадали, за кого Мюллер его принял. Наверное, за Реваза Дзодзуашвили. Усы тот не носил, но с Петровичем есть что-то общее — черты лица, шевелюра...
Девчонки
— Петрович сообщил нам: «В Амстердаме отправился в квартал красных фонарей. Брожу, глазею, девушки в витринах. Слышу голос за спиной: «Владимир Петрович!» Оборачиваюсь — в дверях барышня, кроме купальника ничего. Разговорились: «Здесь не то, что в Москве, культурно. В профсоюзе состою... Может, зайдете? Денег не нужно!» — «Спасибо, не готов». Сослался на некоторую вялость».
— Я другую историю расскажу. В 2000-м мы организовали любительский турнир, который решили совместить с чемпионатом Европы. С нами в Голландию поехал Валерий Баскаков, известный в прошлом судья. Дядька чудесный, невероятный жизнелюб, было ему уже за 60. Как-то пообедали в ресторанчике, заплатили по 50 гульденов. Валерий Георгиевич особенно восторгался: «Мясо необычайно вкусное! А пиво какое! И недорого...» Затем пошли прогуляться по кварталу красных фонарей. Наткнувшись на первую девушку в витрине, Баскаков поинтересовался, сколько стоит это удовольствие. Кто-то из наших ответил: «50 гульденов».
— Что Баскаков?
— Насупился. Чуть позже увидел девушку еще лучше. Спросил: «А эта почем?» — «Тоже 50». Валерий Георгиевич совсем пригорюнился. Через какое-то время смотрит — в витрине вообще шикарная! Мэрлин Монро! Замирает: «Ну а эта?!» — «Георгич, они здесь все по 50». Баскаков хватается за голову: «Любовь на мясо променял!»
— Смешно.
— Или случай с Женькой Белоусовым. В Берлине. Накануне вылета говорит: «Пацаны, везде был, все видел, кроме публичного дома. А тут, мне сказали, есть один, за углом. Пойду, поставлю галочку». Спустя два часа возвращается. Хохочет: «Представляете, зашел, пожилая фрау усадила на диван. Вдруг из всех комнат высыпали девки: «О, Женя приехал!»
— Работали в борделе исключительно наши?
— Да! Закончил рассказ так: «Пришлось поить их шампанским и сваливать». Женька — потрясающий парень. Если песни у него, мягко говоря, небесспорные, то по человеческим качествам — номер один.
— Без гонора?
— Абсолютно. Со стороны могло показаться, что он как все попсовые «пудели» конца 80-х. Но Женька не такой. Обаятельный, ироничный. С подколами. Тонкими, но злючими.
— Проиллюстрируйте.
— Пожалуйста. 1996 год, «Адидас» экипировал нашу команду, попросив поучаствовать в показе новой коллекции. В «Метелице». Стоим в футбольной форме, ждем выхода — Белоусов, Саруханов, Кельми, Петрович и я. Саруханов оглядывается по сторонам, видит кучку проституток: «Ох, какие телки! Интересно, дорогие?» Женька: «Долларов 400-500». Саруханов меняется в лице: «Что?! Эти мымры немытые?! Да у них совести нет!» Женька усмехается: «Вот ты за свои концерты полторы «штуки» просишь, тебе же про совесть никто не говорит».
— Белоусов умер от инсульта в 32.
— До сих пор не верится, что Женьки нет. Раннего ухода ничто не предвещало. Правда, выпивал многовато в последнее время — сказывалась невостребованность. Наверное, это тоже повлияло. Шоу-бизнес — жесткая игра. Как и футбол. Я недавно написал песню, там такая строчка: «В футболе и на сцене нет завтра и вчера, волнует только то, что есть сегодня...»
— На пике популярности Белоусов пользовался фантастическим успехом у девчонок. А еще кто?
— Дима Маликов. Но он объелся этим в юные годы и потом уже не обращал внимания. Из молодых — Илюха Глинников, герой сериала «Интерны». На «Арт-футболе» он играл за нас в полуфинале с Румынией. Вышел один на один с вратарем, но пробил так, что даже в створ не попал. Проиграли. Утром позвонил мне: «Юра, я всю ночь не спал. Пил водку и бросал бутсу в плакат со своей физиономией».
