«Майор вытащил мне осколок из горла и сказал: «Он временно останется немым». А я слово «временно» не расслышал...»

Марк Рафалов
Родился 4 сентября 1924 года в Харькове.
Участник Великой Отечественной войны (два ранения), гвардии капитан морской пехоты. Кавалер двадцати государственных наград.
В высшей лиге чемпионата СССР провел более 200 матчей в качестве судьи. Судья всесоюзной категории. Почетный судья по спорту. Инспектор матчей высшей лиги в 1975-1986 годах.
Автор более 20 книг о футболе.

Тяжелые испытания для Рафалова начались еще до начала войны. В 1938 году был репрессирован его отец (в 1944-м он умер в лагере под Магаданом), маме как жене «врага народа» долго не удавалось устроиться на работу, приходилось голодать... Впрочем, на эту тему Марк Михайлович накануне праздника говорить не хочет.

Сам он в юности играл в футбол в первенстве Москвы за команду «Крылья Советов». Но игровую карьеру пришлось прервать...

— Когда началась война, мне было 16 лет, — рассказывает Марк Михайлович, которому сейчас 95. — Нас, мальчишек, вызвали в районную организацию и сказали, что создают отряд по борьбе с последствиями налетов фашистской авиации. У нас были толстые рукавицы и специальные клещи. Нам надо было сброшенные бомбы топить в бочках с водой или закапывать в песок. Я был хорошо готов физически, быстро бегал. Впоследствии за работу в этом отряде получил свою первую медаль — «За оборону Москвы».

Конечно, было страшно во время бомбежек. Что и говорить... До сих пор вспоминаю одну картину. Мы жили на Петровке. Как-то в один из дней осенью 1941 года я увидел из окна, что люди бегут в сторону Большого театра. Тоже выскочил из дома, последовал за ними. И вот на асфальте между двумя театрами лежала в крови маленькая девочка. Ей было всего лет пять. Она, видимо, была уже мертвой. А над ней склонилась мать и рыдала... Душераздирающее зрелище. Сколько я потом еще видел смертей, но эту запомнил на всю жизнь. Увидеть такое своими глазами просто невыносимо...

На войну Рафалова призвали в 1942-м. Сначала он прошел курсы по подготовке младших командиров в Марийской республике, а в канун 1943 года его отправили на Северо-Западный фронт, в Псковскую область.

— Первое ранение я получил в ногу. Вроде бы и не очень серьезное, но противное, — вспоминает Марк Михайлович. — Старенькая граната взорвалась около меня. Пробила мне портянку, сапог, задела голень. В итоге я впоследствии не смог толком продолжить футбольную карьеру. Стало тяжело играть после войны. Я ведь до этого был очень быстрым. 100-метровку пробегал за 11 с половиной секунд. Поэтому и играл все время на правом краю атаки. Но после войны понял, что лучше закончить, так как ничего хорошего из меня уже не выйдет (улыбается). Правда, еще немного легкой атлетикой занимался. По прямой бегать у меня получалось, а вот по кривой — уже не очень (смеется).

— Важное место в моей биографии занимает город Пустошка — второй по величине в Псковской области, — продолжает Марк Михайлович. — Это был стратегический пункт — посреди двух магистралей — от Ленинграда до Киева в одну сторону и от Москвы до Риги в другую. По этим направлениям проходили и железнодорожные и шоссейные дороги. Во второй половине 1943 года наш 2-й Прибалтийский фронт вел активные наступательные бои в районе городов Невеля, Великих Лук, Новосокольников и Пустошки.

Мы в составе 15-й стрелковой бригады морской пехоты очень долго продвигались к Пустошке. По-моему, три месяца. За это время понесли большие потери — 22 тысячи ребят. Немцы отчаянно сопротивлялись.

На тот момент я уже был командиром взвода. Самое тяжелое — отправлять своих подчиненных в разведку и при этом осознавать, что они вряд ли вернутся...

Рядом с Пустошкой шли очень тяжелые бои, там болотистые места. Немцы гораздо лучше нас были обмундированы, у них было все в порядке с питанием, оружием. К ним все время все подвозили. А у нас ничего не было! Ночью меня вызывали в штаб, чтобы я помогал составлять военные топографические карты. У нас даже у командира роты не было карт, понимаете?! А у немцев — подробнейшие. Противник был тогда вооружен до зубов, даже накомарники были, светильнички, спички. Иногда ночью специально ползли, чтобы ликвидировать немца, достать карту и накомарник. Болота же кругом, комары нас жрали ужасно...

