Анатолий Коршунов: "В "Спартаке" лысым делать нечего!" - сказали в ЦК"
РАЗГОВОР ПО ПЯТНИЦАМ
Судьба у Коршунова невероятная – после "Динамо" очутился в "Спартаке". С которым тоже выиграл золото. Потом, как селекционер, набирал будущих чемпионов в спартаковский состав-1969. Дружил со Старостиным и Лобановским. Сказка, а не герой.
…Мы перебираем фотографии. Вот молодой Гаджиев на стажировке в Югославии, вот Яшин, Маслаченко, Старостин, вот Пеле, Эйсебио, Беккенбауэр…
– Это Франц с любовницей? – предполагает один из нас, испорченный.
– Или с женой? – дает шанс тот, что поприличнее.
– С моей дочкой, – рушит версии Коршунов.
– А вот это жена его?
– Это моя жена! С Францем мы давно дружим! В Москве встречали его всей семьей. Он приезжал материал набирать для книжки "Мои враги, мои друзья".
– Зачем в Москву-то?
– Главу про Яшина. Вместе к нему ездили, оттуда на хоккей. Потом и мне, и Леве прислал по экземпляру.
***
– Вы ж удивительный человек. К спиртному в жизни не притронулись.
– Я с этим делом никогда не дружил. Да и сейчас можете на меня не рассчитывать. Вот вам могу налить.
– Пока воздержимся.
– Как знаете. Один раз я накидался прилично, в 19 лет. Провожал друга в армию. Налили мне стакан – ба-бах, и все. Стало дурно. Вот так "проводил". С тех пор отвращение к спиртному.
– В "Динамо" пили-то прилично.
– Да уж не святые были люди. Но "Динамо" еще ничего в отношении выпивки. Возьмите "Торпедо" – это что-то! Я в молодежной сборной столкнулся с торпедовскими юниорами, уже там закладывали. Валера Воронин, Олег Сергеев, Сашка Медакин, Леха Поликанов… Как они пили – не пил никто!
Поехали мы под маркой "Торпедо" на турнир в Казале-Монферрато. Отыграли, заключительный банкет. Девчонки разносят канапе. Хочешь – шампанское. А хочешь – виски. Все бродят навеселе, лишь мы стоим вдоль стеночки.
– Что случилось?
– А нам тренеры, Бесков с Качалиным, сказали: "Только попробуйте выпить!" Но торпедовцы – ребята ушлые. Раз-раз, глядим – Сергеев уже тепленький. Внезапно замечает его капитан бельгийского клуба: "Олег, иди сюда! Сколько выпьешь?" Сергеев расправил плечи: "В футбольной команде 11 человек. Значит, могу 11 рюмок".
– Силен.
– Рюмки с водкой расставлены, грамм по сорок. Бельгиец побледнел: "Не может быть! На сколько спорим?" Забили на полторы тысячи лир. Для нас деньги огромные – хорошую сорочку можно купить! Парень не знал, с кем связывается. Что такое московское "Торпедо". Мы с Витькой Шустиковым подошли, заслонили их. Отговариваем: "Олег, ты что…" – "Ребята, молчите, мне нужно заработать!" Хлоп, хлоп, хлоп. Все рюмки пустые. У Сергеева ни в одном глазу. Получил деньги – переместился другому столику.
А для меня с детства водка эта – отрава. Из-за отца. Он же был лучший бортмеханик в СССР. Как дальний вылет – работает с самолетами. Челюскинцы, Папанин, Ляпидевский, Байдуков – со всеми дружил. Мотор настраивал, как рояль, на слух: "Здесь подтянем!" А ему великие наливают: "Сашка, ты герой". Спирта у них хватало, все эти челюскинцы мастера были "зажечь".
– На торпедовском уровне.
– Вот-вот. Так и пристрастился к выпивке. Мне было шесть, когда мама его выгнала. Брат Сергей на десять лет старше. Я-то любил отца без памяти, он приходил пьяненький: "Сыночек, ватрушку тебе принес, конфету…" Бабушка со стороны матери его обожала, такая же поддавальщица была. Каждый вечер его ждала, он возвращался с мятой газеткой. Я все всматривался: вдруг что-то мне?
– Оказывалось – не вам?
– Разворачивает, а там разваленная котлета, хлеба кусок, бутылка. С бабушкой садятся – и до дна. Он первым отключался. Бабушка-то до 94 лет четвертинку в тумбочке прятала, на два дня растягивала, – а отец перебрался в Сталинград. Там спился окончательно и умер.
– Не общались?
– Мама сказала – нечего вам об отце знать. В 1958-м с московским "Динамо" приехали туда на товарищеский матч с "Трактором". Получили денежку. Прихожу в гостиницу, дежурная говорит: "Звонит ваш отец, так плакал. Сейчас соединю".
– Поговорили?
– "Сыночек, дорогой, я уже не хожу, ноги отказали. Дай хоть немного денег". Все, что было в кармане, для него оставил. Потом и мама, и Сергей меня крошили: "Этому гаду, который нас бросил?! Как ты мог?" Так и не увиделись. Мне даже не сообщили, когда умер. Зато на примере отца решил – пить не буду никогда.
В "Динамо"-то меня и Игорь Численко, и Валера Короленков, и Володя Беляев уговаривали: "Пошли!" Только завершится тренировка, они бегом под Южную трибуну. В ресторанчике их уже ждали, все налито. Я ни в какую. Они сразу: "А-а, не будешь? Гони трешку…" Давал им три рубля – и отваливал.
– Якушин сам не дурак был заложить за воротник.
– Большой любитель. Но не нравилось ему, когда футболисты пьют. Перед тренировкой мы собирались у Северной трибуны. На том самом месте, где сейчас памятник Леве. Болельщики подходят к Якушину: "Михал Иосифович, можно вас на минутку? В прошлый раз у "Зенита" выиграли, так ваши в "Пекине" нажрались…" – "Так, так, так. Кто?" Ему рассказывают – Федосов, Численко, Шаповалов и Беляев. Якушин выслушает, головой покачает: "Точно?" – "Да! Потом еще взяли бутылки – и к Федосову двинули". У Гешки однокомнатная квартира была рядом с "Пекином". Якушин помолчит – и выдает: "Так вот, дорогие мои, что скажу. У нас в "Динаме" ребята не пьют!"
– Смешно.
– А тренировка заканчивается – он этих четверых оставляет: "Побежали!" Круг, другой. Михей смотрит: "Бежим, бежим…" Потом глянет на секундомер: "Та-а-к…" Они выдыхают – конец мучениям! Но не тут-то было: "Рывок на 30 метров!" Дальше: "Ускорение на 50 метров!" Как ноги заплетаются – на прощание по 15 отжиманий. Еще стоит над душой, сочувствует: "Ничего, ничего, ребятки. Сейчас я из вас всю известку выгоню, и будет легче".
– Прекрасная история. Мы слышали про еще одну – будто у Федосова случился роман за границей с дочкой миллионера.
– Это было! В 1956-м я попал в "Динамо". Нас четверо молодых появилось – Численко, Короленков, Эдик Мудрик и я. Как мушкетеры. Мне 18 лет, уже летаю с командой в Бразилию, Уругвай, Чили. Вот в Аргентину не пустили.
– Почему?
– Потому что там на границе нужно было сдавать отпечатки пальцев. Начальники сказали: "Не надо нам этого. Никаких отпечатков, не будем с вами играть". А с Федосовым история произошла в Бразилии. 1957 год. Прилетаем в Рио, разместил нас клуб "Васку де Гама" на первой линии от Копакабаны. Отель "Люксор". Такая духота, что мы с Лешкой Мамыкиным бутылки воды прямо в кровать выливали. Пока не высохла – надо успеть заснуть.
Днем отправились загорать. К Федосову девушка подходит, на русском: "Вы из Москвы? Распишитесь!" Мы смотрим со стороны – красотка! Всех обошла, расписались ей Яшин, Кесарев, я… Лежим. Минут через пятнадцать крики, бразильцы голосят. Мы вскочили – что такое? А Гешка разглядел ее в пучине. Как рванул! Вытащил, она уже захлебывалась. Даже сейчас вспоминаю – не по себе.
– Думаете, не спектакль?
– Точно не спектакль. Девчонка почти синяя была. Откачивали, пока вода изнутри не пошла. Кто-то позвонил отцу, тот примчался. Оказалось – хозяин магазина сувениров, тоже из русских!
– Отблагодарил?
– Зазвал к себе. Берите, говорит, что хотите. Все для вас. Кто вазочку выбрал, кто костяную голову негритоски. Стол нам накрыл. Тут-то у Гешки и закрутилось. Влюбилась со страшной силой, Федосов был красавец невероятный. Мы все подначивали: "Что ты за дурак? Смотри, какая девочка! Какой отец – миллионер! Женись!"
– Не женился.
– А могло все иначе сложиться. Закончил-то плохо. Грузчиком в продуктовом магазине, ящики таскал. Тогда от красавца ничего не осталось. В пятьдесят с небольшим превратился в старикашку. В 90-е, как других ветеранов, я на стипендию его взял в "Совинтерспорт", лет семь получал… Федосов – умница, все перечитал, что можно. Сколько стихов знал наизусть – хоть Мандельштама, хоть Есенина!
– Потрясающе.
– Приходит сюда, в "Совинтерспорт", взглядом по нам всем проведет – и начинается: "Сейчас я вам прочитаю". А вторая его страсть – цирк. Любил больше, чем стихи. Куда ни приедем – сразу: "Все идем в цирк. Я организую". Кругом нас знали, везде двери открыты. Московское "Динамо"! Кто с нас деньги будет просить?
– Как умер Федосов?
– Весь 2005-й только супруга приезжала за стипендией. Он уже не мог. А в декабре Мудрик звонит: "Вчера Гешка скончался". Выпивал до последнего. Жена жаловалась: "Толь, ничего с ним сделать не могу!"