— Давайте лучше о девушках. Кто из них на гастролях выдумкой поражал?
— Хм. Одну историю рассказал Лоза. Он, еще неженатый, работал в «Интеграле». Группа была моднючая. Как-то днем к нему в гостиничный номер постучалась девушка. С порога: «Юра, у меня обеденный перерыв. Всего час. Хочу провести его с вами». Лоза: «Ну, заходите...» А она: «Только я голову помыть не успела. Можно в шапке останусь?»
— Картина.
— Ну, нам тоже есть, что вспомнить. В Советском Союзе правила были суровые — после 23.00 в гостиничном номере посторонних быть не должно. Так что мы придумали? Директор «Зодчих», возвращаясь с концерта, собирал цветы, которые нам дарили, и вбухивал администратору гостиницы. Огромную охапку — прямо в лицо. В это время мы успевали провести девчат в номера. Но однажды коллектив остался без сладкого.
— Что случилось?
— Был у нас осветитель, повернутый на бабах. На концерте в ДК познакомился с десятиклассницей, прогуливался с ней под ручку. Хорошо, мозгов хватило не тащить ее в гостиницу. Приволок другую. А десятиклассница домой не пошла, умотала с кем-то из местных. Но мамаше донесли, что дочка крутилась с музыкантами, и среди ночи та нагрянула к нам с нарядом милиции. Прошерстили номера, всех девчонок повыгоняли, прервав динамично развивающиеся отношения. Наутро осветитель был уволен.
— Сурово.
— Другой осветитель отличился в Ростове. Парень невзрачный, маленький, тихий. Но как поддаст — все, прощай оружие. В ту ночь напился и вышел в гостиничный коридор. Голый, в состоянии максимальной эрекции. Подошел к дежурной по этажу, развел руками: «С этим надо что-то делать!» Она в крик, вызвала милицию. Забрали.
— Так-так.
— Администратор гостиницы звонит нашему директору, который у себя в номере выпивает с Лозой. Тот кладет трубку, бежит к двери: «Надо будить Давыдова». Лоза пожимает плечами: «Зачем? Пусть спит. Сами разберемся». Вытаскивает бутылку портвейна, которую подарили поклонники. А это 1987 год, разгар сухого закона. Любая бутылка спиртного — на вес золота. С гитарой и портвейном едут на такси в отделение, где Юрка устраивает разлив, дает концерт — и осветителя выпускают.
— Вы обо всем узнали утром?
— Да. Между прочим, характерный для Лозы поступок. Заявляю официально: Юрка — *********** [замечательный] человек! Да, он бывает разным, со мной в том числе. Но все равно ***********! [замечательный]! Надежный, тонкий, ранимый. Не боится наживать врагов. Его это абсолютно не смущает. Всегда таким был. У Лозы своя школа ценностей, ей не изменяет.
Лоза
— Когда вы впервые услышали песню про маленький плот?
— В 1983-м. Честно, не сразу ее понял. Зато наш барабанщик мгновенно оценил: «Поверь, это будет супершлягер». Хитов у Лозы много. Некоторые, к сожалению, подзабыты. Но «Плот» — вне времени.
— Это точно.
— Изначально Юрка в «Зодчие» не собирался. Он ушел из «Интеграла», чтобы завязать с гастролями и жить сочинительством песен, получая авторские отчисления. Мы познакомились, потому что нам нужен был материал, а ему — исполнители. Так и закрутилось. В итоге «Плот» со сцены мы спели даже раньше, чем сам Лоза.
— Сюткин тоже пел «Плот»?
— Да, если Юрки не было с нами на гастролях. Есть у Лозы еще одна величайшая песня, которая нравится мне больше, чем «Плот» — «Я умею мечтать». Написал ее уже в «Зодчих», когда были в Новом Уренгое. Вечерком выпили спирта, пошли спать. А Юрка до утра сочинял эту песню. По дороге на завтрак, увидев в зеркале свою опухшую физиономию, пробормотал: «Откуда в феврале в Заполярье столько пчел?» Потом повернулся к нам: «Ребята, я всю ночь с песней провозился. Вроде неплохая. Давайте сегодня на концерте исполню. Всырую, без аранжировки, под гитарку».
