Шаман из ФК «Москва», друг Пелевина. Последний, кто видел живым Сергея Доренко

Юрий Белоус: ростовские «скелеты»

Гадатель Простислав

Где-то в Telegram мелькнуло — работал, мол, в футбольном клубе «Москва» колдун. Как появился — пошли дела клуба вверх. Как ушел... Вы помните, чем закончила «Москва».

Тот колдун, напомнил Telegram-канал, разговаривал с журналистами, сидя в позе «лотос».

Конечно же, я вспомнил лицо того прекрасного человека! Как забыть?

Но тут и имя мелькнуло — Бронислав Виногродский. Господи! Как же я прежде не сопоставил? Как не додумался?

Это тот самый Бронислав, знаток Китая и обрядов, с которым дружил другой мой добрый знакомый — Сергей Доренко. Именно из Переславля, от Виногродского, ехал Доренко в самый последний свой день. Чтоб, отмотав 150 километров на мотоцикле, погибнуть где-то в районе Таганки.

Это тот самый Бронислав — не просто какой-то там «колдун», а крупнейший специалист по Китаю. Великий знаток чая, державший салоны в центре Москвы. Его лекции стоят колоссальных денег. Это его вывел в своей книжке «Диалектика переходного периода» писатель Пелевин под именем гадателя Простислава.

Денег на персональные лекции шамана у меня нет, не было никогда и не будет — зато есть друзья. Готовые обо всем договориться. Познакомить. Отрекомендовать.

Вот я набираю Юрию Белоусу, бравшему когда-то Виногродского на работу в «Москву».

Очень скоро еду тем самым маршрутом, которым ехал в последний день своей жизни Доренко.

Пожалуй, я счастлив.

Бронислав Виногродский. Фото Юрий Голышак, «СЭ»

Колокольчики на ветру

Какие-то колокольчики, подвешенные на ветру, погружают — нет, не в сон. В состояние странное, какое-то космическое — да еще под лукавым взглядом Виногродского.

— Вы погуляйте по участку, погуляйте, — наставляет он. — Будете периодически встречать детей. Они очень активные.

Про одиннадцать детей шамана я слышал — но встречу не всех. Только малых. Ну и котов всех мастей.

Отвлекаясь от разговоров и чая, поднимемся в мастерскую. Начитавшись прежних интервью Бронислава, я крепко-накрепко держал в голове занимательную подробность. Его слова: «Ах, скорее бы исполнилось шестьдесят, отошло все плотское...»

Примеривал на себя: ага, мне сорок семь. Колдун-то знает точно! Если в шестьдесят все плотское отходит куда-то в туманные дали — так сколько мне осталось? Прежде чем стану декоративным как мужчина?

При жене справиться у колдуна, отпустило ли, как-то не решился. Зато по дорогу в мастерскую полушепотом интересуюсь:

— Вам шестьдесят четыре! Так что, все? Уже не надо?

— Все в порядке, — равнодушно отвечает он. — Но уже не тот интерес.

Из-под ног наших выскакивают коты. Бронислав нетвердо знает, где свои, где чужие. Это тоже располагает.

Знали б вы, как я обрадовался. Чуть осмелел — и, запинаясь, решился на просьбу:

— А для меня можете нарисовать иероглиф? Хотя бы один?

Сам себя же и проклинаю — разве можно быть таким наглым?

Виногродский расцвел, клянусь вам.

— Нарисую. Знаете, я вам благодарен. Так люблю рисовать!

Полчаса колдует кисточками над здоровенным листом рисовой бумаги. А я рассматриваю каменную подушку, на которой спит мой новый друг. Поднимаю — тяжеленный каменюка!

— Нефрит, — замечает мое любопытство Виногродский.

Он вырисовывает последний иероглиф, с наслаждением подносит к окошку. Смотрит на свет. Кажется, получилось так здорово, что жалко отдавать. Но все-таки отдает.

Переводит, что все это значит, — а я, дурак, не догадываюсь записать. Дурак, дурак, дурак.

Бронислав Виногродский. Фото Юрий Голышак, «СЭ»

Шпагат

Я догадываюсь — этот человек способен сильно удивить. Аккуратно прощупываю:

— Боярский когда-то говорил: «Могу заплакать в любую секунду, ничего сложного в этом нет». Каким умением вы особенно поражаете людей?

— Способностью в любой момент сесть на шпагат!

— А ну-ка сядьте.

— Да запросто, без разминки. Смотрите. Может, сфотографировать хотите?

— С радостью. Шпагат — это легко?

— Мне — легко.

Вскакивает так стремительно, что бубенцы под потолком переговариваются с тревогой.

Легко, посмеиваясь, усаживается. Мне страшно смотреть на эти акробатические этюды.

— Сколько шли к этому шпагату?

— Да как-то сразу получился. Я и не заметил. Какая-то побочка. Однажды обнаружил, что могу, — вот и все.

— Мне б такую побочку. Трудовой книжки в вашей жизни не было вообще?

— Была! Даже сейчас есть!

— Самая яркая запись — «шаман»?

— Самая первая — «лаборант лаборатории почвоведения Комплексного научно-исследовательского института геологии и тектоники Хабаровска». Вообще-то я был переводчиком, но в должности лаборанта. Пик моей карьеры — старший инженер группы международных связей. Я и скифские курганы копал, и матросом-спасателем работал на пляже.

— С тех пор — пробел в записях?

— Да были, где-то она лежала. Но я всегда говорил — ничего не буду делать ради стажа. А пенсию не стану получать. Не рассчитываю на пенсию от государства.

— Получаете?

— Нет. Даже оформлять не стал. Считаю, это бесчеловечно по отношению к бедному государству. В такие расходы вводить, пенсию требовать. Даже не знаю, какая у меня пенсия должна быть. Мне проще прочитать лекцию где-нибудь в «Газпроме» — и закрыть этот вопрос лет на пять. Сразу!

— Пенсии у вас нет. А больничной карты?

— Тоже нет.

— С коронавирусом справились сами?

— Ну был и был этот вирус. Полежал чуть-чуть. Мне все по фигу. Я даже практики свои не переставал выполнять.

— Корреспонденты до сих пор вспоминают, как вы давали интервью, сидя в позе «лотос».

— Я постоянно в «лотосе»!

— Зачем?

— «Лотос» раскрывает тазовые кости так, что энергия идет беспрепятственно. Меняется дыхание. Становится спокойным.

Стих

За окном той же секундой начинается буря — и колокольчики словно оживают. Бесятся, рвутся с бечевки. Слышно по всему поселку.

— Стихотворение сегодня написал, — ласково замечает под перезвон Виногродский.

— Ой! — обрадовался я. - Прочитайте!

— Наизусть я ничего не помню. Хотя — секундочку... — Бронислав что-то отыскивает в телефоне. — Тэ-э-к... Вот!

Летают птицы, шьют пространство,

миры сшивают в лоскутах,

переживаю постоянство,

улыбкой побеждая страх.

Мне хочется спокойной верой

неторопливо управлять.

Полями мира, свежим ветром — и по ветрам идти гулять.

Какие могут быть дороги

в небесной чистой синеве?

