«Папа Семина хотел, чтобы Юрка стал врачом». Пронзительный монолог актера Валерия Баринова о легендарном тренере

Когда вспоминаю о нашем с Юрой Семиным футбольном детстве в Орле, в голову сразу приходит игра на стадионе «Динамо». Он собрал нас всех, окрестных пацанов. Во что мы были одеты — страшно подумать! Играли с детской спортивной школой «Динамо». Они вышли все в форме с иголочки, с буквой «Д» на груди, красивые. А напротив мы — рвань перекатная. Одного вида этих динамовцев можно было испугаться!

Он нас научил кричать приветствие: «Физкульт-привет!» Мы-то ничего этого не знали. И обыграли их! 3:2. По-моему, все три мяча Семин и забил. А тогда в Орле уже появилась команда класса «Б» — кстати, как раз «Локомотив». При ней было что-то вроде спортшколы. Насколько помню, вскоре после этого матча он и пошел туда заниматься. Ему тогда было лет 12-13.

Я был постарше его, несколько других ребят — тоже. Но в Юре всегда было умение организовывать! Не то чтобы мы слушались его, но сразу принимали его авторитет. Вот собрал в тот момент нас всех — и мы, побросав свои дела, пошли играть. В деревенской жизни у каждого было свое хозяйство, и пацаны тоже за что-то в нем отвечали. Но он сказал — и все пришли. Помню, прибежал Жора по кличке Макинтош, такой смешной картавый парень: «Юха сказал — собираемся играть! Пошли!» И никто не сказал: «Да ну, я не пойду!» Никто не стал искать никаких отговорок, даже если они и были.

И в игре он кричал на всех, кому куда бежать. Мы же, если нами не командовать, бежали как стадо баранов! Расставил нас, указал зоны действий — и все слушались его. Сейчас понимаю, что в нем уже была эта организационная жилка. Именно тренерская.

В жизни это проявлялось меньше. Не помню, чтобы за пределами поля Семин был заводилой. Нужно было, как и другим, прыгнуть в воду с десятиметровой высоты — прыгал, чтобы уважение не потерять. Но сам не был инициатором таких авантюр. А вот как только касалось футбола — авторитет номер один. Непререкаемый.

***

Юркино детское прозвище, Юха, пошло от деда Ильи. Его звали «Илюха», осталось — «Юха». Он был потрясающий сапожник. Все знали, что лучше него в Орле с обувью не обращается никто. Не могу сказать, что эта профессия тогда высоко котировалась, но он был мастер, и все относились к нему с уважением.

А еще большее уважение вызывало то, что Илья был великолепным охотником. У них в доме всегда были собаки очень хороших пород, оттуда всегда слышался заливистый лай. И дед был добрым человеком, и папа Семина дядя Паша — очень добрым. Был шофером, немножко картавил.

Потрясающий водитель! Он возил секретаря райкома — кто его мог остановить? Мог и выпить за рулем. Но меру знал — никогда ни одной аварии. Они с моим дядькой Мишей очень дружили. Дядя Паша умер рано, когда Юрке было лет 25-26. Я уже работал в театре в Ленинграде. А Вера Филипповна дожила почти до 94. Застала его первые чемпионства.

Мой дядя приволок на могилу дяди Паши березу. Ветвистую, с корнями — но красивую. У нас с Юрой могилки родителей на одном кладбище, и я каждый раз, приезжая, прихожу и туда, и туда. Не так давно меня встретили работники кладбища: «Скажи Юхе — надо березу подпилить, она ему все памятники вывернет!» Я пошел, посмотрел: «Ну можно же как-то переделать?» — «Кто переделает? Деньги нужны!» Рассказал Семину. Он в следующий приезд заплатил — все сделали.

Палычу — 75! Большое интервью Юрия Семина — о Лобановском, Романцеве, Федуне, друзьях и врагах

Когда мы хоронили моего отца, который умер раньше всех, кладбище было совсем новое. А теперь оно стало «густонаселенным». Но по этой березе находить могилу дяди Паши очень легко. Она необычная, не прямая.