— Согласились?
— Разумеется. Святое дело. И вот концерт. Мы за кулисами, Юрка на сцене. Начинает:
- Мне уже многое поздно,
Мне уже многим не стать,
И к удивительным звездам
Мне никогда не слетать.
Доходит до припева:
О далеких мирах, о волшебных дарах...
Но вместо: «Что когда-нибудь под ноги мне упадут» слышим:
Что когда-нибудь...
Где-нибудь...
Кто-нибудь...
Чего-нибудь...
Тьфу, ***** [блин]!
— Сильно.
— А его песня «Мать пишет»? Там в каждом из четырех куплетов фраза: «А я читаю между строк...» с резким мелодическим уходом на верхнюю ноту. Мы заметили, что на утренних концертах Юрка эту самую ноту со звуком «Я» берет не всегда. Что породило закулисный тотализатор. По рублю.
— Песня душевная.
— В том-то и дело! Зал замирал, кто-то слезу смахивал. Пока Юра в одиночестве исполнял под гитару, за сценой кипела жизнь. По рупчику на каждую ноту, «возьмет» — «не возьмет». Первый куплет — не взял. Быстрый расчет, сразу ставки на второй куплет. Дальше на третий, четвертый. В конце песни Юра тянет: «Сын-о-о-о-о-ок», после чего несколько поклонов под аплодисменты, так что все успевают расплатиться и вернуться на свои места.
— Еще яркие споры были?
— С Валерием Четвериком — на микроавтобус.
— Шутите?
— Серьезно! Он пригласил нас в Челны на прощальный матч игрока «КАМАЗа», местного любимца Ивана Винникова. Начался концерт, и тут мы зарубились с Четвериком, что из трех пенальти он не забьет мне больше одного. Если выигрывал я, в собственность «Старко» переходил клубный микроавтобус.
— Отличный стимул.
— Концерт прервали, мы с Четвериком вышли на поле. Я в те годы еще нормально в воротах стоял, но против Четверика у меня шансов не было. Забил все три. В ботинках, не снимая пиджака!
— Везло вам на интересные встречи.
— Вы даже не представляете, с какими людьми сводила жизнь! Вот, например, Эдуард Смольный. Величайший импресарио, он был главным в СССР по стадионным массовым представлениям. С Эдуардом Михайловичем связан уникальный эпизод. 70-е, День энергетика. На этот случай существовал многократно проверенный штамп. К участникам, расположившимся на футбольном поле, в какой-то момент добавлялся Ленин на броневике. В кепке, с красным бантом и вытянутой рукой делал круг по беговым дорожкам, воспроизводя знаменитую речь о плюсах электрификации всей страны. Много-много лет, переезжая из города в город с разными программами, Ленина изображал один и тот же артист Московской областной филармонии. Но была у Ильича слабость.
— Какая же?
— Мог запить. И вот полный стадион, броневик под парами, а Ленина нет. Разъяренный Смольный несется под трибуны к единственному телефону. Звонит в штаб фестиваля, по традиции располагавшийся в гостинице, где жили артисты. Орет в трубку: «Алло, штаб? Где этот ****** [проклятый] Ленин?! Кто говорит? Смольный!»
Джигурда
— Вы сказали, что очень серьезно относились к футболу. Не стоило?
— Дураками мы были. Вот играли не раз с украинцами. Зарубы адские! Трижды мы в Киеве украинскую эстраду хлопнули. Всё на глазах у Суркиса, который им хотел помогать. Так плюнул и ушел: «Вы ничего не можете!» Потом они собрались — и в Лужниках нас 4:1 обыграли. На глазах у наших благодетелей. Уже мы две недели ходили как обосранные. Вспоминая анекдот про двух ковбоев, которые в пустыне на спор по кружке дерьма съели.
— Вы же в Киеве от взятки отказались?