– Ох, давайте лучше про футбольные путешествия.
– В динамовском турне я с Пеле познакомился. На игру к нам приехал. Всем руку пожимал, меня тоже подвели: "А это наш самый молодой динамовец, Анатолий Коршунов…" Ну, Пеле и Пеле. В 1957-м еще не звучало.
– В том турне вашему соседу Мамыкину ногу сломали чуть не напополам.
– В Уругвае. В центре поля "накладку" сделали. Стык – и треск, всем слышно! Я не понял: это что было-то? Травма жуткая. Я подтрунивал время спустя: "Как ты мне, Леха, помог пробиться в основной состав!" Если б не перелом, меня бы и не выпустили. 2:1 мы выигрывали, уругвайцы давили. Тут я выхожу, головой сбрасываю Рыжкину, тот с лета засадил в "девятину"! 3:1 – все, они готовы. До этого Юра Войнов, которого в поездку из киевского "Динамо" взяли, пенальти бил – так его и камнями закидали, и бананами, и апельсинками. Он разбегался чуть ли не с центра поля. Потом рассказывал: "Ребят, а как я забил-то? Глаза закрыл, разбежался и со всей силы, вратарю промеж ушей. Об одном думал – не дай бог, сейчас башку расшибут…"
– Еще где-то забрасывали?
– В Голландии сволочье кидало что-то. Но там все оседало на беговых дорожках. А в Уругвае их не было, сразу трибуны.
***
– Нападающим вы были классным. Самый памятный гол?
– Как-то за "Динамо" забил в ворота "Торпедо". В падении. Борис Кузнецов длин-н-ую передачу делает, мяч попадает в свет прожектора – вообще не вижу. Ныряю наугад, касаюсь лбом – и Поликанову в "очко"! Бедняга долго вспоминал: "Ты меня опозорил".
Еще один гол запомнил. Играл за одесский "Черноморец", команда у нас была веселенькая. Сзади г…о на палочке, а впереди все расчудесно. Олег Базилевич, Валера Лобановский, Витя Каневский, Валера Поркуян и я. Забивали по три-четыре каждый матч, а пропустить могли еще больше. Бывшего торпедовского капитана Медакина ноги не таскали. Пятнадцать минут побегает – и уже мертвый.
– Это почему?
– Потому что дул целыми днями сухое вино, называлось "шипучее". Типа шампанского. Юрик Хромов, которого тоже из "Торпедо" взяли, шепелявил: "Что ты, в натуре? Вот позвоню в Москву, скажу – ты пьяный постоянно, играть не можешь!" Сашка квасит – а Юрик стыдит. Бесполезно, так Медакин бесславно из-за пьянки и закончил.
– Что за гол-то?
– Ах, да. 1965-й. Тбилиси. Из тоннеля выходим – рядом со мной вратарь Котрикадзе. Оборачиваюсь, негромко ему: "Серега, какое-то у меня чувство нехорошее…" Тот смотрит удивленно, а я закругляю: "Наверное, забью тебе сегодня" – "Да ладно!" И на двадцатой минуте замыкаю прострел Базилевича. Поворачиваюсь: "Сережа, извини…"
На второй круг приезжает к нам тбилисское "Динамо". Стоит уже Урушадзе. За полчаса до конца меня выпускают. 0:1 проигрываем. Первое же касание, прохожу середину поля – и что-то мне в голову стукнуло: "Вот обыгрывать их еще. Ударю-ка отсюда!" Ка-а-к дунул в сторону ворот!
– Неужели забили?
– Мяч странным наклевом – бум! В "девятину"! Урушадзе понять ничего не может. А меня целуют всей командой. Часто в высшей лиге с центра поля забивают?
– Мы не видели ни разу.
– О чем и речь. Когда 75-летие мое отмечали, Володя Пономарев встал: "Анатолия невозможно было ни догнать, ни остановить. Бежал, словно ветер. Но гол с центра поля – это за гранью!"
– Хорошо бежали?
– Очень. Два таких было – я да Валерка Урин. Из чемпионского состава "Динамо" 1959-го сейчас мы вдвоем и остались, больше никого. Бежал я на уровне Рейнгольда. Мы с Валеркой на длинном шаге, а он – тык-тык-тык.
– Правда, вы еще что-то умели. А у Рейнгольда – только скорость.
– Да. Я техничный был. Поле хорошо видел.
– Что ж закончили в 29?
– Я бы не закончил, да и Старостин меня хотел вернуть в "Спартак". Второй сезон в "Черноморец" начал прытко – в пяти матчах четыре мяча. Играем с ростовским СКА, выхожу один на один. Нагоняет центральный защитник, бьет в колено. Так попал, что вывернуло. Разрыв всего, что можно – и крестообразные, и боковые, и мениск. Четыре операции – куда еще играть? Но брат взял в Запорожье, два года там пылил.
– Сергей Коршунов выступал за ВВС. Что про Василия Сталина рассказывал?
– В команде его называли – Хозяин. Брат говорил: "Мы побаивались Хозяина, но уважали". После удачных матчей не скупился на подарки. Особенно, если обыгрывали тбилисское "Динамо", ведомство Берия, с которым Василий Иосифович был на ножах. Заходил в раздевалку, поздравлял и голосил: "Василькевич, заноси!" Следом появлялся генерал-майор. С коробками. Вручал футболистам то серебряный портсигар, то часы.
– С кукушкой?
– Штурманские! Это круче, чем сегодня "Радо".
– Сохранились?
– Конечно. Как и фотоаппарат "Зоркий", на крышке надпись: "Лейтенанту Коршунову С.А. за отличные спортивные результаты в розыгрыше Кубка СССР по футболу 1951 года от В. И. Сталина". Впрочем, игроков он не только баловал. Еще и на гауптвахту сажал.
– За что?
– За пьянку. Однажды загуляли Витька Федоров и Гриша Дуганов. "Комсомолка" разразилась едким фельетоном. С четверостишьем в концовке:
Мы видели Дуганова.
Дуганова – не пьяного.
Дуганова?! Не пьяного?!
Значит, не Дуганова.
– Мило.
– Дней пять на "губе" кантовались. Пока к сыну вождя не пришел Гайоз Джеджелава, тренер ВВС: "Василий Иосифович, отпустите ребят. А то играть некому".
– Брат на "губу" попадал?
– Бывало. С тем же Федоровым, будущим генералом… Или вот история. Жили мы около метро "Аэропорт". Рядом штаб Военно-воздушных сил МВО. Как-то среди ночи стук в дверь: бум-бум-бум. Я, пацан, открываю – на пороге два военных: "Где Сергей Коршунов". Выскакивает брат в трусах: "Что случилось?" – "Одевайтесь! Срочно! Хозяин ждет".
– В особняке на Гоголевском?
– Нет, в штабе. Серега заходит в кабинет Василия Иосифовича – сидят Бобров, Шувалов, Федоров и Крижевский, лидеры ВВС. Смотрят трофейный фильм "Сестра его дворецкого" с Диной Дурбин. Стол ломится от выпивки и закуски. Василий Иосифович наливает стакан водки: "Серега, штрафная!" Тот отстраняется: "У нас же игра послезавтра! С Тбилиси!"
– А Сталин?
– "Пей! Или ты нас не уважаешь?!" Минут через пять второй стакан протягивает. Все, брат готов. Но протрезвел моментально, когда под утро, прощаясь, Василий Иосифович произнес: "А тебе, Серега, скажу – не забьешь Тбилиси, отправлю служить далеко-далеко! Понял?!"
– Забил?
– Два! 5:1 грохнули! На всю жизнь я запомнил слова брата: "Выходил на поле и думал: если не забью, увижу ли вас с мамой снова?"
– Сталин бы исполнил угрозу?
– Легко. Правда, он отходчивый. Упек бы на месяц в часть, а дня через три бы вернул. Кто играть-то будет?
– В 1977-м юношеская сборная СССР выиграла чемпионат мира в Тунисе. Почему повез туда команду Сергей Мосягин, хотя два года ее готовил ваш брат?
– Сначала он "Даугаву" тренировал, вывел из второй лиги в первую. На уход в сборную там сильно обиделись. В характеристике приписали: "Неоднократно нарушал спортивный режим". Сделал это председатель федерации футбола Латвии, который сам же с Серегой и выпивал. Сволочуга! Едва документ попал в ЦК, поднялся шум. Мол, разве можно на чемпионате мира доверить команду такому тренеру? Выезд зарубили.
– Это и подорвало здоровье?
– Бесследно такие вещи точно не проходят. Умер брат в 54 года. После командировки в Уральск. Ехать не хотел, чувствовал себя неважно. Сказал Симоняну, товарищу своему, тот к Колоскову: "Давайте вместо Коршунова кого-нибудь другого направим…" Вячеслав Иванович отмахнулся: "Нет! Должен лететь Коршунов, вот пусть и летит!"
– В каком качестве?
– Инспектора – оценить работу местных футбольных чиновников. У трапа встречали три первых секретаря – обкома, горкома, райкома. Усадили в "Волгу", отвезли на берег реки. Начался бешеный разлив. Им нужно было, чтоб брат все документы подписал. Вот и накачали. Серега отказать не смог. Хотя до этого месяц с женой провел в санатории, в рот не брал ни капли.
– А там сорвался?
– Да. Через два дня вернулся в Москву. Из аэропорта ко мне приехал. С порога: "Налей коньячку. Худо мне". Дома была мама, прикрикнула: "Даже не думай!" Позже знающие люди сказали – может, и надо было плеснуть граммульку.
Он лег, задремал. Вдруг голос мамы: "Сереже плохо!" Я забежал в комнату, приподнял голову, мама тазик принесла. Стошнило. Потом застонал, закатил глаза, обмяк. Так и умер у меня на руках. В графе "причина смерти" написали – ишемическая болезнь сердца. А в морге врач подошла: "Брат ваш сильно пил?" – "Ну так… Выпивал. А что?" – "Печень полностью разрушена". Уральск стал последней каплей.