По ним идут глаза.

А ноги — гуляют в росах по траве.

Хватает света и полета,

на каждый миг моих забот.

И это главная работа.

Из множества других работ.

— Это прекрасно. Не стихи ли вы каждое утро рассылаете близким друзьям?

— Я шлю три сообщения. Расшифровываю «Книгу перемен» — и делаю прогноз.

— Сегодня что рассылали?

— Сегодня знак, который показывает — ветер над водой. Расширение зон влияния, экспансия.

— Так что делать-то?

— Смело действуй! Правитель приближается к овладению Храмом предков. — Подумал и добавил: — К овладению Алтарями. К возможности устанавливать контакт.

Я выдохнул облегченно. Приехал по адресу.

— Изумительно у вас здесь. Воздух какой.

— Здесь, на Плещеевом озере, подворье Фиагноста, наместника Троице-Сергиевой лавры. Я был у него в лавре в гостях — и вдруг говорит: «Поехали!» Едем-едем, разговариваем. Я в окна не смотрел. Даже не знал, куда собираемся!

— А потом?

— Потом вышел — и ахнул. Огромное озеро, краев не видно. Вокруг купола, лодочки, причалы. Еще горы! Я так люблю горы! Потом, когда искал место под имение, сразу вспомнил: вот, мне же здесь сильно понравилось! Катались-катались по округе, потом вдруг — раз, нашли эту деревню! Здесь будем!

— Почувствовали?

— Ага. Почувствовал. Хотя место было неприглядное. Заросшее, заболоченное. Какая-то хибара стояла. Все переделали. Уже восемь лет здесь.

— Пелевину тоже прогнозы шлете?

— Всем друзьям. Он же меня вывел в романе «Числа». Сам мне позвонил и рассказал.

— Ну и как вам?

— А мне понравилось, как описал! Не дословное описание, но близко. С шариками, кристаллами в руках, песней «Ой, да не вечор, да не вечор...».

— Неужто поете?

— До сих пор ее пою!

— Там еще кое-что было.

— Гей-стрит-порно? Это уже так, веселые добавки. Мне кажется, Пелевин с максимальной почтительностью меня описал. На которую способен. Я и в кино по Пелевину недавно сыграл!

— Да ну?

— Честно! Выйдет в октябре, снимает Виктор Гинзбург. Тот самый, который снял «Generation П». Постпродакшен заканчивается.

— Стоит смотреть?

— Должно быть нормальное кино. Режиссер-то хороший. Главную роль играет Паша Табаков, Оксимирон там же, Долецкий, Жижкин... У меня роль довольно большая — Локи. Что-то около двадцати съемочных дней. Но мне не понравилось это дело. Тяжелая история. Сказал на прощание: «В следующий раз зовите, если найдете пять тысяч евро за съемочный день». Это отца русской демократии соблазнит.

— Так что, бесплатно снимались?

— Сколько предложили — на столько и согласился. Мы ж друзья с Витей!

— Сколько платили?

— Тысяч двадцать в день. Сто процентов — можно было торговаться! Я почему пошел-то? Интересно посмотреть, как организован съемочный процесс. Оксимирон сказал — явился за тем же самым. Но вряд ли еще когда-то пойдет сниматься. Хе-хе.

Виктор Пелевин. Фото pelevin.nov.ru

В монастырь с Пелевиным

— Юрий Белоус рассказывал, вы ездили по китайским монастырям. А с Пелевиным?

— Обожаю горный монастырь в провинции Сычуань, неподалеку от городка Чэнду. Невероятные места! Называется «Монастырь бывалого человека». А! Еще там крутой монастырь — называется «Пещера небесного наставника». Вот туда мы с Пелевиным ездили. Видели немыслимое дерево гинкго. Ему две тысячи лет. Ствол, наверное, с нашу веранду. По преданию — посадил когда-то Чжан Даолин, даосский патриарх, горный отшельник... Вот это было круто!

— Куда мечтаете попасть, пока не случилось — но обязательно попадете?

— На небо, — вполголоса произносит жена Бронислава Эльза. Но так, что слышим мы все.

— В Перу, — покосившись на нее, виновато сообщает Бронислав Брониславович. — К индейцам. — Молчит секунду и добавляет: — Но обязательно с женой!

Нелишние люди

«На Патриарших прудах появились два гражданина...»

— Так как вас в футбол занесло, Бронислав Брониславович?

— Так мы с Юрой Белоусом знакомы, дай бог, с 1988 года! Он и завел!

— Буддисты свели — в каком-то монастыре?

— Мы вместе организовали при Госкомспорте СССР центр нетрадиционных методов оздоровления. Это было первое крупное учреждение, которое занималось такими семинарами. Мы же привезли в Советский Союз йогу Айенгару.

— Святые угодники.

— Первых мастеров по ушу. Много чего было! На Иссык-Куле провели трехмесячный семинар, в городок Чолпон-Ата привезли о-очень классных мастеров! На все лето! Вот представьте: со всего Союза к нам съезжались люди. Журнал мы издавали.

— Юрий Викторович открывается с новых сторон. Журнал про йогов?

— О нетрадиционных методах оздоровления.

— Самый потрясающий человек, которого туда привезли?

— Самого крутого звали Тянь Юй Цай. Литературный псевдоним — Цянь Чхан. Переводчик с русского и японского языков, выучил когда-то в Харбине. Было ему семьдесят три года. При Гоминьдане сидел как коммунист, при коммунистах — как гоминдановец. Был учеником легендарного мастера Ван Пей Шена, занимался стилем У. Перевел на китайский «Мастера и Маргариту». Показывал мне двенадцать вариантов перевода первой строчки — «Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина...»

— Сильно.

— Потом перевел Тургенева. Солженицына. Великий труд! Говорил практически без акцента, хотя до этого в России не бывал. При этом скромно: «Вообще-то я японский знаю немного лучше, чем русский...» Туда съехались бойцы, ушуисты со всего СССР — этот старенький китаец их разбрасывал как детей. На пять метров отлетали. Потрясающий персонаж.

— Удивительная сцена. Хотел бы я видеть.

— Вообще-то меня впечатляют люди, а не «сцены». Но это было что-то — накачанные парни поднимались, трясли головой и не могли понять, что случилось. Тот и выглядел на семьдесят три года! Моложавости никакой — как у всякого китайца. После не видел его лет десять. Приезжаю к одному легендарному мастеру, спрашиваю: «Тянь Юй Цай живой?» — «Поехали, навестим!» Думаю — сейчас увижу глубокого старика. Все-таки восемьдесят три!

— А он?

— За десять лет вообще не изменился! Был профессором в педагогическом институте Пекина. Говорит: «Изучаю сейчас древние трактаты, какие-то практики, «Книгу перемен»...» А я сам эту книгу всю жизнь изучаю!

— Даже перевели на русский язык.

— Совершенно верно. Больше я его не видел. Прошло двадцать лет — вполне допускаю, что до сих пор жив. Это плавность. Человек, двигающийся ровно. Умение плавно длить время своей жизни — великое искусство.

— Вы умеете?

— Учусь. Другой задачи в моей жизни нет.