— Принесли к концу второго тайма. Почувствовали, что дело пахнет керосином. Мы вели 2:0. Я отмахнулся: «Русские артисты денег не берут!»
— Давали-то сколько?
— До цифр не дошли. Но предлагали такие люди, что сто процентов — рассчитывались бы наликом. Судя по одежде и манерам, деньги у них были с собой. Карточками такие не пользуются. Да и кровь на одежде еще не просохла.
— Самый памятный удар по ногам в матчах артистов?
— Расскажу про игру в Дублине, приуроченную к визиту Ельцина. Но Борис Николаевич отказался выходить из самолета, ирландские артисты оскорбились и на матч не явились. Вместо них нам предложили сыграть с ветеранами сборной Ирландии по регби. Мы приняли вызов.
— Опрометчиво?
— Это был не футбол — битва кость в кость. Но мы не дрогнули. На каждый удар по ногам отвечали своим. Когда Володю Кузьмина грубо толкнул какой-то черт, через пару минут Серега Минаев с Андрюхой Сапуновым взяли его в «коробочку» — и тот летел, кувыркаясь, метров пять. В раздевалке после игры было страшно. У всех ссадины, ушибы, гематомы, у Кузьмина гетры в крови... Но ирландцам надо отдать должное. Они пригласили нас в ближайший паб, где за кружкой «Гиннеса» сообщили: дескать, оценили наш бойцовский дух.
— Депутат Малышкин сломал нос Валерию Газзаеву на ваших глазах?
— Да. Это уже 2004 год. Я был уверен, что Малышкин в борьбе за мяч случайно локтем засадил. Оказалось — вполне осмысленно. «Если б Газзаеву не двинул, — объяснял Малышкин после матча, — он бы нам забил и ходил бы потом, смеялся...» Что ж, от идиотов никто не застрахован.
— Самый странный персонаж, который прошел через вашу команду?
— Джигурда. В принципе, парень неплохой. Над шуткой рассмеется, в баре угостит. Но постоянно в образе — то ли Высоцкого, то ли Ермака. Карикатурное впечатление. Сыграл Джигурда за нас один раз — в 1992 году, в Киеве. Когда на матч «Старко» с украинскими музыкантами собралось 82 тысячи зрителей!
— С ума сойти.
— Джигурду в концовке выпустили на замену. Он уверял, что прошел школу киевского «Динамо». Но быстро выяснилось — никакой. При этом своим хриплым, с надрывом, голосом едва не заглушал трибуны. Орал Петровичу, чеканя каждое слово: «Дай! Мяч! Мне!» Тот отдал — потеря. Затем вторая, третья. Когда Джигурда снова прорычал: «Дай! Мяч! Мне!», Петрович отозвался в рифму: «Нога в говне!»
— Нам страшно за Петровича.
— Слушайте, что было дальше. Джигурда внезапно съежился, размяк, поплелся к Ловчеву на бровку и фальцетом, чуть ли не всхлипывая: «Женя, почему мне пас не дают? Я прошу, открываюсь, а меня не замечают, еще обзываются...» Тут опомнился, опять стал Ермаком-Высоцким, побежал обратно и над стадионом разнесся знакомый рык: «Да-а-ай! Мя-я-яч! Мне-е-е!»
— Кто еще просился к вам в команду, толком не умея играть?
— Петкун. А расписывал-то себя как! «Я в «Смене» тренировался, потом «Зенит» переманил...» Но на поле минуты хватило, чтобы понять — ни о чем, а главное, не за чем. Петкун по жизни такой. И летчик-истребитель, и капитан-подводник, и повар высшего разряда.
Тост
— Как вы Пугачеву к «Старко» подтянули?
— История, которая произошла в 1993-м, для шоу-бизнеса в порядке вещей. Хотя обычный человек вряд ли поймет. Когда погиб Витя Резников, я начал плотно заниматься командой. Кое-кому это не давало покоя. Начались разговоры: «Кто такой Давыдов? Почему нами руководит?»
— Кто так выступил?
— Кельми. Он это дело возглавил. Я даже не обижаюсь. Таковы законы шоу-бизнеса. Поскольку у Криса были связи и влияние, пришлось защищаться. Меня сразу поддержал Петрович, он и предложил позвать в «Старко» Серегу Челобанова.