Рядом с городом Пустошка на очень высокой горе находилась деревушка Горушка, где располагалась батарея немецких орудий. Нам приказали взять ее. Решили провести атаку при дымовой завесе. Утром запалили дымовые шашки, поднялись в атаку, но дым пошел не в сторону немцев, а вдоль траншеи...Ужас! Нас ничего не скрывало. Немцы начали расстреливать часть из пулеметов со своей высоты. На моих глазах полегло 30 ребят...

За взятие Пустошки в конце февраля 1944 года меня наградили орденом Красной Звезды. Город лежал в руинах, домов там почти не осталось.

— А 12 апреля я был тяжело ранен. Наша часть заняла плацдарм на реке Великая. Метрах в пяти от нас с пятью ребятами взорвалась мина. Осколки попали только в меня. Самый большой — в горло. Потом уже мне выдали удостоверение, что я стал инвалидом войны первой группы.

На самолете меня доставили в госпиталь. Операцию делал майор в два часа ночи. Дело в том, что я лежал на нарах, на втором этаже и вдруг почувствовал, что вообще не могу говорить, дышать, даже пикнуть! Собрал последние силы в кулак и специально упал в проход между кроватями, чтобы кто-то меня заметил. Сразу же прибежала сестра, позвала ребят, которые притащили меня на стол. Нужно было срочно оперировать. Майор впопыхах, без халата, в кителе с орденами, полоснул меня ножом, что называется, чтобы вытащить осколки и вставить в горло трубку для дыхания и для питания. У меня же вся гортань была перебита... А я таким непристойным мужиком оказался, что забрызгал все его медали и китель своей кровью (смеется). Большой осколок он мне тогда вытащил, а маленькие до сих пор сидят в теле — в шее, подбородке. Они, вроде, не мешают. После операции майор сказал: «Человека спасли, но он временно будет немым». А я слово «временно» не расслышал. Представляете, в каком я был ужасе? Утром врач пришел осматривать пациентов. И я ему написал записочку: «Правда, что я буду немым?» Майор рассмеялся: «Ты чего? Мы еще с тобой плясать будем и по бабам ходить» (смеется). В госпитале я написал стихотворение «Пустошка».

Мы со школьных скамеек шагнули в окоп —
Так страна нам тогда наказала,
А дороги войны как всемирный потоп,
Смерть повсюду за нами бежала.
Мы с боями к Пустошке от Невеля шли.
А она вся в руинах лежала.
Дым пожаров кругом, от печей кирпичи —
Совесть властно к отмщенью взывала.
Нам еще предстоял на Прибалтику путь,
По лесам и болотистым топям,
Еще год воевать. И нельзя отдохнуть —
Мы ведь, братцы, морская пехота!
Много огненных верст мы на Запад прошли,
Но Пустошка всегда нам родная.
На могилах ушедших друзей помолчим,
О кровавых боях вспоминая.
Здесь на Псковской земле наша юность лежит —
Захоронена вместе с друзьями,
Память словно растет и тревожно кричит,
Разрывая сердца нам корнями.

— В госпитале я пробыл несколько месяцев. За это время моя часть ушла далеко на Запад. Пытался ее догнать, но не удалось. А к концу войны Сталин приказал сохранить грамотные кадры — ребят со средним образованием (я в 1941 году экстерном окончил 10 классов). Агитаторы ездили по частям и предлагали поступать в училища. Я выбрал танковое и уехал в Челябинск. Воевать больше не пришлось — уже не с кем было (улыбается). В танковой дивизии я вновь начал играть в футбол. Рядом с нами располагалась авиационное училище с молодыми ребятами, которые на фронте еще не побывали. Нам очень нравилось бегать туда и лупить их. Такая вот забава (смеется).

В Челябинске в начале мая мы узнали о нашей победе. Даже немного отметили — нам разрешили (смеется).

В конце нашего разговора я хотел бы прочесть свое стихотворение. Написал его в 1995 году к 50-летию Великой Победы.

Уходим, ребята, уходим.
Не страшен нам близкий конец.
Уходим под звуки мелодий
Израненных наших сердец.
Останутся внукам медали,
Музеи возьмут ордена,
Уйдут с нами вместе печали,
Но в памяти вечно война.
Мы молодость нашу отдали
Великому делу борьбы,
Россию в боях отстояли,
Чтоб были счастливыми вы.
Все дальше победные годы,
Победного мая венец.
Друзья боевые уходят
Под стуки печальных сердец.