Юрий Белоус. Фото Дмитрий Солнцев, —

Душистые монастыри

— Белоус обмолвился — вы ездили вместе по каким-то «душистым горам», монастырям Тибета...

— В каких только монастырях я не был! Но Тибет — не самое манящее для меня место. Вообще туда не стремился. Вот однажды человек чуть ли не из ЦК говорит: «Тибет — это такая красота! Ты там головой в небе!» Вдруг тем же вечером звонок из китайского посольства — зовут в поездку с журналистами. Я издавал тогда журнал то ли «Китай.ru», то ли «Цигун». Ну и поехал.

— Что ж вас интересовало — если не Тибет?

— Древние китайские знания. Но не буддизм. Все эти «центры духовности» — не мое. Где ты — там и центр духовности. У меня монастырь свой.

— Там действительно — голова в небе?

— Не то слово! Красота какая-то невероятная!

— Про футбол мы так и не поговорили. Как оказались в клубе «Москва»?

— Юра меня знал, у нас общая тема — хотели запустить цигун. Работа с энергетикой в спорте высоких достижений. Белоус все время про НБА мне толковал — мол, они медитацию практикуют. Ну и меня звал. Может, мое присутствие и повлияло. Кто его знает.

— Новая для вас ситуация.

— Слушайте, «новая ситуация»... Экклезиаст сказал: «Нет ничего нового под солнцем». Люди да и люди. Спорт высоких достижений не особенно гуманен в отношении людей. Но система интересная. Я же не только с футболистами работал — еще с борцами-вольниками.

— Это с кем же?

— Есть у меня близкий знакомый — Омар Магомедович Муртазалиев. Спонсор сборной по борьбе, сам тренер. Так меня возят на соревнования — я всех там знаю!

— Что-то новенькое.

— Я ездил в Бразилию на Олимпиаду! На чемпионат мира в Ташкенте! Если есть время — с борцами куда-то лечу.

— В качестве колдуна, простите?

— Тут история. Мой друг, тоже из Дагестана, сейчас серьезный предприниматель в Силиконовой Долине. Серьезный, большой чел! Периодически езжу консультирую его. Сообщает вдруг: «Говорят, наши-то, дагестанцы, со своим шаманом по соревнованиям ездят». — «Да это про меня!»

— Как любопытно.

— Постоянно меня помещают в какую-то историю. В Киеве до всех революций возили меня по олигархам. Там были предприниматели мирового уровня. Помогал в инновационных делах. Так тоже проходил как «шаман».

— А на самом деле?

— Моя жизнь — успокаиваться и успокаивать. В этом я стратегический советник у многих серьезных людей.

— Никогда эти люди не просили: «Бронислав, нужно здесь наколдовать...»

— Почему не просили? Да постоянно!

— Ну и дела.

— При спокойном раскладе можно повлиять. Я приложу усилия, которые сложно объяснить. Ситуация улучшится. Все равно, как это назвать, — наверное, «энергетика»... Но занимаюсь я семантическими системами. Знаковыми. Как устроено сознание! Через китайскую «Книгу перемен», Тору, веды, древний тюркский текст «Книга знаков», вавилонский эпос «Энума Элиш»... В древних текстах гораздо больше знания о реальном устройстве человечества! Те люди знали способы влияния на процессы в обществе лучше, чем современные, — и я оттуда черпаю знания!

Виталий Смирнов: кабан для Гагарина

Письмо Горбачеву

— Все ведь выводится на вопрос: как мы можем влиять на будущее?

— Не разочаровывайте меня. Можем?

— Как его звали — Горбачева-то?

— Михаил Сергеевич.

— В 85-м году я написал Михаилу Сергеевичу письмо. Вот, мол, власть у вас появилась — так сейчас в первую очередь надо заняться не экономикой, а идеологией! Переработать историю!

— Дошло до него письмо?

— До него — конечно, нет. Но какие-то партийцы, цэковские крысы меня дернули. Отвечаю: «Да вы мне неинтересны! Я с ним хочу повидаться!» — «Что вы, что вы, даже мы, партактив, к нему на минутку...»

— Что бы вы ему сказали?

— Предложил бы создать реальный отдел исследования этих вещей! А сейчас вопрос идеологии — снова номер один. Не говорю: «Я такой умный, подумал и нашел ответы». Ответы не приходят быстро!

— Еще недавно богатые хоккейные клубы на самые важные матчи возили с собой шаманов. Может, и сейчас возят. Серьезные хоккеисты говорили — все это влияет! Верите в эти вещи?

— Разумеется!

— Сердечно рад.

— А что нет-то? Типы внушения бывают разные! Люди — существа внушаемые. За секунду можно твой мир поменять так, что он распадется на световые пятна. Необратимо! Потом придешь в себя, скажешь: «Что это было?!» Поэтому — верю. Но меня интересует другое — истина и знание.

— Вы с таким сталкивались?

— Сталкивался.

— В ваше сознание вторгались?

— У меня такое сознание, что в него еще хрен вторгнешься! Если хочешь жизнь сохранить! Мы всем рады — но как выберешься потом? А так — давай, вторгайся, мы тебя употребим как надо! Есть общее поле, которое всех объединяет. Поле времени. Время — вполне осязаемая штука. Абсолютно гениальный человек академик Козырев измерял его физические характеристики. Идеи были прорывные. Можно влиять на среду.

— Как?

— Вот я на своей территории запустил ощущение безопасности. Вроде незаметная вещь. Можно было нанять охрану, поставить пулеметные вышки. Голливудский тип борьбы за безопасность. А можно иначе — чтоб никто тебя не замечал.

— Так и сделали?

— Конечно! Зачем ты кому-то? А мне зачем здесь люди? Есть чудесная китайская фраза: если долго сидеть на берегу — однажды труп врага проплывет мимо. Но мне нравится по-другому...

— Это как же?

— Если долго плыть по течению — однажды увидишь труп врага, сидящий на берегу.

— Здорово. Так как воздействовали в футбольном клубе?

— А моя задача — не прямые воздействия. Никому не надо втолковывать: «Ты должен быть спокойным, у тебя должна быть сила...» Я создаю канал! Что мне с ними разговаривать? Но летали вместе, общались. Можете спросить: воспитываю ли я своих детей? Практически нет! Но вот среда здесь отстроена — они и воспитываются сами. Растут. Может, сейчас чему-то начну их учить.

— Чему?

— Надо с ними цигуном позаниматься. Научить их правильно дышать. Это главное для практического спорта: правильно дышать и быть в правильном состоянии ума. Все!

— Правильное состояние ума — как это?

— Правильное состояние ума — это когда ты способен останавливать поток мыслей. Сосредоточиться на действии. А у современного человека все время идет внутренний диалог! Надо заставить его не осознавать, а делать. Есть техники.

— В футбольном клубе ребята довольно простецкие.

— Ну да.

— Кто-то к вам относился с юмором.

— Да я и сам с юмором ко всему отношусь! Вообще ко всему — включая отношение с юмором ко мне! Кто-то занимается высокими технологиями. Кто-то — «вот, духовность...». А я на анекдотах! Это мои примеры, как устроен мир! Подает мужик голос из комнаты: «Сонечка, я с работы пришел. Заваришь мне чаю?» — «Я тоже с работы, сижу усталая...» — «А давай сделаем так. Ты мне заваришь чай, а я — тебе?» — «Давай».