— У которого в то время был роман с Пугачевой.
— Совершенно верно. В футбол Серега играл прилично, характер железный. Вечером мог выпить ведро, но на следующий день бился насмерть. Среди артистов — большая редкость. В общем, Челобанов с радостью к нам присоединился, и вскоре у «Старко» появился почетный президент — Алла Борисовна. А отколовшуюся часть команды начал тренировать Ловчев.
— Поворот.
— Я до сих пор Женю по-своему люблю, но... Как дошло до первого рубля, который надо делить, все резко изменилось. Грустно. Хотя от Бескова тогда услышал: «Ты удивлен поступком Ловчева? Я — нет».
— Чей уход из «Старко» стал для вас ударом?
— Петровича. Мы были очень близки, я его обожал и продолжаю обожать, но так и не понял, что случилось. Вдруг развернулся спиной, перешел в команду «Артист». Ничего не объяснив!
— Пытались с ним поговорить?
— Конечно. Петрович отмалчивается. Не исключено, Коля Трубач что-то ему наплел. Думаю, чисто артистическая история.
— «Артистическая» — это переплетение ревности и...
— ...Глупости, тщеславия, амбиций, фарта, таланта. Вот такой замес. Может, прозвучит нескромно, но нужно быть Давыдовым, чтобы в России столько лет держать команду артистов. Надо их любить, уметь ими управлять, при этом обладать и футбольными, и музыкальными навыками.
— Бандиты на вас накатывали?
— В 90-е нельзя было остаться без защиты. Приятель на щадящих условиях завел под «солнцевских». С каждого матча отдавали им небольшую сумму. Можно сказать, символическую — все-таки нас как артистов уважали. Но тогда у бандитов был критерий. Если тебе не платят — это дружба. Если платят — крыша". Дружба могла пошатнуться, «крыша» — никогда.
— Звучит как тост.
— О! К разговору о тостах. Была сумасшедшая история в Казани. Матч «Старко» приурочили к Дню милиции. Вечером — прием на высшем уровне. Министр МВД Татарстана, вся милицейская верхушка... Пир горой. Кельми вырубился одним из первых. С полузакрытыми глазами завис над салатом. Подходит ко мне Глызин: «Юр, приехали «казанские», они тоже стол накрыли, хотят повидаться».
— С чего бы?
— С представителями этой группировки мы познакомились на гастролях в Германии, пару дней весело общались. Говорю: «Леха, всем уйти неудобно. Возьми с собой несколько человек, включая Криса, который уже готов, и тихонько езжайте». Что было потом, знаю по рассказам очевидцев. Спящего Кельми аккуратно погрузили в машину, привезли в ресторан и усадили за стол, где он в той же позе завис над тарелкой. «Казанские», тепло поприветствовав звезд российской эстрады, ждали ответного тоста. Глызин толкнул в бок Криса. Сохранявшего даже в таком положении некоторую импозантность. Тот вздрогнул, взял в руки фужер. Не без труда поднялся, собрал глаза в фокус и неожиданно четким голосом произнес: «Я очень рад, что замечательный праздник, День милиции, мы встречаем с руководством правоохранительных органов Татарстана. Что пожелать вам, друзья мои? В первую очередь, покончить с организованной преступностью, искоренить это позорное явление, разъедающее, как язва, наше общество. Вы всегда можете положиться на нас, музыкантов, в борьбе за торжество законности в России. Будьте здоровы!»
— «Казанские» схватились за ножи?
— Почему? Это же не лютые разбойники. Ребята нормальные, адекватные. Им объяснили, что случился ремикс «Иронии судьбы». Посмеялись.
— Вы хоть раз прошли по грани?
— За пару недель до матча в Лужниках с итальянцами ехал на «Жигулях». В районе Рижской эстакады на полном ходу отвалилось правое переднее колесо. Когда стали смотреть, оказалось, что кто-то вывернул три болта, а четвертый подпилен.
— Кто удружил?