***
– С "Динамо" стали чемпионом в 1959-м. Самые драматичные моменты?
– Матч против "Зенита". На пятой минуте откидываю мяч Яшину, Батанов перехватывает. Обводит Леву и забивает. Для меня это трагедия была!
– Ребята что-то сказали?
– Ни слова. Промолчали. Как мы начали "Зенит" душить! Хорошо, забили четыре, а то б я удавился. Но потрясение не забуду никогда. Даже сейчас оторопь. Точно так же Кесарев выступил в Сантьяго со сборной Чили в 1957-м. Вот там не отыгрались.
– Выиграли чемпионство легко?
– Конкурировали с "Локомотивом". Нам Володька Маслаченко здорово помог. Играли в Лужниках последний матч. Ноябрь, холодина, снег. Прострел, Борис Кузнецов пытается выбить мяч в падении, загоняет в свои ворота. А устраивала нас даже ничья. Душили "Локомотив", душили, только я два раза выходил один в один. Не можем забить и все. Минут семь до конца. Кузнецов слева подает на 11-метровую. Мы стоим с Федосовым. Оба прыгаем. Маслаченко выскакивает, а Гешка его опережает и затылком перекидывает мяч в пустые ворота. Потом Маслаку говорю: "Что ж ты кричал "беру"? А мы тебе что ответили? "Нет, не беру"…" 1:1 – и мы чемпионы. Подфартило!
– Мы читали, были вы любимцем Якушина. Он вас "сынок" называл.
– А я чем-то похож на Михея. Длинный, худой. Играл с хитрецой. Так и привязалось. Михей меня любил! Лишь однажды осерчал. Жену я взял из динамовского машбюро. Как и Володька Шабров. Михей злился страшно!
– Почему?
– Дает упражнения – удар об стенку. Как пробью неудачно, тут же его голос: "Не хочу учиться, а хочу жениться". Он такой был, подъе…щик. С Михеем всегда весело.
– Динамовцы ненавидели спартачей?
– Так какое было противостояние в 50-х – вы посмотрите по чемпионствам! То они, то мы. Что ни год, сменяем друг друга. Даже на юниорском уровне зарубы от ножа. В то время не поймешь, где дубль, где основной состав. Как-то матч нашего дубля против спартаковского решили провести на главном поле стадиона "Динамо". Две трибуны битком!
– Невероятно.
– Сразу пропускаем. Здесь что-то на нас нашло, еще и прожекторы зажгли. Начали бегать, как бешеные собаки, говоря языком Старостина. 9:2 прошарашили, рекорд установили. Мы с Уриным каждый по три мяча положили. Михей так "Спартак" ненавидел, что обцеловывал нас: "Какие ж вы молодцы! Столько радости принесли!" Из раздевалки выходим – целая толпа на меня: "Наконец-то мы дождались настоящего центрфорварда!"
– А что там Старостин говорил про "бешеных собак"?
– Николай Петрович мне сообщил: "Честно тебе скажу, Толька – играл я слабо. Но бежал, как бешеная собака! Для меня главное – обогнать вот этого гада, защитника. И врезать по воротам посильнее. Больше ничего не умел".
– Михей действительно был "хитрым"?
– Не то слово. Учил нас тому, чему другой не научит. Говорил Кесареву: "Володя, когда подают угловой, уйди в сторону. Ходи по линии, труси, будто тебе дурно. А как передача – оттуда выскакивай и забивай". Несколько раз проделывал – и проходило!
– А еще?
– Штрафные учил бить: "Ребята, не вздумайте произносить "влево" или "вправо", враги все слышат. Но они не знают иностранные языки! Ты говори – "left"! "Right"!
– Не понимали?
– Не-а. Стояли озадаченные – что за "left"? А мяч в воротах. Еще перед всяким навесом советовал на трибуну глядеть, будто высматриваешь кого-то. А затем мгновенно бежать на ближнюю штангу. Потому что на дальней Федосов стоит. Это вообще отполированный момент в том "Динамо".
– Кесарев – какой блестящий был человек. Женился на молоденькой, на УАЗе ездил до преклонных лет.
– Володька – тот еще голубь. Что про "Динамо"-то всё расспрашиваете? Вы динамовцы, что ли?
– Боже упаси.
– А то о "Динамо" я могу до утра рассказывать. Вот Кесарев. Рассмешить мог любого! Едем в Китай, меня, мальчишку, взяли готовиться к чемпионату мира в Швеции. Сборы в Гуанчжоу. Живем на острове, обжираловка. Качалин разрешил: "Первые пару дней можете кушать. Потом – всё". Как мы набросились! Шматы курицы! Берешь – она во рту тает. На третий день кто-то переводчику говорит: "Курочка шикарная!" – "А это не курочка. Полевая лягушка".
– Однако.
– Бубукин услышал – сразу к Вальке Иванову, тот особо впечатлительный: "Валь, а, Валь? Ты хоть представляешь, сколько лягушек умял?"
– Представил?
– Иванова тотчас начало тошнить. Выбежал. Потом от второго отказывался, даже утку по-пекински не попробовал. Ушла вера в человечество! Так я его в Москве годами доставал: "Валь, как лягушатинка-то?" – "Толя, заканчивай. Я после тех сборов курицу два года не ел".
А Кесарев все Бубукина заводил. Рожу скорчит – тот заходится от смеха. Качалин хмуро: "Валентин Борисович, ну-ка вон отсюда со своим гоготом! Срываешь занятия!" Летим назад из Южной Америки. Москва не принимает, садимся в Праге. Надо переночевать, а 31 декабря! Справляем Новый год там, никуда не денешься.
– Кесарев что-то придумал?
– Время – половина двенадцатого. Бежит Кесарь: "Ребята! Что я покажу – вы с ума сойдете. Скорее!" С Борькой Кузнецовым, Костей Крижевским и Витькой Царевым крадемся по коридору к люксовскому номеру, апартаментам.
– Кто жил?
– Отдали Вадиму Синявскому и нашему доктору, Зельдовичу. Кесарь тихонько приоткрывает дверь. Шепчет: "Теперь смотрите!"
– Что увидели?
– Громадный зал, метров пятьдесят. Посередине старинный рояль. Сидит Синявский, играет. Облокотившись, слушает доктор. Вдвоем мурлычат: "Все стало вокруг голубым и зеленым…" Синявский в синих кальсонах, доктор в белых. А на рояле два стакана.
– С водочкой?
– В одном – пластмассовый глаз Синявского, в другом – челюсть Зельдовича! Это картина! Мы чуть не умерли. Вот Кесарь мог уловить такое необычное.
– Жестокие шутки случались?
– Выиграли в Ростове. На радостях колхозники побежали на рынок.
– "Колхозники" – это кто?
– Мы так звали Кесарева, Кузнецова и Сашку Соколова. Лука набрали, фруктов. А главное, Боря Кузнецов купил огромного судака. Супруга сказала: "В Ростове судак отличный. Без него не возвращайся".
Сидим в купе, Кузнецов хвалится: "Жена радостная будет, такую рыбину нашел!" Едва в туалет выскочил, Кесарь потирает руки: "Ребята, мне что-то хочется насолить ему. Чтоб Валька по щекам нахлестала". Вытаскивает судака, у проводника берет полено. Кладет на место рыбы, а ее – к себе.
– Вот это юмор.
– Жена чуть не убила Борьку тем поленом. С Кесаревым не здоровался месяц. С Кузнецовым вечно что-то происходило! То в метро вывалится…
– Это как же?
– Народу в вагоне до черта. На Маяковке двери закрылись – Кузнецова спиной к ним прижали. Вдруг машинист снова открывает, кто-то застрял – у Борьки только ноги взлетели: "Але-але, в чем дело?!" Выпал прямо на перрон. Двери закрываются, мы уезжаем.
В 1960-м колесим по Африке 35 дней. Гана, Нигерия, Камерун, Того… В Аккре разместили нас по бунгало. Стоим бригадой, человек восемь. Кесарь щурится: "Борис, говорят, за всю поездку дадут всего по 30 долларов. Что за х…я?!" А изъяснялся Кузнецов исключительно матом. "Е…тыть" да "е…нть". Глаза таращит: "Что это, е…тыть? Я, е…нть, не понял" – "Сам слышал, как Михей говорил, тоже возмущался". Кузнецов руками всплескивает: "Ох, е…тыть, е…нть, приехали! За муку еб…мся – хлеба не видать. Скорей б набить мешки и уе…ть на х…!" Скороговоркой.
– По тридцать и заплатили?
– Да нет, конечно. Это Кесарев нам шепнул: "Сейчас Кузьма свою тираду даст".
– Вы вспомнили сборы перед чемпионатом мира 1958-го. Был шанс туда попасть?
– Шанс-то был – но Качалин решил, что мы с Понедельником по возрасту не годимся. Уж очень молодые. Вместо нас повезли Апухтина и Гусарова. Озеров утешал: "Не переживай, в 1962-м в Чили поедешь". Вот и "поехал" – одна операция на колене, вторая…
***
– Яшина в настоящей злости видели хоть раз?
– Лева – добродушный, отходчивый. Для меня как наставник был, вместе всегда селили. Как-то приезжаем в Рейкьявик, два матча со сборной Исландии. Гейзеры посмотрели. А там белые ночи, спать нереально. Разве что солнца нет. Лева заснуть не может. Так мы окна одеялами заткнули. Утром выскакиваем на зарядку – ничего не поймем. Стоит толпа девок, штук двадцать. Симпатичные все, хохочут!
– Что ж не хохотать-то.