— Ну и?

— Заварил мужик: «Сонечка, все готово!» — «Знаешь, я что-то расхотела, выпей сам...» У русского человека все через анекдот. Вот этому я учил футболистов — легкому отношению к миру. С теннисистом одним тоже работал.

— Это с кем же?

— Эрнест Гулбис, латыш. Когда-то был одиннадцатый в рейтинге. Так же его настраивал! У него проблема была: в дружеском матче мог разделать хоть Федерера. Как официальный матч — сам не свой становится. Наверное, это чувство ответственности. Слишком большое значение придавал. Давило!

— О, это моя история. Как исправляться?

— Надо ходить и общаться. Нет такого, чтоб я произнес заклинание — и проблема ушла. По чуть-чуть размагничивали эту историю.

— Помогало?

— Еще как!

— Становится все равно, что будет?

— В какой-то степени. Каждому посоветую научиться. Пока я был в «Москве» — у клуба был пик. Посмотрите по датам. Потом все пошло вниз.

— Что ж ушли?

— А это все не мое дело. С Белоусом мы дружили, он попросил — я и помогал.

— Зарплата у вас была?

— Ну-у... Это вообще не было темой! Я очень мотивируюсь деньгами — но другим образом.

— Это как же?

— Исключительно очень большими деньгами. Маленькие деньги меня не трогают. Мое любимое: «Сколько тебе надо денег?» — «Да все!» Проще помочь просто так. С Юрой мы друг другу помогали.

Сергей Доренко. Фото Global Look Press

Доренко подарок вернул

— Видел в вашем Instagram видео, как встретились в этом самом доме с Доренко. За несколько часов до его гибели.

— Было!

— Кто-то снимает, как падаете друг перед другом на колени, хлопаете по спине. Он приговаривает: «Броничка...»

— Мы так и встречались всегда. Настолько рады были друг другу! Вроде в полушутку — а в этом такт и почтение... Вот, на этом самом месте встретились в последний раз. А сидим обычно на этой самой веранде.

— Говорите как о живом.

— Так я и ощущаю его как живого.

— Мертвые среди нас?

— Да. Но не все!

— Это как?

— Кто-то уходит, а кто-то остается. Вот Сережа откуда-то сверху отвечает за журналистику в России. Что-то с этим делает. Я так чувствую.

— Значит, сейчас где-то рядом?

— Если брать систему греческих богов и духов, принять многобожие — Доренко сегодня бог журналистики. Его дух определяет, куда надо двигаться. Рулит.

— Вас как судьба-то свела?

— Не судьба, а один китаевед. Сережа очень интересовался всем, что связано с «Книгой перемен». Да и вообще с китайскими делами. Этот приятель дал ему мой телефон — Сережа позвонил. Потом приехал. Был у меня чайный клуб на улице Казакова. Вы должны знать это место: в правом крыле — Госкомспорт, а левое было мое. Довольно много лет. Там же общались с Белоусом, там же организовал центр нетрадиционных методов оздоровления...

— Произвел впечатление?

— Да я не особо представлял, кто это такой. Был абсолютно аполитичным. Вот когда произошла его история с мотоциклом и уголовным делом — это я уже следил. Когда Доренко пытались засадить.

— Помню.

— Мне он запомнился настоящим и глубоким интересом к китайской истории! Умением задавать вопросы!

— А еще?

— У него невероятная память! Очень четко знал китайские романы. Помнил персонажей. Эрудиция казалась какой-то невероятной! С легкостью доставал из головы какие-то факты. Просто компьютер. Причем с возрастом становился лучше и лучше.

— Удивительный был человек. С игрой внутри.

— Да он был просто невероятный — Серега! При всей дурашливости — насколько умный, креативный... Мощный коммуникатор. Нет сегодня сопоставимых величин.

— Сергею вы, кажется, дарили браслет?

— Да, да...

— А через какое-то время Доренко вернулся — и подарок вернул.

— А он ему неудобен оказался. Но с ним были другие предметы, которые я дарил. Квадратненький браслет он носил.

— Что ж этот не подошел?

— Сережа хотел большой. Но не представлял, насколько сложно его носить. Неудобно! Тот широкий-широкий...

— Где он сейчас?

— То ли здесь лежит, то ли в городской квартире.

— Приняли назад без обид?

— Нет-нет, что вы! Ну какие обиды?! Вернул и вернул. Никаких подтекстов. У нас за столько лет в отношениях даже тени негативного не промелькнуло. Ноль! Мы чувствовали друг друга. Просто после этого мне еще сильнее захотелось подобрать ему вещицу, с которой не расстанется.

— Не удалось?

— В нашей среде люди, которые занимаются камнями, говорят: «Не ты выбираешь предмет, а предмет выбирает тебя!» Я сам убеждался: вещь меня нашла. Был у меня сложный период — отправился в Китай.

— Куда ж еще.

— У своего друга Али взял один предмет в руку и понял: не могу выпустить!

— Выпросили?

— Купил. Нефритовый дракон. Потом спрашиваю: «Скажи, Али, этот предмет старый?» «Нет, — говорит. — Новый. Но ты не волнуйся, пройдет две тысячи лет — он обязательно станет старым...» Мне так понравились эти слова! Представил: вот оставлю его старшему сыну, тот — внуку. Так и пойдет по роду. Через две тысячи лет кто-то будет помнить, откуда пришел этот дракон. Меня это греет.

— Вещи что-то хранят в себе?

— Энергию. Легенду. То, чего нет в России, — ощущения запуска туда, вдаль! В глубину веков!

— Есть вещи, которые несут черную энергию?

— Еще как! Если ты внимателен — никогда ее не возьмешь. Тут уж надо слушать себя. Но скорее всего, этот предмет будет лежать у тебя под носом — и ты его не заметишь. Но среди моих предметов таких не попадалось.

— Я рядом с Доренко чувствовал себя ниже ростом.

— Такая уж у него сила духа!

— Мне всегда казалось, у Доренко какой-то детский страх перед старением. Вы же это чувствовали?

— Мы о всем говорили! Это житейская штука. Тоже тип игры. Он же всегда был игровой, вы знаете. Помню, начали у него забирать радиостанцию «Говорит Москва», ушел оттуда. Говорю: «Серега, брось! На фиг тебе нужно это радио? Давай сделаем театр!»

— Что-что?

— Театр предложил ему сделать.

— Камерный?

— Театр политической журналистики. Он серьезно отнесся, хе-хе.

— Как это выглядело бы?

— А я не знаю. Может, канал на YouTube. Собственно, то, что он делал потом на канале «Расстрига». Это же чистый театр! Как он это играл!

— Вы правы тысячу раз.

— Мы что-то туда еще добавили бы — все это можно развивать. Есть же за границей Dog Theatre — театр импровизации. Или придумал мой сосед по даче Эдуард Бояков проект «Человек.doc», где я играл самого себя!

— Бояков — ваш сосед по даче? Этой самой?