— Понятия не имею. Но что было — то было. А в 1994-м я поругался с женой и ушел из дома. Снял квартиру на «Водном стадионе». Недели через полторы звонок в дверь. Открываю — стоит парень спортивного телосложения. Спрашивает: «Тебя как зовут?» — «Юра» — «А фамилия?» — «Давыдов». Выдыхает: «Слава богу! Не взял грех на душу» — «То есть?» — «Пустишь?» — «Заходи».
— Что дальше?
— Говорит: «Я получил заказ. Но вижу, что адрес совпадает, а описание — нет. Несколько дней за тобой наблюдал, отследил, когда ты к маме на Сокол поехал. С бабульками у подъезда поболтал. И понял, что чуть не совершил ошибку. Ты в этой квартире давно живешь?» — «Полторы недели» — «Ясно. Здесь до тебя жил чувак, который сильно нагрешил. Я должен был его убрать».
— Обалдеть.
— «Ладно, — говорит, — давай по рюмке и пойду. Ты меня не знаешь, и я тебя не знаю». Все, больше не встречались. Для чего он устроил эту встречу, так и осталось загадкой.
— Спрашивали хозяйку, кому до вас квартиру сдавала?
— Нет. А смысл?
Киевляне
— Как началась ваша дружба с Андреем Балем?
— О, это потрясающая история! 1986 год, Фрунзе, стадионные концерты с «Машиной времени». Кутиков, большой фанат футбола, обмолвился: «Недавно в Одессе познакомились с игроками киевского «Динамо» — Толей Демьяненко, Володей Бессоновым, Андрюхой Балем. Классные ребята!» Мне на ухо легло. В ноябре приезжаем в Ленинград, размещаемся в «Октябрьской». Иду по коридору, навстречу Демьяненко. Думаю — такой шанс упускать нельзя. Привет, говорю, вам от «Машины времени», а я Юра Давыдов из группы «Зодчие». Демьяненко слегка напрягся — мало ли кто в гостинице подходит. И тут как в плохом кино...
— Что?
— Дергает за рукав дежурная по этажу: «Вы же из «Зодчих»? Моя дочь мечтает попасть на ваш завтрашний концерт, а билетов в кассе нет. Помогите, пожалуйста» — «Да не вопрос». Демьяненко уже другими глазами на меня смотрит, положение немножко уравнялось. Говорит: «Сегодня играем с «Зенитом». После матча заходите ко мне в номер». Отправились втроем — Сюткин, Макс Миссин, наш директор, и я.
— А Лоза?
— Почему-то не смог. В буфете купили бутылку шампанского. Поставили на стол, Демьяненко рассмеялся: «Зачем? У нас всё есть». Открыл холодильник — там батарея бутылок, сложенных штабелем донышками к дверце.
— Шампанское?
— Ага. Кроме святой троицы, Демьяненко, Бессонова и Баля, в номере сидели Михайличенко и Горилый. Контакт наладили моментально. Неиссякаемые запасы шампанского, футбольные и музыкальные байки, анекдоты — обстановка волшебная. Я разговорился с Балем и был поражен его эрудицией, мудростью, глубинной внутренней культурой. Андрюшка в этом плане явно выделялся на фоне остальных. В разгар веселья в дверь постучал Саша Хапсалис, бывший игрок киевского «Динамо». У него была подруга из Ленинградского мюзик-холла. Говорит: «Собирайтесь! Поехали!»
— Куда?
— Танцовщица из мюзик-холла вышла замуж за одного из «Лицедеев». Тогда этот коллектив клоунады и пантомимы был на пике популярности. «Асисяй», «Низзя!», «Блю канари», помните?
— Разумеется.
— Выдвинулись не всем составом. Михайличенко и Горилому святая троица сказала: «Лёсик, Вовик, идите спать. Нам-то Лобан ничего не сделает. А вы еще молодые. Если узнает, что ночью сорвались куда-то, будут проблемы».
— Трезво.