– Возвращаемся назад – подлетает какой-то товарищ. Через переводчика толкует: в Исландии надо укреплять расу. Приезжают американцы – к ним сразу исландские девчонки сбегаются. К англичанам с французами тоже. А русские для них вообще на вес золота, здесь их сроду не видели. Короче, надо…
– Детей налепить?
– Ну да. Для укрепления нации. Можно выбрать любую из толпы, все готовы.
– Грех отказывать – для укрепления-то.
– Мы бегом к Михею, объясняем ситуацию: Исландия в беде, нужно помочь! Якушин оглядел нас брезгливо: "Вы сначала обыграйте их, потом думайте о девочках. А сутенера, который девок привел, вышвырнуть к такой-то матери…"
– Надо выигрывать.
– Выиграли. Я счет открыл, Яшин произнес громко: "Толя первый забил – ему, наверное, первому и девка положена…" В Исландии раздевалки потрясающие. Полы стеклянные и тепленькие! Мы думаем – что такое? Оказалось – от гейзеров.
– Гейзеры – хорошо. Девицы-то дождались вас после матча?
– Нет. Никто больше не приходил. Так и пропали.
– Яшин, завершив карьеру, превратился в несчастного человека?
– Когда Лева закончил, у Центрального совета и московского городского совета "Динамо" не оказалось даже места. Яшина взяли в Управление футбола, работал "государственным тренером". Учился писать письма, все время приходил: "Толь, подскажи. Я правильно сформулировал?" – "Вот это выбрасывай, а это – оставляй". Год отработал – уже хорошо писал!
Брат мой с Яшиным дружил, вместе ездили в Кисловодск отдыхать. Мне говорил: "Какой же Лев молодец, быстро схватывает. Всем интересуется". Таскал его по театрам, музеям, концертам. На Галину Вишневскую выбрались, помню. Билеты взяли в первый ряд: "Чтоб Лев получше рассмотрел".
– Кесарев нам говорил: "Иногда мне казалось, что Беляев сильнее Яшина". Вы на таких же мыслях себя ловили?
– Вот именно – иногда! А в целом Лева понадежнее. Володя Беляев – блестящий вратарь. Если б не просидел за спиной у Яшина, играл бы в любой команде. Злой, всегда натренированный. Начинаешь ему бить – только подгоняет: "Еще! Сильнее!"
– Что ж не ушел?
– А вот не хотел покидать "Динамо". К команде привык, да и "звездочки" не последнее дело. Когда закончил, вернулся в свой Нальчик, там и умер. Зинка, его жена, такая высокая, плотненькая… Как молотобоец. Имела физическое превосходство. Все знали: если что – Зинка его убьет.
– Самая яркая футбольная жена?
– Во времена моего брата говорили про жену Николая Тимофеевича Дементьева. Что-то не недодали – сразу отправлялась к Гуляеву, главному тренеру "Спартака": "Значит, так! Сегодня мы с Колей играть не будем!" Тимофеич был хохмач. В ВШТ вызывают к доске: "Вы прочитали произведение Гоголя "Тарас Бульба"?" – "Разумеется!" – "Расскажите, чем заканчивается". Тимофеич выдает: "Как я вспоминаю, Тарас женится на Бульбе…" На анатомии тоже чудить начал. Спрашивают что-то про кости – отвечает: "Что мне с этих костей? Завтра скажу Зинке – насобирает в мясном отделе…"
– После ампутации общаться с Яшиным трудно было?
– Да я бы не сказал. Хотя состояние у него было гнетущее. Мы, здоровые люди, приходим, все у нас в порядке, куда угодно поедем в этот же вечер. А он – не может. Радуется вроде, через час снова глаза тускнеют…
– Сейчас и друзья Яшина уходят, некому вспомнить. Царева не стало.
– Да никогда Царев его другом не был!
– Так рассказывал же.
– Рассказывать он любил – "этот мой друг, тот…" Царь делал вид, что он такой великий. Но я-то правду знаю. Яшин вообще-то держался особняком. А в друзьях у него были мой брат да Володька Шабров.
– Царев – сложный человек?
– В целом-то Витька неплохой, просто выпячивал себя. Говнистый у нас был разве что Сашка Соколов. Молодежь душил. Чуть пас ему не отдашь – вопит: "Засранцы!" А игра заканчивается – успокаивается. Как Игорь Нетто. Тот все на Рейнгольда орал: "Куда понесся, собачья голова?!" А в раздевалку вошел – все, ничего не помнит.
– Почему "собачья голова"?
– Это от Маслака пошло. Пригласили в "Спартак", видит, Рейнгольд бежит, как собака. А куда? Мяч в одну сторону, он в другую. Маслак выбьет за центр поля – Рейнгольд полетел. Маслаченко в спину кричит: "Рекс, кто тебя отвязал?"
– Кто-нибудь Нетто отвечал?
– Сальников ему как-то в игре: "Отдай! Отдай!" Не отдает. Приходят в перерыве, Сало бросает бутсы: "Никита, ты скажи этому е…му тевтонцу – он может хоть раз пас дать?! А то отворачивается!" Симонян миролюбиво: "Слушай, Серега, что ты ко мне пристал? Сам скажи!"
– На вас Нетто срывался?
– Нет. Мы дружили. Вот два великих – Лев Яшин и Игорь Нетто. Да?
– Кто бы спорил.
– Яшин закончил жизнь в бедности. А Нетто – в крайней нищете. Кроме квартиры ничего не имел. Все, что было, извел на Ольгу свою…
– Вот и помогли бы ему.
– Так помог! В какой-то момент я из футбола ушел работать в центр международной торговли. Игорь жил на набережной Тараса Шевченко. Сказал ему: "Можешь приезжать ко мне на обед. По моему пропуску будешь ходить на бесплатный бизнес-ланч".
– Приезжал?
– Почти каждый день. На своей старенькой машинке.
– Знал он, что Ольга Яковлева от него гуляет?
– Конечно. Все знали. Игорь внимания не обращал… В 1962-м выиграли чемпионат со "Спартаком", после сезона отправились на Кипр. Яковлева ему записала: привезти плащ такого-то цвета, шляпка такая-то, свитер, брючки. Беру для своей Гали розовый плащ, Игорь подходит, смущается: "Очень прошу, не покупай. Я Ольге такой же взял. Нельзя, чтоб было в Москве два одинаковых". Это Яковлева ему такой наказ дала. Ладно, говорю, куплю голубой.
– Вы с ней общались?
– Да. Неплохая вроде бы девушка. Просто не любила его. Вышла за человека, которого знает весь мир. Затем интрижка с Эфросом, и пошло-поехало. Игорь терпел. Спрашиваю: "Как ж ты такое допускаешь?" – "Ой, Толь, да ну ее. Пускай делает, что хочет". Одно время так унижался перед ней, что даже вспоминать неловко. Любил Ольгу безумно!
– Что ж она так относилась?
– Игорь – не чистюля, который будет следить за собой. Надел спортивную рубашонку, да пошел. Галстук вообще не признавал. Немножко неопрятный был. Женщины таких не жалуют.
– Это правда.
– Да и не красавец. А она, запорожская бабеночка, знала, зачем ей все это. Брак строго по расчету… Когда я Игорю сделал стипендию, позвонила: "Надо эти деньги мне отдавать". Ну уж нет, отвечаю. Живет-то он уже не с тобой, родня Игоря забрала.
– Неудачный брак сломал всю жизнь?
– О том и речь! Оказалась бы рядом с ним женщина вроде Валентины Тимофеевны Яшиной, все было бы иначе. Игорь же прошел через еще одну драматическую историю. Была гимнастка, олимпийская чемпионка – Галина Шамрай. Замужняя.
– За Ильиным, форвардом "Спартака"?
– За генералом. Жили на улице Горького, рядом с Красной площадью. В доме, где легендарный магазин "Российские вина". Нетто как-то выступал на телевидении, там познакомился с Шамрай. Брякнула: "Я с этим дряхлым генералом и не живу". Игорь начал с ней встречаться. Все завязалось, к свадьбе дело идет. А потом – раз, и пропала девушка. Игоря избегает. Оказывается, Толя Ильин подключился! Нетто переживал: "Главное, эта сволочь Ильин мне слова не сказал! Хоть намекнул бы…"
– Обиделся?
– Жутко! Потом ему пас не отдавал, Ильин тоже жаловался Гуляеву и Симоняну: "Отворачивается! Не дает!"
– Прожила Шамрай с Ильиным недолго.
– Да, быстро расстались.
***
– В то время перемахнуть из "Динамо" в "Спартак" – это надо было постараться.
– В 1961-м сын родился, Галя еще работала в "Динамо". На сборах ломаюсь. Меня сразу отсылают: "У тебя дитя, как раз время им заняться. Совмещая с лечением". После этого еще один мениск, операция. Сезон пропустил. Как-то на костылях иду за зарплатой. Смотрю: в ведомости 130!
– А сколько должно быть?
– 160 – как футболисту основного состава. Объясняют: "Это тебе Блинков, главный тренер, зарплату урезал. Сказал, что взяли новых игроков, им надо платить". А мне обидно.
– Вас Блинков не предупредил?
– Нет. Сам к нему пошел: "Всеволод Константинович, как же так?" – "Ничего не могу сделать. Вот восстановишься…" – "Тогда я подам заявление" – "Ради бога".
– Весь разговор?
– Да. Якушин бы меня точно не отпустил. Но Михея уже убрали. А во дворе со мной жил Николай Старостин. Смотрит – я грустный. Ну и затеял беседу: "На кой тебе это "Динамо" сдалось? Я терпеть его не могу. Давай к нам" – "Я только костыли отбросил" – "Ерунда, мы вылечим!"
Наутро подал заявление об уходе из "Динамо". Блинков подмахнул не глядя. Потом в "Спартак" поехал, тут же меня оформили и 550 рублей подъемных выдали. Я обрадовался – такие деньжищи, три оклада! А Галю мою в тот же день "Динамо" исключило из комсомола. Узнали про "Спартак".