***

Жили мы где-то в километре друг от друга. Я — на Жилинской улице, он — на Болховском шоссе, которое мы называли «большак». Названа она была в честь Болхова — замечательного города в 40 километрах от Орла с огромным количеством монастырей. Километр — это было расстояние, но округ, околоток — один. Окраина Орла, переходящая в деревню, и называлось все это — Монастырка. Когда-то там был монастырь, а при советской власти построили детскую исправительную колонию. Вообще, представьте, в этом маленьком городе Орле было три тюрьмы!

Орел дал половину русской литературы. Причем орловцы — писатели высокого класса. Тургенев, Лесков, Пришвин, Фет. Бунин, хоть и родился в Воронеже, родиной своей считал Орел, потому что и учился там, и работал. Писал: «Родиной моей прошу считать Москву, Петербург и Орел, конечно».

Сначала мы учились в разных школах — он в 19-й, которая считалась городской прямо на грани деревни, а я — в сельской Жилинской, рядом с домом. Но в футбол играли вместе. Потом я тоже перешел в 19-ю, учился на год старше Юры. Кстати, сейчас поеду в Орел на 60-летие окончания школы.

Валерий Баринов и Юрий Семин.

Александр Федоров, Фото «СЭ»

Конечно, в 19-й он играл лучше всех. Единственным нашим достойным соперником была 25-я. Была городская спартакиада школьников — надо было пробежать стометровку, и в случае ничьей в футбол все решали ее результаты. Вничью и закончили, а по стометровке мы были лучше. Они назначили переигровку, хотели доказать.

Нас пустили на стадион «Динамо». Была упорная игра, у них вратарь был замечательный, прыгал как кошка. И тут — пенальти в ворота соперника! Все, конечно, боялись бить, потому что время кончалось, матч принципиальный, и этот удар все решал. Конечно, сказали: «Юха пусть бьет». Он и сам потом признавался, что ему было страшновато. Но, естественно, забил, и мы выиграли.

Одно из самых ярких воспоминаний — как Семин поставил ворота. За семинским огородом начинался колхозный сад, большой яблочный сад. Сейчас там завод приборов. И Юха сделал ворота! Со штангами и перекладиной! Это была сенсация, потому что как тогда играли — роли штанг исполняли куртки или ранцы. Какая уж там перекладина...

Причем он собрал в свою команду ребят, которые явно хуже нас играли в футбол. А мы пришли с другой стороны деревни и были побольше. Помню, Семин принес будильник — играли на время, все по-взрослому! Правила знали плохо, были невежественны. Дикий спор вызвал момент, когда Семин забил нам прямым ударом с углового. Видно, паразит, тренировался!

Мы все кричали, что это не считается. И, что называется, глоткой взяли, тем более что он не стал спорить. Хотя вообще спорщиком был большим — ну, по будущим временам вы знаете. Но до драки никогда не доходило.

А тогда мы проиграли. Потому что один Юха по-футбольному резко отличался от всех. Талант, данные — это все понимаю. Но как ему одному, умевшему в команде играть, удавалось нас всех обыгрывать... Причем он еще благородно поступил — когда закончили, сказал: «Ну ладно, давайте еще два по 15». И опять обыгрывал нас.

***

Позже была так называемая клубная поляна. Она уже была больше, там мы тоже поставили ворота и много играли. Тогда же появился знаменитый красный мяч. Но около этой поляны был райком партии, и нас оттуда потом прогнали. Поставили гаражи для райкома. Раньше-то на лошадях ездили, и конюшни были дальше, а тут забрали у нас площадку.

«Спасибо Кикнадзе и Мещерякову. Они разбудили во мне зверя!» Первое интервью Юрия Семина после ухода из «Локо»

А мяч — это была ценность невообразимая. Чтобы это понять, нужно окунуться в то время. Тогда ведь чем только в футбол не играли — из тряпок мяч делали... Мы все долго собирали кости, металлолом, бутылки, несли в утиль-сырье, сдавали, получали копейки, копили их. И нам в складчину хватило только на волейбольный мяч. Не кожаный, а из кирзы. Но — мяч. Конечно, он лопался. Зашивали, когда появился насос — надували. И берегли как зеницу ока. Но это был общий мяч.