— Да вон, через два дома. Какой-то шум у него на участке. Собственно говоря, я сюда Эдуарда и заманил. Сейчас он доронинский МХАТ возглавляет. Поэтому с Доренко мы что-то театральное затеяли бы. Сережа написал книгу «2008». Там вроде и правда, но и сочиненного много! Какая-то история! Он артистичный человек. Для него театр невероятно хорош.

Федор Конюхов: «Эверест завален трупами»

Прах с горы Митридат

— Что поняли про Доренко только после смерти?

— Когда близко общаешься, как-то не допускаешь, что человек может быть гениален. Я и сам бойкий, умничать люблю. Зацикленный на себе. Других слушаешь — и не слышишь. Ну и общались так, по-свойски. А сейчас слушаю тексты, которые он писал для «Расстриги», — это же гениально! А «Подъем»? Я ж не слушал его почти никогда! Сейчас стал слушать старые выпуски — это потрясающе!

— Что-то для него рассчитывали по своим методикам?

— Дату свадьбы. Он послушал — в этот день и женился.

— Что еще рассчитывали?

— Делал периодически какие-то прогнозы по «Книге перемен». Много! Вообще-то у нас все разговоры были на стебе. Мир рассматривали как смешное приключение.

— Даже похороны его превратились в приключение — народ собрался, а их отменили. Вы были?

— Нет. Куда-то я улетел. Был бы в Москве — к Сереге сходил бы! Несмотря на сложности.

— Какие сложности?

— Я и Юлю знал, последнюю его жену, и бывшую его семью. Я-то умею прощать и не брать другое в голову, а они на многих обижаются. Можно понять.

— У меня до сих пор перед глазами сцена — вдова Доренко рассыпает прах Сергея с горы Митридат в Керчи. Пускает по ветру. Хотели бы находиться в этот момент рядом?

— А что мне этот прах?!

— Все ясно.

— Он же для меня живой! Я с ним постоянно в коммуникации. А прах — это все человечьи игры. Может, это и важно — «жена выполнила волю мужа», все такое...

— Прах — это не ваш друг Сергей?

— Ну, нет... Что вы...

— Доренко с юмором относился к будущей церемонии собственного захоронения. Говорил жене: «Можешь ссыпать в канализацию, я сам до Керчи доплыву».

— Да-да, вот это правда! Ха-ха! Про это я и говорю. Хотя мы обсуждали — он хотел кремации!

— Боже.

— Я особо не вру...

— Да я не про это. Мне кажется, кремация — это какой-то ад.

— Это ж тема — «избавиться от тела»... Мне тоже как-то не очень!

— Вы как собираетесь?

— Я собираюсь здесь где-то закопаться. Со временем. На участке.

— Как Шолохов — под окнами собственного особняка в Вешенской?

— Вот-вот! В своем саду!

— Так лучше?

— Ну да. Комфортное место. Мне хорошо от мысли, что потомки будут знать — вот здесь лежит родоначальник.

— Что будет после смерти?

— (Лукаво смеется.) Это зависит от картинки мира, которая у вас есть! Как в «Братьях Карамазовых» — один спрашивает: «Вот я не верю! Что ж тогда будет?» А ему отвечают: «Раз не веришь, все по твоей вере и будет». Умрешь — закопают. Есть же не только христианская концепция существования души. Я после смерти Сережи сказал: одни души в небо поднимаются, другие в землю уходят.

— Прекрасные слова.

— Кто-то ушел — хоп, и нет его. Все, закончилась история. А у кого-то здесь интересы, которые не укладываются в рамки жизни физического тела. Но я собираюсь здесь еще поприсутствовать! Поучаствую!

— Чай пили — как мы с вами сейчас?

— Вот в тот раз он отказался, не стал пить. Говорит: «Что-то мне не очень, давай без чая». Обычно мы пили китайский пуэр. Черный, сильно ферментированный. С ярким вкусом, немножко землистым. Я был большим любителем пуэра. Серега тоже втянулся. Вот что такое дружба?

— Что?

— Это все время хочется делиться новым! Все про это! Хочется вместе двигаться куда-то. Если б не гибель Сереги, мы бы куда-то наверняка рванули вместе. На новые дела. Что-то затеяли. Кино сняли. Экспедицию придумали.

— В какую точку земного шара хорошо бы с таким человеком?

— В Африку! Серега любил Африку — а я не был никогда! Полазить по каким-нибудь племенам... Ну и в Тибет или Перу я именно с ним съездил бы с удовольствием. У Доренко на все необычный взгляд!

— Самый потрясающий вид из окна, который случился в вашей жизни?

— Это Ваньчай, район Гонконга. Вид из «Хайятта» на Гонконгский залив. Где на одном уровне с тобой летают орлы. Тишина — и вдруг часов в восемь утра начинается такой движняк по заливу! Я там сидел — и писал стихи. Видели б вы этих орлов! Откладывал стихи — и фотографировал, фотографировал...

— Я сталкивался: есть на свете гиблые места. Вроде крымского Тарханкута. В вашей жизни гиблое было? Куда приезжаете и сразу чувствуете: надо валить?

— Считается, как раз такое место — пустыня Такла-Макан.

— Это где же?

— Через нее шел Великий шелковый путь. Приходил к Хотану. Гибли целые караваны. Пятьсот или шестьсот километров прямой дороги. Чистый-чистый белый песок. Но мне там очень нравилось.

— Значит, для вас — не гиблое.

— Самые-то гиблые места — в городах! Москва — ужасное место, действительно гиблое. Прямо беда. Никак не оживет, сложное у нее состояние.

— Плохая энергетика у этого города?

— У Москвы плохая энергетика!

— У Питера лучше?

— Намного лучше. Бывают большие города с хорошей энергетикой. В Гонконге крутая энергетика, это совершенно точно. У Лондона.

— Чистая?

— Настоящая имперская. Как у Питера. У Москвы этого нет. Москва — какая-то временщица. Что с ней ни делай — а все равно как баба рязанская.

Бронислав Виногродский. Фото Юрий Голышак, «СЭ»

Маска смерти

— Чему вас Доренко научил?

— Сережа... Главная его тема — способность быть свободным в мечте! Делать, что хочешь! Мы ж с ним чуть совхоз не купили.

— Что-что?

— А вот просто так собрались да махнули на его фургоне «Фольксваген» в Белоруссию. Покататься захотели несколько дней. Куда-то приезжаем — там совхоз загибается. Но работает, какие-то люди копошатся. Дворы, прицепы, фигня какая-то. Увидели Доренко, узнали: «Купи наш совхоз, продается!»

— Что ж не купили?

— Да он нам на хрен не нужен, этот совхоз. Серега по приколу приценивался, торговался. Потом заехали куда-то под Витебск, смотрели какой-то дом... Вот это было реально прикольно!

— Что прикольного?

— Сидим на берегу озера, ночь — и Сергей произносит: «А ведь этот домина мог бы стать таким «укрылищем»...» Он же все время себе укрылище искал!

— Можно понять.

— Было такое мистическое ощущение — приехали туда почти ночью, тьма... Но совхоз тоже был крутой. Это тема!