– Вот это по-динамовски.
– Ну их к черту, говорю. Не переживай. В 1962-м выигрываем золото. В Лужниках награждение, медали вручает великий динамовец Семичастный. Мне вешает и шепчет: "Предатель…"
– Самый памятный момент из чемпионского сезона "Спартака"?
– Две игры – в Ташкенте и Киеве. В Узбекистане – 40 градусов, не продохнуть. Симонян внушает: "Ребята, больше в пас. Не надо бегать, не мучайте себя". Результат перепасовки – "горим" 0:2 после первого тайма. В перерыве падаем под душ. Представить невозможно, что впереди еще 45 минут. Слова Симоняна еле долетают – будто во сне: "Вы можете… Ничего не потеряно…"
– Что во втором случилось?
– Откуда только силы взялись?! Так побежали! Нетто быстрее всех! Забили три гола. Два Гиля Хусаинов, а победный – Рейнгольд.
– Говорят, вас увезли с солнечным ударом.
– Да это Севидов придумал. Просто я на ногах не стоял, попросил замену на 75-й. Вот узбеков в тюбетейках действительно пачками со стадиона вывозили – на солнце перегрелись.
Ну а в Киеве в последнем туре нам ничьей хватало. Севидов-старший ко мне подошел, попросил за сына: "У Юрки моего 15 мячей. Если забьет еще один – лучший бомбардир чемпионата. Ты уж поиграй на него!" У киевлян состав сумасшедший, сплошные звезды. Все равно мы 2:0 победили. Я в пустые ворота промахнулся – очень уж хотел сетку разорвать. С подъема жахнул. Зато Севидову голевую отдал, тот выиграл гонку бомбардиров.
– А вскоре загремел в тюрьму.
– Переезжал мост на Котельнической набережной. А дорогу переходил академик Рябчиков, который топливо для космических кораблей изобрел. Главные бараны – два его телохранителя. Академик говорит: "Ребята, я сам перейду через дорогу. Никого нет". Потихонечку плетется. Тут Юрка летит на "Форде" с горбатого мостика. Все, до свидания.
– Еще и сбежал с места происшествия.
– Николай Петрович даже не стал его защищать. Буркнул: "Нам Севидов не нужен, я хлопотать не стану". Еще бы – все газеты раструбили! Вот на этот момент Юрка обиделся.
– Старостин правильно сделал?
– Нет, конечно. Но у него подсказчиков много было в Моссовете. Да и Никита Палыч не настаивал.
– Севидов катался на "Форде". Еще были иномарки в "Спартаке"?
– У Анзора Кавазашвили – белый "Кадиллак". А Гешка Логофет выкупил скромную машинку, списанную из посольства. Кажется, "Ситроен".
– Севидов рассказывал, что в тюрьме никто из команды его не навещал. Вот вы почему не приезжали?
– Так я сразу в "Шахтер" уехал, меня вообще не было в Москве. Только слухи в Донецк долетали. Я Севидова после отсидки увидел однажды в Сокольниках. Подошел: "Юрок, как дела?" – "Да нормально. Главное – платят…" Вместе с Серегой Рожковым и Колей Осяниным играл уже за "Кайрат". Там хорошую зарплату положили. Он быстро себя подтянул. Даже при последней встрече мне говорил: "Все понимаю, кроме одного – зачем ты из "Спартака" ушел?"
– Кстати – зачем?
– Сам не знаю! Обиделся на Симоняна – тот в последних играх не ставил. По своей воле от поездки в Бельгию отказался. Крутиков смотрит на меня: "Ты дурак? Почему в Бельгию не поехал? Зачем заявление написал?" А мне к тому моменту администратор "Шахтера" уже кучу денег привез. Ошенков, главный тренер, звонил в день по тридцать раз. Погорячился я!
– Сколько денег-то привезли?
– Девять тысяч. Я тут же в Донецк вылетел. На шахту меня зачислили. Но с Ошенковым в итоге не поладили. Тяжелый человек.
– В чем?
– Выдумывал идиотские тренировки. Таскали друг друга на себе. Говорю: "У меня и так коленные суставы еле дышат, а мне еще с тяжестями бегать?" Он даже Старостину на меня жаловался: "Потолкуйте с Коршуновым, приказы не выполняет. Ставит меня в неудобное положение". Николай Петрович меня пригласил: "Ты бузить заканчивай!" – "Да не останусь я в этом Донецке, в Одессе хорошая команда собирается…"
Но со "Спартаком" меня за "Шахтер" выпустили во втором тайме. Я как начал накручивать защитников! И вот момент: влетаю в штрафную, Дикарев заваливает. Чистый пенальти!
– Назначили?
– В ту же секунду у меня мысль – это ж мой "Спартак"! Жалко мне его! Вскакиваю и бегу дальше. Арбитр, как мне рассказали, свисток прямо от губ отдергивает. Уже готов был на точку поставить. Сыграли 1:1. А вечером звонит сосед мой, Старостин: "Анатолий, зайди!"
– Что такое?
– Дай-ка, говорит, пожму твою руку. "Как ты нас спас!"
– В Донецке спускались в шахту?
– Доводилось. Воспитательная мера. Накануне сезона Владимир Дегтярев, первый секретарь обкома, отправил всю команду. Выдали робу, каску, фонарь – и на глубину 638 метров. Было интересно, пока не услышали: "А теперь – ползком…" Полсотни метров для перехода в соседний штрек, по-пластунски. Мама дорогая, что я пережил! Думал, не выберусь из этой узенькой, душной норы. Еще одна картина до сих пор перед глазами: свернув за угол, увидели мальчишку лет восемнадцати. Спал, свернувшись калачиком. Раздет до пояса, черный-черный. Как люди годами работают в таких условиях?
– Сколько там провели?
– Часа полтора. Оттуда прямиком в обком. Дегтярев обвел взглядом: "Вот так-то, братцы! Будете плохо играть, снова заставлю ползать в забое. Ну а если порадуете результатом – кубышку повешу".
– Что в кубышке?
– Двойная премия. Не забыть его установку на матч с минским "Динамо": "Сегодня играем с бульбашами. Которые недопоставили нам сотни тонн картофеля! Победите – кубышка ждет. Проиграете – пеняйте на себя".
– В "Черноморце" вы играли вместе с Лобановским. Что помнится?
– Там подружились с первого дня. Мы просто не расставались. В одном не совпали – он взял дачу на берегу моря, я не стал.
Время спустя Валера уже "Днепр" принял, а я был тренером "Спартака". Приехали в Днепропетровск, не успели разместиться – навстречу Лобановский. Направился почему-то к Николаю Петровичу: "Можно, я Анатолия заберу?" – "Забирай, забирай, надоел он мне…" Симонян ревновал! Ворчал: "Что, опять к рыжему сейчас поедешь, да?" А Валера говорил: "Толя, завидую я тебе! Работаешь с такими людьми, как Старостин… Расскажи про него".
Прошли годы – Лобановский крылья расправил, сборную возглавил. В Москву приезжал часто. Останавливался в гостинице "Россия". А я в то время жил на Котельнической набережной. Не в высотке, но дом хороший. Валера бросал вещи, оставлял задания помощникам – и сразу ко мне. Галя стелила ему на диванчике, так у нас на ночь и оставался. Диванчик маленький, а Лобановский высоченный. Ноги болтались до пола.
– В Эмираты его провожали?
– А как же? Там он и погиб. Юрта, пустыня – начал пить с утра до вечера. С Морозовым и сыном Ошенкова.
– Здесь такого не было?
– Нет. Поддавал, конечно, но в меру. Вот когда Лобановский играл – практически не пил. Началось все с "Днепра".
– Так что в Эмиратах стряслось?
– Вы помните, каким он оттуда вернулся? Я первый раз увидел – обалдел! Не узнать, весь заплыл! Ясно же было – больной человек. Киев его еще терзал: "Давай результат, давай в сборную". Созванивались-то мы постоянно.
– Забавные истории с Лобановским были?
– Маслаченко меня попросил: "Скажи своему другу, чтоб дал мне интервью!" Да нет проблем. Я набрал: "Валера, по возможности поговори с человеком". А Маслак не вовремя подошел – прямо перед игрой.
– Послал его Валерий Васильевич?
– Не совсем "послал". Сказал: "Послушайте! Вы кто такой? Я вас почти не знаю, мне сейчас не до этого". Маслаченко воспринял как оскорбление. Звонил мне, возмущался.
– С того момента Владимир Никитович и поносил Лобановского во всех интервью.
– Маслак в этом смысле злопамятный…
***
– Вы же из первого выпуска ВШТ?
– Да, набор был отличный. Садырин, Малофеев, Прокопенко, Федотов, Логофет, Костылев. Выпускаюсь – и Старостин говорит: "Бесков желает, чтоб ты поработал в команде". Я поставил условие – хочу трудиться самостоятельно…
– "А вы у меня – вторым тренером"?
– Нет, что вы. Дайте мне, говорю, дубль. Им и буду заниматься. До этого мы работали в олимпийской сборной, я все время рядом с Бесковым. Прекрасно ладили.
– Что ответил?
– "Нет, будешь делать то, что я скажу!" Бесков есть Бесков. Но и я с характером. Ушел и организовал с Сергеем Сальниковым футбольный клуб "Красная Пресня". Вроде как филиал "Спартака".
– Ваша идея?
– Старостин попросил. Я был первым начальником команды, а Сальников – главным тренером. Обеспечивал всю эту затею шестой таксомоторный парк. Директор там был чудесный, фанат футбола. Мне за семь дней пришлось команду собрать.
– Ничего себе.
– Кого-то Старостин прислал из дубля. На 16-летнего мальчонку из спартаковской школы я указал: "В нем что-то есть…" Это был Сережка Родионов. До сих пор благодарит. Позже его Бескову порекомендовал: "Посмотрите на парня!"
