Мой «Спартак». Размышления Рабинера о прошлом и настоящем красно-белых

Как ни старался, так и не смог по-настоящему увлечь себя дискуссией и с головой нырнуть в один из лагерей, убежденных в том, какой год рождения футбольного «Спартака» правильный — 1922-й или 1935-й. Что и неудивительно: запустил вот в своем телеграм-канале «РабиНерв» опрос на эту тему среди читателей, ясное дело — в подавляющем большинстве спартаковских болельщиков. К середине дня из 4600 участников 42 процента было за официальный ныне 22-й, 58% - за 35-й, на стороне которого авторитетнейшие Никита Симонян и Евгений Ловчев. Не совсем пополам, но недалеко от того!

Для меня это не тот вопрос, в котором считаю принципиальным и необходимым жестко и категорично вставать на чью-то сторону. Это не тема чести и совести, подразумевающая четкую позицию, — это тема тонких исторических трактовок. В конце концов, клуб — не человек: у того есть конкретный, не подлежащий дискуссиям день рождения, зафиксированный в ЗАГСе. И то у многих футболистов паспорта переписаны — более того, многие годы ходили легенды, и они, по-моему, не опровергнуты, что сам основатель «Спартака» Николай Петрович Старостин на самом деле был 1898-го, а не 1902 года рождения.

«Старостин принес газету: «Вредительство! Нас хвалят враги!» Романцев — к 100-летию «Спартака»

Что уж тут говорить о командах с их сложной и запутанной биографией. Их величие определяется не возрастом. Поэтому из уважения и к 58 процентам, и к 42 оставлю право решать для себя, правомерно ли празднование «Спартаком» столетнего юбилея именно сегодня, за каждым из вас. Не нужно тратить эмоции и ссориться хотя бы по столь невинному поводу.

Всех тех, кто считает, что «Спартак» родился 18 апреля 1922 года, от всей души поздравляю сегодня. Кто убежден, что 19 апреля 1935-го, — даст бог, поздравлю через 13 лет. И тоже от всей души. Потому что не хочу и не буду делить красно-белых на правоверных и еретиков. У них у всех, как когда-то сказал Старостин-старший Никите Симоняну, «если разрезать тебя напополам — одна половина будет красная, а другая — белая».

А вот поразмышлять о своем «Спартаке», о том, как он менялся, от чего отталкивался и к чему пришел, — повод прекрасный. Тем более что болельщиком этой команды стал шестилетним ребенком, в 1979-м — то есть 43 года назад; на первый матч пошел в 81-м — тоже уже больше сорока лет. Почти десять лет спустя превратился в журналиста и смотреть на клуб стал уже под другим углом зрения. Есть, в общем, с чем сравнить.

Евгений Ловчев и Николай Старостин.

из личного архива Евгения Ловчева

Магия Старостина

Коллега Алексей Лебедев недавно напомнил одну историю, какую сегодня просто невозможно представить. Нам с ним было меньше двадцати, мы уже что-то писали — и очень хотели поехать в Тарасовку, проникнуться атмосферой, поговорить с людьми. Поймали на каком-то мероприятии Николая Старостина, представились, изложили суть дела. Он спокойно ответил, чтобы подходили в такие-то день и время к метро «Сокольники» — команда отъезжает на базу оттуда. И нас возьмут с собой.

Мы, конечно, обалдели. Но в силу своего юношеского разгильдяйства опоздали минут на десять. Никого не было. Расстроились страшно — такой шанс упустили! И вдруг начали появляться игроки — один, другой... А потом и сам Николай Петрович. Оказалось, отъезд — на час позже, чем он нам говорил. И при этом он ничего не перепутал. Зная, что у молодых ветер в голове, и учитывая возможность опоздания, специально сориентировал нас на час раньше! И, как выпускник царского финансового училища, рассчитал — если терпеливые, то дождутся.

Дождались. И поехали с командой в автобусе. И поговорили в Тарасовке с теми, с кем хотели. И никаких оград и секьюрити вокруг базы в ту пору не было. На тренировки приезжали болельщики. А сам он всегда брал последнее слово на установках и всегда имел что сказать. Или сделать. Одна прибитая газетой муха в день дерби с бело-голубыми со словами: «У, «Динамо» проклятое!» стоила всех сказанных перед тем слов тренера Гуляева.