— Мы берем такси, едем на Васильевский остров и попадаем в общежитие мюзик-холла, где все ходит ходуном. Музыка, танцы, ноги взлетают к потолку, мелькая перед нашими носами. А «Лицедеи» — в образе. Кто-то в цилиндре, кто-то с накладной задницей, кто-то носится с воплями: «Асисяй!», «Низзя!» Без конца разыгрывают сценки — то штурм Бастилии, то приезд индийского султана, то погоню сбежавшего с плантации негра. К столу подходит Слава Полунин, выпиваем по рюмке, он кивает в сторону своих: «Не хочешь таким коллективичком поруководить?» И, обращаясь к киевлянам: «Или Валерию Васильевичу предложите...» Сумасшедшая ночь!
— Да уж.
— Когда через год мы прилетели на гастроли в Киев, динамовцы нас уже ждали. Вечером с Балем и Сюткиным вышли из гостиницы. Стоим, ловим машину. Как назло, все заняты. Вдруг тормозит такси, выходят четыре мужика, обращаются к Балю: «Андрей, садитесь с друзьями и поезжайте. А мы себе еще поймаем...» Вот что такое народная любовь!
— Куда поехали-то?
— На Подол к речному вокзалу. Там на теплоходе ребята устроили закрытую вечеринку. Собрался весь киевский бомонд — спортсмены, актеры, музыканты... Демьяненко сразу громко предупредил: «О деньгах не думайте, сегодня моя очередь платить». Когда кто-то из местных начал возмущаться, Толя, в ту пору еще холостой, ответил с улыбкой: «Братцы, я одинокий ЗМС, у меня в жизни много хлопот, а единственная радость — встретить и принять друзей. Не лишайте меня этой радости!» Гуляли до утра. А в час дня Баль приехал в гостиницу нас будить. Как выяснилось — уже после тренировки. В сумке у него позвякивало, но мы замахали руками: «Что ты! Впереди концерт, нужно готовиться».
— Вот это профессионализм.
— Андрюша усмехнулся: «Да-а, «Машина времени» покрепче будет...» Когда киевские гастроли завершились, ребята приготовили для меня еще один сюрприз.
— Это какой же?
— Уговорили Лобановского разрешить мне потренироваться на базе в Конча-Заспе. С запасными и дублерами. Отпахал полтора часа наравне со всеми, удивив нехарактерным для музыканта уровнем вратарской подготовки. А вечером уже на стадионе «Динамо» группа «Зодчие» сыграла с киевлянами шесть на шесть. Против Демьяненко, Бессонова, Баля, Михайличенко, Беланова и Яремчука! Вся сборная СССР!
— Какой рассказ Баля особенно врезался в память?
— В 1986-м на чемпионате мира в Мексике наши в 1/8 финала неожиданно проиграли бельгийцам. Лобановский в раздевалке устроил разнос, больше всего досталось святой троице. Так Бессонов, по словам Андрея, в гостинице был близок к тому, чтобы выброситься из окна. Весь день ребята не отходили от него ни на шаг, боялись, что совершит непоправимое. А вечером к Бессонову зашел Лобановский и извинился. Ну и конечно, запомнилась шутка Баля на «Арт-футболе» в Сочи. Поехали обедать в какой-то горный ресторан в районе Хосты. На микроавтобусе долго-долго пилили по жуткому серпантину. Вымотались страшно, и только Андрюша радостно восклицал: «Какое счастье, что Валерий Васильевич не знал про эту дорожку! А то на сборах гонял бы здесь постоянно».
— Умер Баль на руках Бессонова.
— Прямо на футбольном поле. Играли за ветеранов, он отдал Бессонову пас в касание, успел сказать: «Как учил Валерий Васильевич...» И рухнул. Оторвался тромб.
— Были на похоронах?
— Конечно! Там вообще мистическая история, все переплелось. Андрей скончался на 9-й день после Белькевича. На 40-й я приехал в Киев. Стояли на Байковом кладбище, вдруг звонок Лехе Михайличенко: «Гусин разбился...» Вскоре в Киеве состоялся матч памяти Баля, Белькевича и Гусина, я участвовал — единственный из России. В интернете есть видео, как пропускаю гол от Андрея Шевченко. Пробил он метров с 12-ти из-под защитника в дальний угол. Такие не берутся.