Дядя Паша, папа Семина, вообще-то хотел, чтобы Юрка стал врачом. Вера Филипповна — тоже, но она первая поняла, что он не может без футбола. И дядя Паша, однажды расщедрившись, купил кожаный мяч оранжевого цвета. Самый дорогой, какой только был в магазине. Вообще-то он был баскетбольный, но какая разница?

И вот этим мячом каждый день играло сразу несколько поколений орловских футболистов. Сначала бегали дети, потом приходили парни постарше, а вечером собирались взрослые мужики. А мяч — один. И поэтому Юрке приходилось играть целый день.

Он не мог оставить мяч и уйти. Никто бы его не вернул. Район Монастырка был довольно бандитский. Там были все голубятники, и украсть голубя, загнать чужака считалось за честь. Так же и украсть мяч было не грех. Юра не сводил с него глаз, и, может, эта огромная игровая практика в будущем ему и помогла (смеется). Он, бедный, даже когда хотел уйти, мужики-то еще продолжали играть! Нас еще могли загнать домой, а его — никак.

Много лет спустя на моем дне рождения я рассказывал эту историю. Он отреагировал: «Какое счастье, что мяч подарили мне, а не Валерке! Тогда бы мы потеряли замечательного артиста...» — и, через паузу, скромно: «Ну и у меня в футболе кое-что получилось». Он уже был тренером-чемпионом России.

Мне всегда нравится, как Семин говорит. Не торопясь, с паузами. Но в конце концов там пролезает такая мудрая, тонкая мысль! И мне очень нравится его восприятие моей работы. Он приходил на все мои премьеры, и меня всегда удивляло понимание того, как мы это делаем.

Недавно хоронили Леонида Хейфеца, великого режиссера. Как-то он поставил спектакль в Маяковке «Спуск с горы Морган», а я как приглашенный артист играл там главную роль. Пришли Семин с женой Любой, Боря Игнатьев с Ирой. Еще играла Ольга Яковлева, бывшая жена Игоря Нетто.

Характер у нее тот еще, но со мной она всегда хорошо работала, и встречаемся мы сейчас с удовольствием. Ольга ненавидела футбол и особенно «Спартак». Боря сказал: «Пойду поздороваюсь с ней». Я ему: «Ну, пойдем, если она тебе глаза не выцарапает». — «Да я-то, я-то что?» Яковлева сказала мне: «А, «Спартак» привел?»

Спектакль был историей двоеженца, который любит и одну, и вторую жену, с которыми живет много лет. А они не знают о существовании друг друга, пока он не попадает в аварию, спускаясь на машине с этой самой горы Морган.

Семин — не символ «Локомотива». Он и есть «Локомотив». Рабинер — о непродлении контракта с тренером

Это был второй или третий спектакль — премьерными считаются первые десять. После него мы пошли в ресторанчик «Маяк» при театре. И Хейфец с нами. Ему все было интересно узнать. Когда он выпил, то просто достал женщин, особенно Иру и Любу, вопросом: «А ты бы в такой ситуации простила?» Ирка восклицает: «Я бы убила!»

А Люба, мудрая женщина: «Я бы простила». Причем это было так сказано, что Леня протрезвел! И мне почему-то запомнилось, как Юрка в этот момент сидел и смотрел на жену...

***

Когда меня спрашивают: «Валерий Александрович, а можете принести свои детские снимки?», я объясняю: «Жил, по сути, в деревне, туда фотограф приезжал один-два раза в год!» Вот и с Юркой фотографий из той поры у меня нет. Не принято тогда это было, а жаль. Была одна, где мы лежим в парке, и наш сосед Коля Савкин нас сфотографировал. И та пропала. Искал ее — а вместо этого нашел свою грамоту за участие в художественной самодеятельности. Вышел на сцену в шесть! Этой бумажке — 70 лет! Там еще профиль Сталина.