— Меня Доренко когда-то учил: «Хочешь получить удовольствие от путешествия — никого не гони». Вы о чем говорили по пути?

— Знаете, что запомнилось? Вот последний его приезд сюда был 9 мая. Мы все время говорили о смерти!

— Ну и ну.

— У меня эта тема — нетабуированная. Люблю говорить про смерть. Но — не всегда и не со всеми.

— Кто начал?

— Сергей приехал, сел вот здесь. Вдруг начал говорить про смерть! Говорил, как сильна у нас некрофилия, постоянная идеализация смерти, гибели... Еще термин какой-то вставил, характеризующий эти отношению со смертью, — стараюсь и не могу вспомнить! Вот это все меня прямо вставило. Рассказал ему, что мне невероятно понравилось его выступление в «Расстриге» по поводу памятника.

— Какого еще памятника?

— А как раз ставили большой памятник святому Владимиру. Ка-а-к же классно Сережа выступил по этому поводу! Правильно, говорит, давно надо было поставить. Князь Владимир — это первый революционер. Который ниспроверг историю. Надругался и уничтожил святыни своих отцов. В центре надо поставить — и покрупнее!

— Доренко уехал от вас — и через несколько часов погиб. Про это все вы сказали: «Какая хорошая смерть».

— Да, да!

— В самом деле — хорошая?

— Очень хорошая!

— Почему?

— Это же как в кино — умер в седле! Что смерть была мгновенная — это однозначно. Проехал по большому маршруту. Многое сделал. Это было очень вовремя!

— «Вовремя»?

— Очень вовремя. В этой области он достиг всего. Но с какого-то момента все начинает повторяться. Политика, вся эта актуальность — это повторяющиеся круги. А у нас еще все такое застарелое, по пятьсот лет одни и те же герои. Думаю, Доренко пришел к точке, когда ему все это дико надоело. Но слишком был завязан, чтоб уйти в другую профессию. Поэтому ушел совсем. Очень красиво. Посмотрите, как все было — 9 мая! Проехал через всю встречную полосу Садового кольца — ни в кого не врезался, не принес несчастья людям! Мистика и красота!

— Какую Доренко рисовал себе смерть?

— На коне. С шашкой наголо. Врубаясь в стены крепости. Так оно и случилось!

— Есть зловещая, но реальная шутка — «маска смерти» на человеке, который вот-вот уйдет. На Доренко это было?

— Когда постфактум вспоминал, анализировал — да, была «маска смерти». Я не разглядел! Казалось, это просто сильная усталость. Серега страшно устал! Но «удержать и остановить» — это к нему не применимо. Он же как танк. Все наши «останься» снова не сработали.

— Уговаривали остаться?

— Еще как! Все время ему говорил: «Останься!»

— Хоть раз уговорили?

— Ни разу. Всегда уезжал. Говорил: «Обязательно надо к тебе с семьей приехать». Но он же такой — то туда, то сюда... Ко мне мог заскочить на мотике на полчаса — сделав крюк в двести верст!

— Как в последний свой день?

— Вот именно. Просто обсудить что-то. Побеседовать. Сели — и начали говорить про смерть. Потом стал вдруг вспоминать свою ушедшую родню. Дедов, прадедов. Отца вспомнил. Тот летчик был, генерал. На что бы ни переключились — выводил разговор на смерть!

— Как странно.

— Потом он умчался, я пошел в баню. Вон она, банька-то моя. В соседнем доме. Вдруг звонок: «Сережа умер». Я в ту же секунду понял: ах, вот про что был весь наш разговор!

— Мотоцикл его новый осматривали?

— Я не мотоциклетный человек... Не то что «не люблю», просто не увлекает. Не могу сопереживать.

— Не было мотоцикла в вашей жизни?

— Не-а. Совсем не мое. У близкого друга сейчас то ли Harley, то ли Ducati. Слова-то знаю — разницу не улавливаю.

— Как человек мистики скажите: какой должая быть судьба того мотоцикла, на котором Сергей погиб?

— Я бы в музей сделал!

— Блистательно.

— Вот туда бы его поставил. Потому что Серега, конечно, герой. Герой нашего времени. С невероятной судьбой. Проживший такую жизнь. Только музей! Надо бы выяснить, кстати, что с этим мотоциклом. Интересно!

— Себе какого ухода пожелали бы?

— У меня другие отношения со смертью.

— Тем более интересно.

— Моя тема — уйти осознанно. Это называется «Школа последнего выдоха».

— Господи. Это как?

— Осознанный последний выдох. Когда ты с этим выдохом выпускаешь душу свою! Сознаешь, что покидаешь тело!

— Желаете себе такого?

— Не желаю. Но туда иду.

— Любой человек хоть раз в жизни да умирал. Я, например, отравился в ЮАР, отдавал Богу душу. Сколько раз умирали вы?

— Довольно много, честно вам скажу! Были состояния, когда я полностью вылетал из тела!

— Самые живописные случаи?

— Если живописный — то это другой, смешной. Был на церемонии Аяуаски.

— Это что такое?

— Шаманские дела. Вообще-то это отвар из лианы, готовят индейские племена. Вызывает видения, галлюцинации.

— Прекрасная вещь, судя по всему.

— Добираюсь до Амазонки из Америки, очень просили участвовать. Сдвиг по времени у меня чудовищный. Вдруг на глазах у этих людей испускаю дух!

— В каком смысле, Бронислав Брониславович?

— В самом прямом. Реально!

— Так. Давайте подробнее.

— В молодости я много тренировал задержки дыхания. Это все приводило к тому, что ты теряешь сознание! Напрочь! Вот я и научился терять сознание, не теряя управления телом. Просто в одной очень тонкой точке важно не испугаться.

— Грань тонкая.

— Очень тонкая, очень! Но если ты не испугался — перестаешь двигаться, говорить. Отключаешься. Вот только что был здесь, потом открываешь глаза — и обнаруживаешь себя уже где-то.

— Ну вы даете.

— При этом абсолютно адекватно реагируешь на реальность! Она возвращается!

— Осознанно теряете сознание?

— Вот-вот. А тогда произошло само собой — то ли от усталости, то ли от смены часовых поясов. У людей вокруг полное ощущение, что я умер. Прихожу в себя — они сгрудились вокруг, на лицах ужас. Очень интересно наблюдать, как люди пугаются.

— А вы все держали под контролем?

— Да, держал. Просто был уставший — ну и прилег. Им показалось, что умер. Было похоже. Дышать перестал.

Бронислав Виногродский. Фото Юрий Голышак, «СЭ»

Конец света по книгам майя

— Спросил тут бывшего хозяина московского «Спартака» про самую большую сумму наличными, которую держал в руках. Оказалось — два миллиона евро. Сколько держали вы?

— Сколько ж я держал... Сотку. Сто тысяч евро. Периодически такие суммы случались, но я значения не придавал. Знакомый мой, крайне богатый человек, говорит: «Веришь ли, Бронислав, я не знаю, как наличные выглядят. В последний раз видел лет пятнадцать назад». Четко для себя сформулировал: никогда не буду мотивировать себя деньгами. Все только для интереса, самопознания и радости. Только не для денег! В 88-м году сюда приезжал Хозе Аргуэльес. Человек, изучавший календарь майя. Это он предсказал в 2012-м году по книгам майя конец света. Который не состоялся. Его бестселлеры — «Земля восходящая», «Фактор майя»...