«Без «Спартака» интерес к футболу не тот». Истории к 100-летию красно-белых: Старостин, Романцев, Севидов, Дасаев

Вот таким был Николай Петрович, который никогда не строил стен между собой и людьми. Ездил на метро и, когда его узнавали, всегда узнавал у болельщиков, что они думают о команде и отдельных игроках. А потом передавал это им. Чтобы знали. Чтобы не теряли связи с простыми людьми.

Среди которых, впрочем, тоже гораздо чаще нынешнего встречался «добрый зритель в девятом ряду», как в песне на стихи моего дяди, спартаковского болельщика Игоря Шаферана, которую пел Аркадий Райкин. А теперь эта доброта и способность прощать и сопереживать куда-то делись, а негатив и ненависть зашкаливают. Впрочем, разве только вокруг «Спартака» и футбола? Разве это — не о всей нашей жизни?

Тот болельщик верил Старостину больше, чем самому себе. Только представьте, как бы нынешняя категоричная аудитория отреагировала на решения: а) сделать главным тренером Никиту Симоняна, который несколько недель назад еще выходил на поле в составе «Спартака»; б) поставить на этот пост Олега Романцева, высшее достижение которого — десятое место в первом дивизионе. Причем сразу после Константина Бескова с его 12 годами во главе команды, двумя чемпионскими титулами и еще семью подряд медалями других достоинств. Что бы творилось, будь тогда интернет и соцсети.

Но и то, и другое решил Старостин, а применительно к созданному им клубу чутье его не подводило. В итоге Симонян выиграл два чемпионата СССР, а Романцев — одно первенство Союза и восемь — России. И если Олег Иванович взял золото сразу, то Никита Павлович начал с шестого места. Сейчас при таких раскладах шансов удержаться в «Спартаке» у него не было бы никаких. А тогда Старостин проявил терпение, и на третий год чемпионство пришло.

Когда захожу в потрясающий музей «Спартака» (в котором, если вы болельщик красно-белых, не имеете права не побывать), то один из первых артефактов, который вижу, — надтреснутые очки Старостина. Через них он видел больше и прозорливее, чем кто-либо в истории клуба. Сказать, что с основателем «Спартаку» повезло, — значит не сказать ничего. И как же его не хватает.

Символическая сборная «Спартака» за столетнюю историю. Версия «СЭ»

Часто вспоминаю о Николае Петровиче, который был для меня богом, когда я рос, и чья книга «Звезды большого футбола» была у меня настольной. И кляну себя за то, что не успел сделать с ним большое интервью — об основании и истории «Спартака», о сталинских лагерях, о красно-белых людях. За девяносто он сохранял ясность ума и феноменальную память — вот и Александр Мостовой, и Андрей Тихонов рассказывают, как начальник команды читал футболистам в автобусе наизусть длиннющие поэмы. И как считал на деревянных счетах быстрее любого человека втрое моложе.

Четыре года при жизни Старостина я работал со «Спартаком», имел доступ в раздевалку и в Тарасовку. Ну, в 95-м Николай Петрович уже ослабел — но три-то предыдущих куда я смотрел, о чем думал? О текущих событиях, которые мы с ним в небольших форматах и обсуждали — когда, например, он высказал недовольство инициативой футболистов убрать с поста президента клуба Юрия Шляпина?

Досада на себя, на свое неумение видеть за деревьями лес после ухода Старостина сидит во мне до сих пор. И больше десяти лет назад она побудила не повторять прежних ошибок и сделать книгу монологов великих спартаковцев разных поколений — «Спартаковские исповеди», которая в этом году планируется к переизданию. И правильно побудила. Ведь скольких из ее героев уже с нами нет — Анатолия Исаева, Владимира Маслаченко, Геннадия Логофета, Анатолия Крутикова, Федора Черенкова...

Дай бог здоровья остальным!

Рамиз Мамедов, Федор Черенков, Виктор Онопко, Николай Писарев, Андрей Тихонов, Дмитрий Хлестов. Фото Александр Федоров, «СЭ»

Александр Федоров, Фото «СЭ»

Черенков и Маслаченко, совесть и демократия

Черенков был и остается моим любимым футболистом всех времен и народов, Маслаченко — любимым комментатором. Конечно, у них не обходилось без ошибок — а кто не ошибается? Главное — как ты на эту оплошность реагируешь. И заносишься ли при успехах.