Как-то раз Юрка Климов, одноклассник Семина, подарил мне фотографию класса, где он учился. Наш Юра там ужасно не похож на себя. Я пришел на стадион, принес ему этот снимок. Стоит вся его компашка — Валерка Маслов и другие. Говорю: «Ну, кто узнает Семина?» Маслов: «Да я Сему с закрытыми глазами, наощупь найду!» И — не нашел. Это потом уже он стал таким фотогеничным, которого легко снимать — у него очень живое лицо. А там он стеснялся еще, что ли...

Детство у нас было хоть и не военным, но послевоенным, тоже достаточно тяжелым. И его мама, и моя очень старались, чтобы у сыновей было все необходимое, чтобы мы нормально ели. Особой нужды не испытывали.

Уже когда учился курсе на третьем, приехал в Орел на каникулы. А до того был на матче семинского «Спартака» с ЦСКА. Красно-белые выиграли — 2:1, и Юрка с подачи Рейнгольда забил красивый гол головой. В качестве премии ему подарили рижский радиоприемник ВЭФ. Красивый!

Юрий Семин и Валерий Баринов.

Фото «СЭ»

Иду к Семину и вижу недалеко от дома его деда: стоят рыжий Володя Нефедов и Юрка — в черных шортах и белой рубашке. Нефед уходил, и мы пошли к Юре домой. Приходим на крыльцо — там его папа, дядя Паша, выпивает с моим дядькой Михаилом. Они, шоферы, очень дружили. А Вера Филипповна, которая знала, что мы любим, вынесла нам трехлитровую банку молока и пирог, который испекла к приезду сына. Круглый, в клеточку, с повидлом. Ой как вкусно! Ели этот пирог и пытались слушать ВЭФ.

Да, пили молоко, не смейтесь. И Юрка был не по этой части, а я тогда вообще спиртного не пил — первый раз сделал это вообще в 25 лет, когда получил первую серьезную роль в кино. Потом уже были всякие застолья. У нас обязательны посиделки перед Новым годом, когда мы собираемся в бане.

У многих в нашей стране срабатывает момент врожденной нищеты. Когда ты, будучи из бедной семьи, в какой-то момент начинаешь хорошо зарабатывать, невольно побаиваешься, что это может уйти, и все время хочешь доказать себе способность гульнуть на широкую ногу, купить дорогущий виски, посидеть в самом элитном ресторане. В футбольной среде сталкивался с этим очень часто. У Юрки этого не замечал. Зато он потрясающе разбирается в винах. Во всем доходит до сути.

Однажды в 1990-е отмечали его день рождения в Баковке. Пришли в костюмах. 11 мая, но погода жуткая — снег с дождем, и сели в холле. Когда хорошо выпили, пошли играть в футбол. В этих костюмах, ботинках. Перемазались все, включая очень высокопоставленных людей, которые пришли его поздравить! Зато игра была азартная.

Кстати, юбилеи, пышные торжества Семин не любит. Но на базе «Локомотива» хотя бы можно было собраться — кухня, неформальная обстановка. Туда попадали только свои. Думаю, он и из Москвы-то сейчас сбежал, чтобы ничего пафосного не устраивать. Хотя на все мои юбилеи приходит! (Смеется.)

***

Разъехались из Орла мы не сразу. После школы, которую я окончил в 1962-м, а он — годом позже, я еще два года трудился рабочим сцены в орловском театре, а Юрка играл за орловский «Спартак». Не знаю, когда Володька Нефедов из нашей компании, который потом стал известным врачом, приехал в Москву, а мы, независимо друг от друга, — в 1964-м. Осенью того года я учился на втором курсе, пришел и по радио услышал репортаж. Там и прозвучала фамилия: «Семин».

Это сейчас что-то услышал — и сразу позвонил, все узнал. Одну кнопку нажал — и в любую точку земного шара попадаешь. А тогда, чтобы позвонить в Орел, надо было идти на Центральный телеграф на улице Горького, ныне Тверская. Оттуда заказываешь разговор — с уведомлением телеграммой, что тебе в такое-то время следует явиться на местный телеграф, и вам позвонят... Все не так просто было.