— Проходимец какой-то?

— Нет. Серьезный человек. Профессор психологии в Колорадо. Невероятно популярный. Вот его главный посыл — «Time is not money, time is art».

— Как хорошо сказано. Прощаю ему несбывшийся конец света.

— Время — эти искусство! Я рождаю в себе энергию — и запускаю ее! Если ты зациклился на деньгах — у тебя постоянно тревога о будущем. Успокаиваешь себя деньгами, деньгами, деньгами, убираешь тревогу... Это как наркотик: действуют резко, но потом очень больно!

— Все правильно.

— Как-то сидели втроем — режиссер Паша Лунгин, Сережа Доренко и я. Мы все дружили. Объединяла нас любовь к тексту Чжуан-цзы.

— Так-так.

— Лунгин очень крутую вещь сказал — я часто ее повторяю. Если человек заработал десять миллионов долларов — тут же появляется жена-дизайнер. Оформляет всем вокруг. Двадцать миллионов долларов — это уже жена-архитектор. Всем знакомым дома строит.

— Что ж тогда пятьдесят?

— Пятьдесят? Это яхта! Сто — замахивается на «Суперджет».

— Миллиард?

— Вот если миллиард — у него появляется лаборатория по изучению вопросов бессмертия!

— Ловко.

— Круто, да?

— Не то слово. Есть что-то, на что вам сегодня не хватает?

— Нет. Я даже не знаю, сколько трачу в месяц. Я же не бухгалтер! Зачем мне считать? Сколько Бог дает — столько и хватит. Так все выстроил, что у меня всегда достаточно.

— Сегодня спорт смотрите?

— Мало. Посмотрите, какая у меня среда вокруг. Она же невероятно спокойная, мягкая! Ну место ли здесь спорту? Вот сидят два монаха, один другому говорит: «Что делаешь?» — «Смотрю, как деревья растут». — «Все суетишься?» Вот и у меня так! Могу сидеть и смотреть на лист винограда. Думать, каким будет осенью. Спорт уже не вызывает тех эмоций, которые должен вызвать. Но помочь во взаимодействии могу. Если понадобится.

— Позвали бы вас снова в спорт — вернулись бы?

— Это было бы интересно!

— Почему?

— Новое время — новые концепции. Йога заняла свою нишу. Все слышали про цигун и медитации. Про осознанность. У всех Google, у всех гаджеты. Легче доносить до них. С нынешним поколением спортсменов интереснее — отнеслись бы с доверием!

— В чем ваша команда точно прибавила бы?

— Через полгода — в сыгранности. В коммуникации. В чувстве друг друга. Вот как наши обделались на чемпионате Европы? Просто не чувствовали друг друга!

Судья Карасев зажег на сцене главного фестиваля металлистов. Он и с гитарой хорош

Uriah Heep

— У всякого спокойного человека был в жизни момент сумасшедшего азарта. Когда это случилось у вас?

— В 86-м году.

— Что случилось?

— В Москву приехали Uriah Heep. Вот там меня вставило! Так орал — потом разговаривать не мог!

— Здорово.

— Это как компенсация за безрадостное детство. А вообще-то во мне азарта совсем нет. Не цепляет эта тема. Может, я просто на очень длинные дистанции бегаю? Меня интересует точка запуска — и точка ухода.

— В казино бывали?

— Бывал. Не трогает. Никаких ощущений! Нет у меня иллюзии, что деньги — это ценность. Азарта тоже нет. Вот есть фильм с Джейсоном Стэтхэмом. Называется то ли «Последняя игра», то ли что-то вроде. Человеку нужно пятьсот тысяч долларов — чтоб купить яхту и уйти из какого-то бреда. Он выигрывает! Идет получать и думает: «Ладно, поставлю в последний раз». Проигрывает все — уходит в чистый ноль.

— Печальная история.

— А все почему? Потому что есть иллюзия: деньги способны решать твои проблемы. Отсюда и азарт. Мне периодически попадаются профессиональные игроки.

— Это публика специальная.

— Одного привезли недавно в гости. Товарищ говорит: «Слушай, у него проблема на проблеме. Поговори, чтоб полегче ему стало...» Сажусь разговаривать. Сразу выясняется — в понедельник надо отдавать два миллиона долларов. Должен серьезным людям, там никто прощать не собирается. Вариантов нет.

— Какое несчастье.

— Так в чем была его проблема? Этот Игорь на катране любого порвал бы. Равных не было. Ну и играл бы! Так их всех что тянет? Казино! Это главное качество человека — гордыня. Собственное достоинство. Показать себя — «я даже судьбу обыграю»! Ну и обыграл...

— Знаменитая по фильму нэцке «Рисующий мальчик» реально существует — стоит в музее Востока. А среди ваших вещиц есть одна — с особенным духом?

— Небольшая нефритовая птица Феникс. Похожая на дракона. В руку. Ношу как символ времени.

— У вас ведь была своя галерея — где такие штучки продавали.

— Была. Некоторые вещички провожаешь — сердце кровью обливается. Один древний магический предмет вспоминаю до сих пор. Зеленая полудуга с узором. Навершие на какую-то бамбуковую штуковину. Его купили — было так жалко! Вот из кармана тоже интересную вещь достаю. Можете потрогать. Это камень, древний амулет. Называется «Небесный глаз».

— Почему?

— Считается — дает правильный взгляд. Если ты на нем концентрируешься. У меня по карманам всегда много предметов. Вот, видите? Это шаманский предмет для управления энергией времени. Называется «диски би». Здесь восемь змей. Инструмент для работы с «Книгой перемен». Очень древняя вещь.

— Сколько этой штучке?

— Думаю, поздний неолит. Тысячи три или четыре до нашей эры.

— Невероятно. Со мной всюду ездит нэцке ХVIII века. У вас есть талисманы?

— Вот эти браслеты я не снимаю никогда. Амулет с шеи тоже. Это вещи с особенной судьбой. В них сила!

— Как это к вам пришло?

— Большая часть этих штуковин пришла ко мне из Синьцзян-Уйгурского автономного района. Эти камни сосредоточены там. Все это подарки. Есть у меня кунак, уйгур. Сидит сейчас. Двадцать пять лет дали за исламские связи. В Китае сложности на эту тему. Давят уйгуров. У него было два браслета — один отдал мне. Сам мне надел. Это невероятные вещи!

— Что они вам дают?

— Способность понимать знаки. Поток знаков становится моей жизнью. Через сознание приближаются, приближаются... Вы звоните — мы договариваемся. Юра, «Спорт-Экспресс», еще Белоус здесь засветился. А потом раз — и вы уже здесь. Этот переход произошел максимально комфортно! Легкая история!

В Хабаровске на меня наставили ружье

— Вы говорили: «Жду не дождусь, когда исполнится шестьдесят. Многие вещи перестанут цеплять».

— Так и есть. Перестали! Да вообще все перестало — именно в шестьдесят! Перестаешь придавать значение фигне. Сегодня как раз писал текст — как трудно не ускоряться в мелочах!