– А до этого, как селекционер, собирали чемпионский состав "Спартака" 1969-го.
– В 1968-м "Спартак" серебро взял, задачу поставили – выиграть чемпионат. Я пронюхал – Кавазашвили в "Торпедо" разругался с Валей Ивановым. А у нас Маслаченко на сходе, нужен вратарь.
– Быстро договорились?
– Да, притащил Анзора в Тарасовку. Вадик Иванов рассорился с Бесковым в "Динамо". Ага, и этого к нам. Ваську Калинова вытянул из Балашихи. Колю Абрамова нашел. Женьку Ловчева и Серегу Ольшанского привел – их Виталька Артемьев посоветовал: "В "Буревестнике" кроме этих двоих некого смотреть. Хватай, пока не поздно". В чемпионском сезоне все они стали ключевыми фигурами.
– Селекционные проколы у вас были?
– Иногда все срывалось в последний момент. Например, у брата в юниорской сборной играли Олег Протасов и Гена Литовченко. Старостин говорит: "Потолкуй с ними. Если согласятся перейти в "Спартак", пускай сразу напишут заявления".
– Отказали?
– В том-то и дело, что нет! Ответили: "Мы не против". Взял у них заявления, отвез Николаю Петровичу. Но радовались недолго. Через неделю вмешался Щербицкий, ребятам тут же дали квартиру, машину. Оба остались в "Днепре".
Еще, помню, Сашу Максименкова с московским "Динамо" не поделили. За селекцию там отвечал Мудрик. Приезжаю в аэропорт, сталкиваюсь с Эдиком. "Кого ждешь-то?" – "Да так, игрочка" – "Я тоже. А фамилия?" – "Максименков" – "Как?! Он же к нам переходит!" Мудрик щурится, извлекает из папочки листок: "Какой "Спартак"? Вон, гляди, он уже в "Динамо" заявление настрочил". Почему в последний момент парень передумал, я не выяснял.
– Самый странный начальник в вашей жизни?
– Был такой в ЦК – Николай Павлович Дымков. "Спартак" обожал! До одури! От этого Дымкова зависело, выпустят футболиста за границу или нет. Однажды позвонил Старостину: "Вы подали список отъезжающих на матч Кубка УЕФА. Владимира Петрова вычеркиваю!" – "Как? Почему?" – "А я предупреждал. Он – лысый, портит общий фон. В "Спартаке" лысым делать нечего!"
– На полном серьезе?
– Да! Старостин на ходу начинает соображать – как бы вывернуться: "Николай Павлович, безусловно, вы правы. Но войдите в положение. Мы без Петрова никак. Во-первых, он единственный, кто в защите способен подменить и Крутикова, и Логофета. Во-вторых, Петров – штатный пенальтист дубля и основы. Кому ж бить, если назначат 11-метровый? А назначат наверняка…" Тот после паузы: "Ладно, выпускаю. В последний раз!"
– А дальше-то? Парик купили?
– До этого не дошло. Дымков осознал ошибку. Сумел его Старостин убедить, что "Спартаку" Петров очень нужен. Даже лысый. С Николаем Петровичем много веселых моментов связано.
– Рассказывайте скорее.
– Раньше спартаковский автобус отъезжал на базу от Большого театра. На первом ряду справа сидят Симонян и Старостин, слева – Толик Исаев и я. Симонян обращается к шоферу: "Сергей Михалыч, включи радио". Начинается "Лебединое озеро". Никита Палыч, поклонник классической музыки, откидывается в кресле, закрывает глаза: "Хорошо-то как!" Минуты через три голос Старостина: "Сергей Михалыч, выруби эту х…ю!"
– Неожиданный поворот.
– Симонян аж подскочил. В гробовой тишине: "Николай Петрович, вы хоть знаете, что это "Лебединое озеро"?! Петр Ильич Чайковский!" – "Никита, да этого педераста я терпеть не могу!" Команда легла. Вообще-то Старостин матом не ругался. Просто музыку не любил. Особенно классическую. Цыганщина ему нравилась да Варя Панина.
В другой раз позвонил Андрей Петрович. Братья долго обсуждали вчерашнее поражение "Спартака". Черту под разбором Николай Петрович подвел фразой: "Обосрался наш кондитер, подгорели пироги…" А про Кипр слышали?
– Нет.
– 1962-й. Привезли команду на экскурсию. Едва вышли из автобуса, подкатил следующий, высыпала толпа красивейших девиц. Вокруг ни одного мужика. Старостин голову повернул, замер. Протер очки. А нас гид потащил вперед: "За мной, к древним раскопкам". Уже метров на тридцать отдалились, когда Валя Ивакин спохватился. Крикнул: "Николай Петрович, раскопки!" Старостин в ответ: "Валентин, ну какие раскопки, когда тут такие жопки?!"
– Подругу после смерти жены так и не завел?
– Встречи были. Одна – при мне. Работала в "Спартаке" симпатичная женщина. С жильем проблемы, Старостин обещал помочь. Как-то слышу: "Николай Петрович, давайте сходим куда-нибудь. Я готова…" А куда? Он не пил, ресторанов сторонился. Домой тоже не приведешь.
– Как быть?
– Подгадал, когда команда на товарищеский матч в Пермь отправилась. Попросил ключи у Симоняна, которому после развода дали однокомнатную на Пироговке: "Никита, не волнуйся, все будет аккуратно". Симонян потом рассказывал: "Спрашиваю Николая Петровича, дескать, как прошло-то?" Тот насупился: "Честно, Никита, – стыдно. Но ты не волнуйся – я все постирал, выгладил…"
– Сколько ж лет ему было?
– Далеко за семьдесят. Сам говорил мне, что родился 26 февраля 1898-го. А в тюряге четыре года скостили, чтоб убавить срок. Была надежда выскочить пораньше по какой-то статье. С того момента во всех документах в графе дата рождения появился 1902-й. Помню, Ляля, его дочка, смеялась: "Папа строит из себя молодого, а на самом деле на четыре года старше…"
– С квартирой подруге помог?
– Да, выхлопотал. Может, в дальнейшем там и встречались. А я невольно поспособствовал романтическим отношениям Андрея Петровича.
– Это каким же образом?
– Был у меня приятель – Николай Псурцев, министр связи СССР. Через него для друзей и знакомых договаривался об установке телефона в квартиру – раньше с этим были сложности. И вот примерно в то же время звонит Андрей Петрович: "Нужна твоя помощь. Девушке. Но квартира у нее в спальном районе, туда телефонный кабель еще не провели" – "Ерунда, "воздушку" сделаем" – "А можно?" – "Постараюсь. Диктуйте адрес, паспортные данные".
– Удалось?
– Да. Снова позвонил Андрей Петрович: "Толя, даже не представляешь, как тебе благодарен! За мной не заржавеет, поверь. Я в неоплатном долгу!" Фразу эту, впрочем, каждому говорил. Так в "неоплатном" всю жизнь и прожил.
– Девушку-то видели?
– Нет. Хорошенькая, говорят. Ей было 22, а Андрею Петровичу – около семидесяти.
– Как вы оказались соседом Николая Петровича в доме на Горького?
– Я был не только Якушину, как сынок, но и Старостину. Ляля объясняла это тем, что папа всегда мечтал о сыне. А рождались дочки. Больше вам скажу. Недавно подходит Вадим Мишурис, председатель МГФСО "Спартак". Мнется: "Толя, ты действительно сын Николая Петровича?" Отвечаю в тон: "Ты разве не в курсе?"
– А он?
– Просиял: "Уф-ф, значит, правду говорят…" И отошел. Я уж не стал догонять, разубеждать. С соседством же получилось так. Когда Старостин узнал, что в его доме освобождается трехкомнатная, сказал: "Хочу, чтоб здесь поселился свой человек. Готов жить со мной в одном подъезде? Я на четвертом, ты – на пятом". Вот и обменяли квартиру на Котельнической.
– К Старостину в гости регулярно заглядывали?
– Конечно. Семьями дружили. Первое, что там бросалось в глаза – громадный дубовый стол на мощных лапах. Метра три в длину и два в ширину. Древний, обшарпанный, Николай Петрович его очень любил. Когда Старостиных арестовали, конфисковали все, кроме стола и люстры.
– Что за люстра?
– Старинная. Из железа, с изящным абажуром. Чекисты не смогли ее снять, плюнули. Как и на стол, который никуда не пролезал. Не пилить же. Это все, что уцелело. Плюс три маленькие картины. Репин, Васнецов и, кажется, Саврасов.
– Подлинники?
– Да! Ляля поражалась: "Какие же дураки! Большие картины, не представляющие ценности, сняли, забрали. А те – не тронули…"
– После смерти Старостина родственники эту квартиру продали. А вы – свою?
– Тоже. Место престижное, но жить невозможно. Окна выходят на улицу Горького, задыхаешься от гари. Сейчас мы на Тишинке – красота. Тихо, спокойно, никаких выхлопных газов.
***
– Вы дружили с Николаем Озеровым…
– Да, с 1957-го общались. Интервью несколько раз у меня брал. Старался ему все время помогать. Особенно когда несчастье случилось – гангрена, ампутировали ступню. Из-за ерунды! Наступил на гвоздь, ходил с этой раной день. Заражение крови.
– Нам-то казалось, проблемы с ногами – из-за веса.
– С весом он боролся! С великим артистом Михал Михалычем Яншиным ежегодно ложился в клинику для похудения. За месяц каждый сбрасывал по 25-30 килограммов. Маргарита Петровна, жена, отмахивалась: "А-а, Толь! Пройдет три недели – все вернется". Так и происходило. При этом не пил вообще, мы в этом смысле нашли друг друга.