В общем, пошел на телеграф и позвонил своей маме на работу — дома телефона не было. Попросил узнать. А потом пошел на матч «Спартака» и увидел: да, Юха! Потом приезжал к нему в Тарасовку, на меня косо смотрели тренеры — не спаивать ли нашего игрока прибыл? Много лет спустя встретил Никиту Симоняна и спросил его: «Помните, как я приезжал в Тарасовку?» — «Нет». А вот я помню, как он на меня смотрел.

Если бы те события происходили в наше время, два первых гола в истории «Спартака» в еврокубках стали бы огромным событием. Все бы их обсуждали, а Юрку — в первую очередь. Но тогда и по телевидению матчей показывали мало, и ежедневная спортивная газета была одна — «Советский спорт», причем в ней было мало оперативной информации. Настоящий ажиотаж вокруг футбола в прессе начался много лет спустя, с появлением «СЭ». И тот дубль Семина в ворота белградского ОФК прошел не так чтобы очень уж замеченным. Но у меня с того матча есть известная фотография, которая есть в музее «Спартака».

Еще одно замечательное фото, которое мне прислали, — Семин с мячом, а почти нос к носу с ним — Алексей Хомич с фотоаппаратом.

Семин и великий вратарь Алексей Хомич, ставший фотографом.

...Потом начались странствия. Он после определенных событий в «Спартаке» перешел в «Динамо». Я окончил институт и поехал в Ленинград. Он приезжал туда играть с «Зенитом», мы встречались с ним на стадионе имени Кирова. А помог мне туда пройти, кстати, Николай Озеров. Он уже плохо ходил, был полный. Подошел к нему, сказал, что я артист, работаю в Александринке с Меркурьевым, Симоновым. — «Что у тебя?» — «Друг играет в «Динамо», хочу с ним встретиться». Он меня провел, и мы увиделись.

Провожал его до вокзала, с нами шел Володя Эштреков, и на нас очень косился Бесков. Теперь уже его интересовало, не принес ли я им пива, а то и чего покрепче. Хотя это было уже после игры. Затем Юра уехал в Алма-Ату, уже после периода в «Локомотиве» — в Краснодар, Душанбе.

***

Когда вы приезжаете из маленького города, у вас есть свой маленький, местный патриотизм. И вдруг человек из этого городка становится известным. Играет за большую команду «Спартак». Я-то был в это время студентом, успехов еще не было — это потом уже стал узнаваемым. А за Юрку, конечно, приятно было! Ты в это же время только начинаешь что-то по своей, актерской линии, тот же Володя Нефедов — по медицинской...

Понятно, что мы, уехав из Орла, всегда друг за другом следили. А по-настоящему сошлись, когда и я приехал в Москву, и его привез из Таджикистана Николай Конарев, министр путей сообщения. Я был в управлении Московской железной дорогой, когда он представлял Семина команде. Теперь уже нам не надо было никуда уезжать, чтобы встречаться — до того-то обоих поносило по стране.

Потом мы с Конаревым очень подружились, потому что он летал с командой на матчи и очень любил русские песни. Каждый раз говорил: «Садись со мной, петь будем». Мы пели, а затем спрашивал его: «Николай Семенович, а правду говорят, что вы сказали таджикам: «Не получите вагоны, если Семина не отдадите?» Насколько помню, они очень не хотели его в «Локомотив» отдавать после того, как он спас «Памир» от вылета и здорово начал следующий сезон. Министр на меня посмотрел и сказал: «Да всякое было». История умалчивает, чем он пригрозил первому секретарю компартии Таджикистана товарищу Набиеву.

Когда «Локомотив» под руководством Юры еще играл в первой союзной лиге, начал ездить к ним на старую базу в Баковку, встречаться с ребятами. Я тогда еще не был известным артистом, но все равно всем было интересно. Рассказывал, читал... Там же с Юрием Гавриловым познакомился, который тогда играл за «Локомотив».