— Это правда.

— Тебе все время кажется, что можешь куда-то не успеть. А в шестьдесят вдруг доходит: ты уже везде опоздал. Можно не торопиться.

— Но вы-то времени не теряли. Одиннадцать детей?

— Одиннадцать. Все пятеро, которые здесь, на домашнем обучении. Это не осмысленно. Просто так совпало — и получилось в кайф. Я живу себе и живу.

— Я после сорока с ужасом ищу в себе признаки старения. А вы — после шестидесяти?

— Чем старше я становлюсь — тем лучше! Оцениваю трезвее. Здоровье только улучшается. Каждый день обнаруживаю — умею делать что-то такое, чего раньше не умел.

— Что появилось?

— Чувство меры. Умение удерживаться от лишних усилий. Сейчас у меня особые отношения со сном — могу заснуть в любое время. В любом месте. Вот хоть сейчас. Сплю по три часа в сутки, уже несколько лет просыпаюсь в половине четвертого утра.

— Господи. Зачем?!

— Так утренние часы — самые лучшие!

— Ну и на что вы их тратите?

— Психофизические практики. Тексты пишу.

— Каменную подушку мы уже осмотрели.

— Китайцы всегда спали на твердых подушках. Или фарфор, или дерево. Самые крутые — нефритовые. Я лет десять назад попробовал. То, что нужно!

— Сразу привыкли?

— Сразу к такой не привыкнешь. Поначалу не заснешь, больно будет. Только время приучит.

— В ангела-хранителя верите?

— Есть силы, которые прикрывают. Но это связано в большей степени с китайскими знаками рождения. Я такой везучий! Несколько раз был на грани того, чтоб помереть. Помереть-то мог вполне. Сантиметра не хватало.

— Какой случай сразу приходит на ум?

— В детстве роемся в котловане — вдруг что-то вокруг обваливается, я сползаю... А рядом со мной пролетает огромный камень!

— Уф.

— Потом случай — мне двадцать три года. В Хабаровске сижу на автобусной остановке. Вдруг слышу выстрелы — прямо на меня выскакивает из темноты человек с ружьем!

— Какая прелесть. А дальше?

— Подходит ко мне и наставляет ружье в голову. А у меня как раз острый период выяснения своего места в мире. Смотрю на него и улыбаюсь. Это так смешно!

— Даже не говорите.

— Это не хохот — а какая-то нелепость. Сижу и думаю: «Боже, как все бессмысленно! Все равно все умрут — но вот так?!» Какая-то достоевщина!

— Меня в Хабаровске одолевали такие мысли без всяких ружей.

— Вот подскакивает это чучело, наставляет на меня обрез. Прямо в лицо. Говорит: «Что, улыбаешься?» «Улыбаюсь», — отвечаю. «А если я на курок нажму?» — «Ну, нажми...» Барышня, с которой я на этой остановке и познакомился, меня оттуда увела. Берет под руку и тихо: «Пойдем, пойдем, пойдем...» А дуло — вот оно, сверкнуло. Раз — и нет тебя. Это ж дело житейское, не особая потеря.

— Больше на вас в жизни оружие не наставляли?

— Что-то я больше не помню. Наверное, внушаю жалость...

Бронислав Виногродский. Фото Юрий Голышак, «СЭ»

«Серебряные иглы»

— Вы сколько раз в Китае бывали?

— Больше ста. Счету не поддается!

— Первая поездка?

— По линии отделения общества советско-китайской дружбы. Из Благовещенска через Амур в Хэйхэ. Знаете, что там сразило? В обычном магазине — отличный чай «Серебряные иглы»! Столько его накупил!

— Первое, про что в Китае вы сказали: «Да это чудо»?

— Горные виды. Какие-то лестницы, ведущие на скалы. Это Хуаншань, Желтые горы. Какая-то невероятная красота. На картинке мне эти пейзажи казались несуществующими — а реальность оказалась круче!

— Когда была последняя поездка?

— Года полтора назад. Перед коронавирусом.

— Снова что-то для себя открыли?

— Я был в городе Сиань на книжной ярмарке. Там случилось крутое открытие — кисточки, которые заправляются. Такие классные — я после этого стал много писать каллиграфии! Себя самого открыл с новой стороны!

— Рисуете каждый день?

— Обязательно! Каждый день — иероглифы!

— Самый удивительный иероглиф для вас?

— Вот тот, который у вас на руке. Он не идеально сделан, но он главный. Важный!

— Что означает?

— Это Дао — путь! Причем в древности писался иначе. У вас сокращенный вариант.

Рисунок. Фото Юрий Голышак, «СЭ»

Чжуан-Цзы и бабочка

— Тремя словами — про китайскую нацию?

— Вечное почитание древности!

— Тремя словами про себя?

— Ничего без иронии.

— Три «не люблю».

— Не люблю скуку. Не люблю бояться. Не люблю... Не любить!

— Вы лучше всех в стране разбираетесь в чае. Так скажите же — самый потрясающий чай, который пробовали?

— Я пробовал много старых... А! Был такой! Когда-то приехал в деревню. Где производят чай. Попробовал одно, другое. Тут подходят крестьяне — и дарят банку из-под «Нескафе»: «Попробуй вот это». Открываю — а там 15-летний чай «Тигуанинь». Это была сказка.

— Вы же знаете кучу языков?

— Преувеличено!

— Давайте считать.

— Английский. Французский. Китайский. Древнекитайский, который идет сразу за три. Выучить его невозможно! Свободно читаю на немецком, испанском, итальянском и каких-то славянских языках. Изучаю сейчас тюркские. Я люблю учить языки — а результат меня не интересует. Мне наплевать, сумею ли сказать фразу.

— Что тогда важно?

— Игра! Исследование самого себя!

— Из миллиона китайских притч — та, которая вам особенно запала в сердце?

— Моя самая любимая! Готовы?

— Еще бы.

— Однажды Чжуан-Цзы приснилось, что он бабочка...

— Неплохо.

— Которая летает вокруг цветка и не помнит, что она бабочка, а не Чжуан-Цзы.

— Главное — не потерять нить.

— Потом Чжуан-Цзы проснулся и подумал: теперь, наверное, бабочке снится, что она Чжуан-Цзы. Вот бабочка и Чжуан-Цзы — две сущности. Кто кому снится — бабочка Чжуан-Цзы или Чжуан-Цзы бабочке?

— Это всем вопросам вопрос.

— Вот это я называю «превращением вещей»... (Заразительно смеется.)

— Что мне надо сделать, чтоб быть счастливым?

— Первое — пить чай по утрам. Второе — заниматься цигуном. Третье — изучать «Книгу перемен».

— Она поможет?

— Безусловно. Но не будет чая и цигуна — не поможет. Но чтоб рядом с чаем был какой-то нефрит. Мне вообще непонятно, как без нефрита люди выживают. Я понимаю, почему они несчастные. С сочувствием отношусь.

— Ваши слова — «я шут по жизни».

— Так оно и есть!

— Тоска и есть смерть?

— Если ты не играешь — умираешь! Это точно!