Федя (как он, кстати, не любил, когда его называли Федором Федоровичем!) — тот вообще уходил в себя, замыкался, как только его начинали прилюдно хвалить. Ему становилось стыдно. Зато, когда после проигрыша одесскому «Черноморцу» и результативной ошибки только что пришедшего в «Спартак» из воронежского «Факела» ноунейма Валерия Карпина тот сидел в раздевалке, обхватив голову руками, и плакал, Черенков подошел к нему и тихо, со своей всегдашней мягкой интонацией сказал: «Валера, не плачь. Ты еще обязательно принесешь пользу «Спартаку»!» Может, потому Карпин и не загнал себя в тот момент и стал в итоге большим футболистом, что нашел нужные и своевременные слова великий Черенков.

Только для себя самого он их находить не мог — и ложился в такие тяжелые моменты в больницу. Но, несмотря на пропущенные из-за этого месяцы и годы, провел больше всех матчей за «Спартак». И любили его люди особенно нежно, трепетно — и благодаря его футбольному гению, и зная, пусть и не в деталях, о недуге, с которым приходится постоянно бороться. И слезы во время прощального матча Федора в 94-м году против «Пармы», когда Тамара Гвердцители пела «Виват, король!», а он совершал круг почета на плечах Дмитрия Аленичева, — наверняка самые светлые в жизни каждого, кто видел это на стадионе или по телевизору.

«Мечта вернуться в «Спартак» по-прежнему жива». Колонка Дмитрия Аленичева

Только он мог сказать более двадцати лет спустя такую фразу о своем юбилейном голе, забитом «Днепру» с более чем спорного пенальти: «Много лет меня мучила совесть из-за сотого гола». И его не нужно было называть по фамилии — когда говорили «Федя», все и так понимали, о ком речь. И уже упомянутый выше Игорь Шаферан, когда я 17-летним внештатником «Собеседника» позвонил ему и спросил для газеты о причинах провала сборной СССР на ЧМ-90, минуту подумав, ответил четверостишием:

Федя в «Спартаке» себя нашел,
И пришел со «Спартаком» к победе.
Феде и без сборной хорошо.
Ну а сборной — не всегда без Феди.

А Маслаченко, человек фантастических харизмы, вкуса и жизнелюбия?! И самой живой, незаштампованной речи из всех советских футбольных комментаторов. Его русский язык и его «фишечки» были продолжением его самого, визировавшего интервью так: «Проверено! Мин нет!»

Я ведь не случайно сказал об ошибках и реакции на них. Вот одна история, о которой кое-кто из вас знает только первую ее часть. В 1993 году «Спартак» разгромил ЦСКА — 6:0. Хет-трик сделал Игорь Ледяхов. Но Владимир Никитович, комментируя матч из кабины «Лужников», с каким-то жутко маленьким, черно-белым, замызганным монитором, отчего-то принял Ледяхова за Андрея Гашкина. И весь матч восхищался тем, что творит новичок «Спартака». Но ближе к концу игры на бровке, чтобы выйти на замену, появился... Гашкин. Маслаченко, увидев это и все поняв, на минуту замолк. А потом сказал на всю страну: «Ошибаются не только вратари, но и комментаторы». И извинился.

Но это еще не конец истории. Его мне много лет спустя рассказал сам Ледяхов, когда комментатора уже не было в живых. Оказывается, после того матча Маслаченко пришел в раздевалку «Спартака», чтобы извиниться (!) перед полузащитником. Тот, едва с поля, долго не мог взять в толк, о чем речь. А когда понял, был просто потрясен поступком знаменитого человека, который вполне мог махнуть рукой на свой ляп и забыть его в следующую секунду. Но посчитал должным пойти вниз и лично, в глаза, принести игроку извинения.

Федор Черенков, которого вы не знали. Ударник в школьном ансамбле, поклонник Beatles и Queen

А почему? Потому что для тогдашних спартаковцев понятие совести и ее угрызений не было чем-то эфемерным, не было просто словесной конструкцией. Слова Андрея Старостина: «Все потеряно, кроме чести» стали неотъемлемой частью красно-белого гена. Да, где-то к этому примешивался и элемент мифологии — допустим, в легендарной истории с просьбой капитана сборной Игоря Нетто к судье не засчитывать мяч Игоря Численко на ЧМ-1962, поскольку он пролетел в боковую дырку в сетке, как выяснилось, было гораздо больше преувеличения, чем правды. Но мы-то, маленькие болельщики «Спартака», росли с абсолютным убеждением, что так и было, и так и надо, и цель не может оправдать средства! И разве это плохо?