Мои симпатии в высшей лиге тогда были на стороне «Спартака», а в первой — «Локомотива». Когда я пришел в Театр советской армии, куда меня пригласили из Ленинграда, процентов 90 актеров там болели, естественно, за ЦСКА. Спросили, за кого я. Когда ответил про «Локомотив», реакция была: «Ну ладно». И только один артист, Боря Петелин, болел за «Спартак». Он на меня посмотрел, и я добавил: «Но симпатизирую в высшей лиге «Спартаку». Он вздохнул с облегчением: «Наконец-то я не один!»

Валерий Баринов и Юрий Семин.

Александр Федоров, Фото «СЭ»

Когда «Локо» вышел в «вышку», я сказал: все, теперь только «Локомотив». Конечно, болеют за цвета. Но я всегда болел за людей. Привязывался к тем, кто долго играл в команде. «Локомотив» при Семине вообще сразу становился домом для тех, кто в него приходил.

Помню, когда в 1996 году в финале Кубка России обыграли «Спартак» и впервые взяли трофей, ехали в автобусе на базу со стадиона отмечать победу. Около метро «Преображенская площадь» стояла кучка фанатов «Локомотива». Их было человек 20-25. Больше активных фанатов у команды тогда не было. Увидев их, Семин попросил водителя остановиться, после чего сказал: «Пошли к болельщикам!» Вышел к ним сам и вывел всю команду — раздавать автографы, общаться с ребятами. Тогда еще не фотографировались, современных камер не было. И только потом сели в автобус и поехали праздновать.

Юрка — суеверный. Как-то был домашний матч с «Крыльями Советов», когда там огромный чешский форвард Коллер играл — мне потом его майку в Самаре подарили. Мы сидели с Егорычем (легендарный администратор «Локо» Анатолий Машков. — Прим. «СЭ») в раздевалке, в закутке за занавеской, нас не было видно. Егорыч вышел, а я задержался — не знал, что у Юрки есть примета: все уходили на разминку, а он один оставался в раздевалке.

Понял, что это ритуал, традиция. И сидел как мышь, поскольку знал его серьезное отношение к приметам. Думал — сейчас вылезу, и не дай бог проиграем. Но он меня не обнаружил, а потом я как-то незаметно выбрался. Сыграли вничью, и я ему не решился рассказать, что был тогда в раздевалке. Только сейчас из публикации узнает. Интересно узнать, о чем думает, когда вот так остается в раздевалке один. Никогда его об этом не спрашивал.

***

Я играл в спектакле по роману молдавского писателя Иона Друцэ «Белая церковь», и он подписал мне эту книгу так: «Верю в то утро, когда ты проснешься знаменитым». Но у меня не было такого утра, я медленно проходил все стадии узнавания. Сначала: «Ой, мы с вами где-то работали». Или служили. Один даже доказывал, что охранял меня на зоне, где я, оказывается, сидел...

Первое интервью Юрия Семина после ухода из «Локомотива». Главное

Потом: «Ой, вы же артист. А как фамилия?» Далее — фамилия героя. Сыграл в «Петербургских тайнах» человека по фамилии Хлебонасущенский. Так меня люди и стали называть. Потом я стал плотно связан с «Локомотивом», и произошла чудесная история. Если мне нужен был билет на матч, администратор команды Серега Гришин выписывал мне бесплатный пропуск, который нужно было предъявить в специальной кассе на стадионе.

Прихожу, кассирша видит меня: «Ой, а вы тоже у нас?» — «Тоже». Стала искать мою заявку, не нашла: «Ладно, я вам так выпишу». И в строке «фамилия» пишет: Хлебонасущенский. Выпросил у нее и спустя время использовал в телепередаче «Блеф», где надо было обмануть ведущего. Рассказал эту историю, спросил: «Веришь, что такое было?» — «Нет». И я показал билет. Электронных-то систем тогда еще не было.

А футболисты становятся знаменитыми сразу. Кажется, Нетто его взял в молодежную сборную, и он за 20 минут, выйдя на замену, забил два мяча. И «спартачи» его сразу же приняли. Желания было много, а люди это ценят! Они пришли в высшую лигу одновременно с Бышовцем. Знаете ли вы, кстати, что у него ударение на букву «о»? Когда-то он настаивал на этом, а потом махнул рукой.