Вот еще история. Я работал с Бесковым в олимпийской сборной, 1975 год. Приехали в Осло на матч с Норвегией. Встаем на завтрак, Озеров с нами. Спрашиваю: "Какие у вас суточные?" – "Пять долларов в день да оплаченная гостиница". Иду к Старостину: "Николай Петрович, поможем Озерову? Я сам подойду к Балтаче, пусть соберет у ребят…" – "Как думаешь, по сколько стоит собирать?"
– Вот интересно – по сколько?
– Если выиграем – нам положено по 150 инвалютных рублей. Это около 220 долларов, приличная сумма. Говорю: "Давайте хотя бы по 10 долларов с человека" – "Нет, много! Это что ж, Озеров 220 долларов получит?" – "Ну и что?" – "Давай по пять. А то парни обидятся".
– Могли обидеться?
– Да, в сборной было много игроков с Украины – они прижимистые. Балтача собрал по пять долларов. Руководители дали побольше, вышло все равно нормально – 150. Озеров от счастья лучился: "Толечка, это чудо! У меня никогда столько денег не было!" Видели б вы его домик в Загорянке. Развалюха, просто кошмар!
– Правда, что хоронили Озерова в спартаковском костюме?
– Да. Последние годы для Николая Николаевича тяжелые были. Когда с телевидения выгоняли, никто не заступился. Вещи выставили в коридор. Я Маслаченко потом спрашивал: "Как же вы так, Володя?"
– А он?
– "Толя, да что мы могли сделать? Пошли с Женькой Майоровым к Лапину, председателю Гостелерадио. Рот раскрыли, тот в крик: "Вон!" Выгнал из кабинета…" Аню Дмитриеву тоже спросил, а в ответ: "Вот так, Толя, получилось". Все одинаковые. Лишь бы их не трогали.
– С семьей Озерова поддерживаете отношения?
– Да.
– Сын в тюрьме?
– Уже нет. Скрылся, никто не ищет. Дочка, Надя, работает на телевидении. У нее тоже трагедия случилась.
– Что такое?
– Кроме того, что не видит Кольку, мама еле-еле дышит. Мы через "Спартак" собрали на две операции с глазами, катаракта. Дальше новая история: Надя ездила в Грузию к подруге, выступала на телевидении. Познакомилась с грузином, тот влюбился! Готов был Надьке все отдать. А потом на мотороллере разбился. Брат погибшего все его имущество переписал на Надю. Дом, катер, еще что-то. Помог ей получить гражданство Грузии.
– Туда переехала?
– Пока в раздумьях – то ли остаться, то ли распродать все и вернуться в Москву. Она за свой счет в этот поселочек провела воду. Грузины ее носят на руках.
– Озерова-младшего, экс-главу администрации Загорянки, признали виновным в вымогательстве.
– Да ни в чем он не виноват! Подстава в чистом виде. Бандюги подложили какие-то деньги. Я к Тайванчику поехал: "Алик, надо спасать человека!" А то посадили в изолятор – зеки начали над ним издеваться. Там свой мир. Алик дал команду – все отстали. Только кланялись Коле. Еще и Кобзона я к этому делу подключил.
***
– В этом же особняке у Нового Арбата когда-то располагался "Совинтеспорт". Он существует?
– Конечно. Только теперь это часть фонда "Спорт". Проводим корпоративные игры, детские соревнования, Кубок Озерова. Теннисный турнир еще при жизни Николая Николаевича придумали, тридцать лет назад.
– Вы?
– Да. Решил: Озеров скоро уйдет. А его имя должно прозвучать. Молчание-то было полное, никто не вспоминал! Вот и договорился с Тарпищевым.
– С агентской деятельностью завязали?
– Давно! Это раньше все стекались в "Совинтерспорт". Мы же первые стали отправлять за границу футболистов, хоккеистов, баскетболистов. У нас, как подразделения Госкомспорта СССР, были эксклюзивные права на подписание контрактов. Так уехали Заваров, Дасаев, Макаров, Ларионов, Крутов… После развала Советского Союза какой-то период держались на плаву. Но потом появились агенты, начали работать с клубами напрямую, и все закончилось.
– Самая необычная ситуация, которую пришлось решать в те годы?
– Ребята, об этом вам лучше расскажет Виктор Галаев, наш руководитель. Он в соседнем кабинете, пойдемте, познакомлю. Я-то в "Совинтерспорте" был председателем совета директоров. Переговоры с игроками и клубами не вел, отвечал за другое направление, контакты с федерациями.
Бывшему генеральному директору "Совинтерспорта" мы повторили вопрос. Виктор Ильич на секунду призадумался.
– Вот, например, история про Фетисова. Уезжал-то он со скандалом, через детский фонд Альберта Лиханова. Мы в это время занимались переходами в НХЛ Ларионова, Макарова и Крутова. Изначально клубы предлагали за них по 1 300 000 канадских долларов. Но после фортеля Вячеслава снизили компенсацию до 750 тысяч. Параллельно все четверо умудрились заключить соглашение с американским агентом Малковичем, который хотел слупить с них по 25 процентов!
– Грабеж.
– Не то слово! Кабальный договор! Когда Малкович прилетел в Москву, мы убедили его снизить аппетиты до 10 процентов. Если Ларионова, Крутова и Макарова отбили, то Фетисов со своими проблемами должен был разбираться сам. А он просто махнул рукой. Агент подал в суд. Тогда Фетисов обратился к нам. Мы понимали – юридически ничем ему не обязаны. Но не бросать же в беде легендарного хоккеиста. Наш человек, надо помогать.
– Похвально.
– Сотрудники "Совинтерспорта" вылетели в Штаты. На суде доказывали, что Малкович обманул Фетисова, воспользовался тем, что тот не знал английского языка, американских законов. Чуть ли не под дулом пистолета подписывал контракт. Дело мы выиграли, хотя ничего с этого не получили. А знаете, что самое интересное?
– Что же?
– О "Совинтерспорте" в мемуарах Фетисова – ни единого доброго слова! Будто не было нашей помощи. Наоборот, еще и грязью полил. Позже встретились в кабинете Чемезова (с 1989-го по 1996-й – заместитель генерального директора "Совинтерспорт". – Прим. "СЭ"). Тот укорил: "Вячеслав, что ж ты в книге нас критикуешь?"
– А Фетисов?
– Смутился: "Ой, будет следующая книжка – хорошо о вас напишу". Но так ее и не дождались.
– Крутов тоже суда не избежал.
– У него в "Ванкувере" возникли проблемы с Пэтом Куинном. Вдобавок жены их рассорились. В итоге под надуманным предлогом клуб разорвал контракт с Крутовым, выплачивать неустойку отказался. Судились в Стокгольме. Два юриста, которые работали с нами, канадец и американец, раскопали невероятный факт.
– Какой же?
– Когда-то Куинн на суде сообщил информацию, не соответствовавшую действительности. На этом в Стокгольме и построили защиту. Мол, разве можно верить человеку, который уже раз солгал?
– Выиграли?
– Да. Крутов получил все, что причиталось.
– Какая-то мутная история связана с контрактом Дасаева.
– В 1988-м Рината продали в "Севилью" за два миллиона долларов. Сумасшедшие деньги по тем временам! Однако четверть этой суммы испанцы так и не перечислили. К моменту последнего платежа Дасаев прочно осел в запасе, "Севилья" хотела от него избавиться. Осложняла ситуацию то, что при подписании контракта в роли посредника выступала швейцарская фирма. В конце концов после долгих переговоров вроде бы удалось найти компромисс. "Севилья" и "Спартак" проводят два товарищеских матча – в Испании и в России. Деньги от продажи билетов передаются "Спартаку" и Дасаеву.
– Что помешало реализовать идею?
– В "Спартаке" уже заправлял Есауленко. Мы дважды встречались, я объяснял – лучше хоть что-то получить. Тот отказался. Так эти полмиллиона долларов "Севилья" и не выплатила.
– Как в "Ювентус" продавали Заварова?
– Переговоры с генеральном директором клуба Пьетро Джулиано шли в этом здании. Сначала за игрока давали два миллиона долларов. Лобановский уперся: "Нет! Пять – и точка!" Да еще на флажке вписал пункт, что "Ювентус" обязан купить киевскому "Динамо" комфортабельный автобус.
– Купили?
– Разумеется. Личный контракт у Заварова был солидный. Но тогда существовала жесткая тарифная сетка, утвержденная постановлениями Минфина и Госкомтруда. За границей советский спортсмен не имел права получать больше 75 процентов от ставки нашего торгпреда. Если тот зарабатывал в месяц 1100 долларов, значит, тому же Заварову полагалось 850. Остальное забирало государство.
– Обидно.
– Еще бы! "Ювентус" втихаря Александру приплачивал. Ну а дальше мы с председателем Госкомспорта Николаем Русаком обратились в Минфин, и спортсменам разрешили сохранять 50 процентов от общего заработка. Это уже был прорыв. Первой ласточкой стала теннисистка Наталья Зверева. За счет призовых в том сезоне у нее набежало 240 тысяч долларов. Ровно половину выдали на руки. Наташа ликовала: "В этот день почувствовала себя миллионершей…"
– Через "Совинтерспорт" прошло много спортсменов, тренеров. Кто вас поразил порядочностью?
– Валерий Непомнящий. Большая умница, настоящий джентльмен. В любой ситуации ведет себя достойно. Когда тренировал "Анкарагюджю", под него вдруг начал копать турок, ассистент. Подговаривал игроков сплавить Непомнящего, начались огромные задержки по зарплате. Мы приготовились к суду, наняли адвокатов. Оценив риски, клуб вышел с предложением о досудебном решении спора. Все, что положено по контракту, Валерий Кузьмич получил. Потом через нас ездил работать в Корею, Японию, Китай.