Представляю, как переворачивались в гробу братья Старостины и тот же Нетто, когда десятилетия спустя Андрей Червиченко в интервью называл «Спартак» «геморроем», а при его кратковременном правлении случались увольнение Олега Романцева после выигранного трофея (не зря их, этих трофеев, вообще не будет следующие 14 лет), омерзительный бромантановый скандал, взаимная непереносимость с болельщиками своего же клуба. Я ведь потому и назвал книгу «Как убивали «Спартак», что в те несколько лет не только команда опустилась на низшее в своей российской истории 11-е место, но, что куда важнее, были попраны главные принципы и идеи, на которых «Спартак» и его поклонники росли и жили.

Одним из этих главных принципов была демократия. Как те же Симонян или Исаев рассказывали об обсуждении состава, игровых эпизодов, тренировок в звездном «Спартаке» 50-х между игроками во главе с капитаном Нетто, главным тренером Гуляевым и Старостиным! Футболисты свободно могли ляпнуть такое, за что из любой другой команды вылетели бы со свистом. А тут — рабочий процесс, не более. И все — ради дела, а не «я начальник — ты дурак». Николай Петрович вообще создал систему, не предусматривавшую приказного стиля взаимоотношений, основанного на страхе.

Леонид Трахтенберг: «При моей жизни «Спартак» снова станет чемпионом»

Какую-то несоветскую систему. Недаром тот же Маслаченко сказал, что Старостину удалась уникальная, невозможная вещь — в Советском Союзе, где не было частной собственности, построить в виде «Спартака», как выразились бы Ильф и Петров, «маленький свечной заводик». И доступ на этот заводик разного рода начальникам был сильно ограничен, за что Николая Петровича точившие на него зуб чиновники несколько раз от команды отстраняли. В один из таких случаев команда в 76-м и вылетела.

Когда-то мы обсуждали с Евгением Ловчевым, почему самые яркие футбольные эксперты старших поколений вышли именно из «Спартака» (вспомнить, помимо самого Евгения Серафимовича, Юрия Севидова, Александра Бубнова). Ответ был однозначным — потому что если в большинстве других клубов к футболистам относились по-советски, то именно и только в старостинском «Спартаке» у игрока было право слова. И они за много лет научились не бояться того, что скажут вслух. По крайней мере о футболе.

Потому-то, чувствуя все это на инстинктивном уровне, к «Спартаку» в те времена всегда и тянулась интеллигенция, которой причастность к этой команде давала чувство хоть какой-то, но свободы. Как и потому, что в «Спартаке» ценили Человека. Многие его герои играли в нем по десять, двенадцать, а то и пятнадцать лет.

Спартаковцы празднуют чемпионство в 2017 году.

Александр Федоров, Фото «СЭ»

Логика — не про «Спартак». Тем он и прелестен

Сейчас такого и близко нет. Вот взять современный «Спартак». Тренеры с 2003 года (уже почти два десятилетия!) меняются почти каждый год и часто не по одному разу. Генеральные директора — то же самое. Раз в сто лет стали чемпионами — и уже через два сезона из основы золотого состава в команде не осталось никого, кроме Зобнина. Новые руководители распродали всех, как на базаре.

То золото тоже ведь было достигнуто не благодаря, а вопреки. Единственное за 30 лет чемпионатов России, которое выиграла команда, поменявшая по ходу чемпионата (пусть и после первого тура) тренера. Массимо Каррера никого до «Спартака» сам не тренировал, не знал иностранных языков, не играл, не работал и не жил за границей. В клуб словно специально наняли тренера, по всем объективным характеристикам не способного выиграть. И после ухода из «Спартака» он ничего не добился. А с ним — стал чемпионом. И это было так по-спартаковски!

«Каррера доказал: любой может привести «Спартак» к чемпионству. И у Витории бы получилось». Интервью Мелкадзе

Логика — она вообще не про «Спартак». И никогда не была. Может, за эту иррациональность его и продолжают любить больше и неистовее всех. Она — единственное, что объединяет тот и этот «Спартак». Мой и... современный.

И столько уже прошло времени, сменилось поколений и людей, что я уже не рассчитываю на возвращение того, на котором рос. А просто наблюдаю. Ну, и переживаю, конечно. Хоть и журналист, но это чувство, начавшееся в шесть лет, до конца вывести из себя невозможно. Да и нужно ли?..