Когда Юрку поставили президентом «Локомотива», а Бышовца — главным тренером, был какой-то банкет, и я сказал: «Ребята, вы пришли в футбол вместе, и вам вместе работать». Юра прямо при Бышовце отреагировал: «Он как футболист был на четыре головы выше, чем я!» И мне тогда показалось, что у них что-то может получиться. Тренер-то он сильный. Но характер Анатолия Федоровича сыграл свое.

Когда через год убрали их обоих, мы с Юркой сидели в ресторане недалеко от Сухаревской площади — и ему позвонил Суркис, позвал в киевское «Динамо». А Семин был последователем Лобановского, тот его отмечал. И я сказал ему: «Конечно, надо ехать». Он ответил, но без определенности: «Наверное, поеду». Поехал. И вернул киевлянам звание чемпионов Украины, и вывел в полуфинал Кубка УЕФА.

Мне жалко, что Палыч, успешно поработав с киевским «Динамо», никогда не тренировал «Спартак», в историю которого вошел как игрок. В истории не было ни одного тренера, который возглавлял обе эти команды, а тем более делал их чемпионом. На мой взгляд, Федун при всех своих вложениях перекрыл «Спартаку» многие возможности. Мне в этом плане был симпатичен Абрамович. Взял тренера — доверяй ему!

«Еще постараюсь побить рекорд Бескова». Семин — о «Зените» в ЛЧ, новом «Локомотиве» и своем будущем

Считаю страшным везением у Юрки то, что несколько руководителей железной дорогой доверяли ему полностью — Конарев, Паристый, Аксененко. Это был подарок судьбы. Помню, договорились как-то, что заеду в Баковку за билетами перед игрой — был матч с «Динамо». Утром звонит мне: «Аксененко приезжает». А они никак выиграть не могли и ждали от этой встречи чего угодно. Люба, помню, говорила: «Он уже все из дома выкинул». От сглаза, наверное, — в такие моменты начинаешь верить во что угодно.

Аксененко приехал и просто спросил: «Что вам надо, чтобы побеждать? Будем и строить вам новый стадион, и перестраивать базу — что это такое?!» С той встречи уходили с большим воодушевлением, потому что пришел руководитель, который не себя показать пришел и не их распекать, а помогать. В тот же день они забили четыре мяча «Динамо».

Когда Аксененко только назначили министром, команда летела в Тольятти играть — и я с ней. В аэропорту выходит из ВИП-зала, стоит с женой и внуком. А он еще про футбол ничего не знал. Филатов, Семин и команда стоят в локомотивской форме. Филатов говорит: «Надо подойти, а то как-то неудобно». В итоге отправили меня, чтобы я их представил! И в точку — жена у него оказалась театралка, узнала меня. Но реакции на команду особой у него тогда не было — только головой кивал. Он потом уже «Локомотивом» увлекся.

А сейчас сезон-другой — выгнали, поменяли тренера. И каждый думает, что он все в футболе понимает. Я вот теперь ругаюсь на «Локомотив», стал там персоной нон-грата. Оттуда все ушло. И Палыч туда не ходит. Последний раз он там был, когда ему серебряную медаль за сезон-2019/20 вручали, и он отдал ее пацану. Семин ходит на «Динамо» — с Сергеем Степашиным.

У меня есть золотая медаль чемпиона России от Юрки! Не знаю, где он ее взял, — но не его. Ехали отмечать золото 2018-го, я припарковался, и он дает: «Вот твоя медаль». Как-то я сказал журналистам фразу, которая очень понравилась Любе: «В жизни каждого человека должен быть другой человек, который всегда будет на его стороне, даже если он не прав». Вот я для Семина — такой.

Надеюсь, он еще возглавит «Локомотив». Мне кажется, он полон сил и энергии. Недаром, когда его недавно спросили, кто остановит «Зенит», он ответил: «Меня вернут — я и остановлю...»