А я вспоминаю Юру Пшеничникова, знаменитого в прошлом вратаря, – вступил в разговор Коршунов. – Как-то пожаловался: "Дома жрать нечего. Может, подберете хоть какой-нибудь вариант?" Нашли команду в Эмиратах. Звоню: "Юр, готов? Но учти, зарплата скромная – 1200 долларов" – "Толя, да я и за двести поеду!" Года полтора отработал тренером. А Володю Федотова в Бахрейн устроили. Там уже был нормальный контракт – три тысячи долларов в месяц.
***
– Как вообще вас в "Совинтерспорт" занесло? – снова возвращаемся в кабинет Анатолия Александровича.
– Это целая история. Два года отработал в молодежной сборной ассистентом Валентина Николаева. В 1979-м выиграли чемпионат Европы. Но на финальный матч с ГДР меня не выпустили.
– Почему?
– "Телега" пришла из Чехословакии. Играли в городке Ружомберок. Заехали с командой отовариться. В универмаге сумки побросали на пол. Вдруг крик продавщицы: "Ваза пропала! Хрустальная!" Говорю: "Пожалуйста, проверяйте. Мы ничего не брали". Подхожу к своей сумке, вижу – приоткрыта. Торчит что-то. Продавщица с торжеством вытаскивает вазу: "Да вот же она!"
– ???
– Обыкновенная провокация. Подсунули местные комитетчики, которые работали против СССР.
– Почему вам?
– На моем месте мог очутиться кто угодно. Задача была скомпрометировать не меня лично – советскую делегацию. Я подозреваю переводчика, которого к нам приставили в этой поездке. Мутноватый тип. Возможно, его рук дело. Ну сами посудите, на хрена мне ваза?!
– Стали невыездным?
– Это полбеды. К Николаеву перед финалом отрядили другого ассистента – Алексея Парамонова. Тот на один матч съездил, выиграли – и все получил. А меня, отдавшего команде два года, Колосков от медалей и премий отцепил. Такая обида охватила, что больше ни дня тренером не работал!
– А где?
– Устроился в центр международной торговли. Заместителем директора гостиничного комплекса. Однажды меня Русак там встретил. Удивился: "Что ты здесь забыл? Человек футбольный, знающий. Ты нам нужен! Возвращайся в Управление футбола, к Колоскову". – "Нет, отвечаю, с этим п…м Македонским работать больше не буду" – "А к Портнову в отдел спортигр пойдешь?" – "Вот к нему – с удовольствием!" Оттуда в 1990-м перебрался в "Совинтерспорт".
– С Колосковым даже не здоровались?
– Здоровались, не более. В разговоры не вступали. Понял – Колосков не из тех, кто будет рубашку рвать за кого-то, пытаться отстоять. Главное, чтоб ему было хорошо. Позже объяснился: "Толя, пойми мое положение. Я не мог влезать в это дело. Меня только-только назначили в Управление футбола…"
– Почему Николаев москвичей считал "сахарными" и в молодежке делал ставку на украинцев?
– Говорил так: "Хохлы принесут гораздо больше пользы. Они злее, мощнее. А главное, в любом матче будут убиваться, потому что считают каждую копеечку. Вот пойдем к Павлову, председателю Госкомспорта, выбьем дополнительную премию за победу – долларов по 50. Уже можно быть уверенным, что перед матчем никто не загуляет".
– Кто в той сборной жадностью поражал?
– Я вам так скажу: из моих украинских знакомых в этом плане особняком стоят Биба и Лобановский. Андрюша – изумительный парень, добрый, щедрый. У Валерки же денег всегда было до черта. Доплаты, машины, которые сразу перепродавал… А вот приехал я в "Шахтер" – кругом жлобье. Скопидомы. В запорожском "Металлурге" – то же самое. Наверное, особенность менталитета.
– Газзаев в вашей сборной играл?
– Нет, у брата. Серега приметил его в "Спартаке" Орджоникидзе, который недолго тренировал. Позже пригласил Валеру в юниорскую сборную, в "Локомотив" рекомендовал… Про Газзаева тоже могу историю рассказать.
– Давайте.
– Закончил он карьеру, отучился в ВШТ. В футболе работы не было. Пришел устраиваться к нам в центр международной торговли. Начальником бассейна. Я обалдел: "Валера, ты что?!" – "Да у меня здесь друзья-чеченцы, они и привели, сказали: "Будешь бассейном командовать" – "Ага, с мылом ходить, полотенцем… Тебе это надо? Чеши отсюда! Возвращайся в футбол!"
– Прислушался?
– Да. В следующий раз встретились, когда у Газзаева уже пошли успехи с московским "Динамо". Сказал: "Какое счастье, что вы тогда меня прогнали…"
***
– Вы упомянули о дружбе с Беккенбауэром. Не через вас ли в 2000 году он забрасывал удочки по поводу приобретения Титова?
– Это не Франц, а "Спартак" через меня удочки закидывал! Мечтали, чтоб "Бавария" купила Егора за двадцать миллионов долларов. Я поговорил с Францем, тот ответил: "Видел один раз Титова. Хороший игрок. Селекционеры "Баварии" тоже о нем высокого мнения. Но двадцать миллионов – перебор. На эти деньги мы возьмем трех футболистов европейского уровня". Я передал информацию спартаковским руководителям. Снижать цену они не пожелали. Больше о Титове "Бавария" не вспоминала.
– Где с Беккенбауэром познакомились?
– В Москве. Благодаря Карлу-Хайнцу Хайманну, главному редактору журнала "Киккер". Он представил меня Францу, когда сборная ФРГ приехала на товарищеский матч. Это середина семидесятых. Я пригласил Беккенбауэра в ресторан, душевно посидели. Потом ко мне домой заглянули. Так и начали общаться.
– На каком языке?
– На английском. Либо Хайманн переводил. Он же великолепно говорил по-русски. Выучил за четыре года в плену.
– Хайманн воевал на стороне вермахта.
– Призвали в 1943-м, едва стукнуло восемнадцать. К концу войны попал в плен, отправили в лагерь под Тулу. Конвоиры тепло к нему относились, угощали хлебом, картошкой, консервами. Когда бригадиром назначили, отпускали в город за покупками. Там сошелся с женщиной, двоих ребятишек от него родила.
– Ого.
– В 1949-м немцев высылали домой. Карл вспоминал: "Я был в полной растерянности. В Нюрнберге ждет Грета, которую люблю. А здесь – Ксения. Которую тоже люблю! Что делать?"
– Что?
– Вернулся в Германию, рассказал обо всем Грете. Та не только простила, но и настояла, чтоб ежемесячно отсылал в Тулу какую-то сумму: "Раз у тебя там дети, должен помогать". В Союз он наведывался часто. В 1980-м во время Олимпиады спросил: "Как считаешь, нужно ли мне поехать в Тулу, навестить детей?" – "Обязательно, Карл!" – "Ты уверен, что ни у них, ни у меня проблем не возникнет?" Я ответил: "Есть у меня знакомый, полковник КГБ. Свяжусь с ним, подскажет, как быть".
Тот пообещал проверить дело Хайманна. На следующий день звонок: "Если Карл хочет съездить в Тулу, мы не возражаем. Даже готовы предоставить автомобиль".
– Обрадовался?
– Наоборот! Еще сильнее перепугался! "Анатолий, скажу откровенно – я и ваших комитетчиков опасаюсь, и наших. Вдруг меня больше не пустят в Союз? Или из "Киккера" выгонят?" Я предложил ход конем: "Давай твоей Ксении весточку отправлю, пускай сама в Москву приедет". Хайманн тяжело вздохнул: "Не надо. Боюсь, сердце мое не выдержит…"
– Самая памятная встреча с Беккенбауэром?
– Живет он давным-давно в Австрии, в городке Оберндорф. Лес, речушка, на вершине горы – дом Франца. Скромненький, одноэтажный, с маленькой пристроечкой для спальни.
– На особняк не тянет?
– Да что вы! Такой домик и мы могли бы себе позволить. Если б скинулись втроем… Немцы – народ страшно прагматичный. Ничего лишнего покупать не будут. Допустим, пригласил Беккенбауэр в ресторан друзей и меня с женой, сыном, дочкой. Пока официант разносил тарелки, один из приятелей Франца шепотом спросил: "Может, гостей из России еще чем-то угостить?" Беккенбауэр вскинул брови: "Зачем? Они уже все заказали".
– Это не жадность?
– Нет! Прагматизм! Дочь услышала, потом рассказала. Она блестяще знает немецкий. Когда в Москве по просьбе Маслаченко организовал ему интервью с Беккенбауэром, Таня как раз переводила.
Или такой эпизод. В 80-е гостил я у Хайманна в Нюрнберге. Перед возвращением в Москву поехали на фабрику "Адидас". Беккенбауэр распорядился: "Дайте все, что попросят. В любом количестве". Карл воодушевился: "Накладывай побольше, не стесняйся. По два костюмчика тебе, супруге, детям". Я отнекивался: "Неудобно. Что подумает Франц?" – "Да не бери в голову. У него же контракт с "Адидас". А тут какая-то мелочевка…" Загрузили в итоге два баула. Так Беккенбауэр наутро допытывался у Хайманна: "Почему Анатолий столько взял? Мне не жалко, просто интересно". Искренне недоумевал. Карл же понимал – в Союзе качественные вещи днем с огнем не найдешь.
– Как сейчас дела у Беккенбауэра?
– Последний раз виделись незадолго до ЧМ-2014. Говорил: "Попросили стать послом ФИФА. Я не представлял, на что согласился. За четыре месяца облетел 58 стран! Ужас!" Франц и настоящую трагедию пережил.
– Что стряслось?
– Два года назад в 46 лет неожиданно умер его сын Штефан. После этого Франц замкнулся, ведет затворнический образ жизни. Не появляется на матчах "Баварии", не дает интервью, не отвечает на звонки. Но общие знакомые говорят, что на чемпионат мира-2018 собирается. Надеюсь, тогда и встретимся.
