Алексей Ягудин: "До Тореадора я работал попугаем"

СОБЕСЕДНИКИ Елены ВАЙЦЕХОВСКОЙ

Мне показалось, он стал сильнее хромать – без коньков. Пожаловался мимоходом: мол, надо бы прооперировать колено, но нет времени: загружен работой до конца октября. И распрощался на время – пошел готовиться к спектаклю. Мне же вспомнилось тарасовское – времен их совместной работы: "Я не спрашиваю никогда на соревнованиях, болит ли у него нога. Знаю, что болит. Но к чему спрашивать? Чтобы ему захотелось себя пожалеть? Когда работаешь, жалеть себя нельзя".

В Сочи давали "Кармен". Спектакль, ставший главным событием сезона не только в жизни его постановщика Ильи Авербуха, но и всей труппы. Ягудин и сам заметил по этому поводу:

– Считаю, что "Кармен" по сравнению с нашим предыдущим большим спектаклем "Огни большого города" – очень большой шаг вперед. Это шоу абсолютно иного качества. Раньше все наши шоу мы всегда все начинали делать с подсознательной мыслью, что даже если что-то не успеем, быстро вкатаемся, когда начнутся выступления. Здесь же и сам Илья, и все мы чуть ли не круглосуточно работали в "Айсберге" с мая, при том что премьера была назначена на середину июня. Вплоть до премьеры делали контрольные прогоны всего спектакля, чего на других проектах в таком количестве не практиковалось никогда. Не говоря уже о том, что после каждого выступления мы обязательно собираемся и обсуждаем все детали. Поэтому для всех нас до такой степени важно, как выглядит наша работа со стороны.

Сам я не так много катаюсь в первом отделении, поэтому большую часть спектакля смотрю на экране. Не было ни одного дня, чтобы я в паузах не смотрел, как катаются другие ребята.

* * *

– Формально рассуждая, все вы у Авербуха – наемные артисты. Как ему удается до такой степени увлекать людей в "глубину" процесса?

– Думаю, все дело в том, что мы вместе прожили в спорте не один десяток лет. Это сильно объединяет. Если в североамериканских проектах русские спортсмены, как правило, считали себя частью чего-то грандиозного, но чужого, то здесь очень хорошо чувствуешь, что это – твое. Ты не приглашенный, а хозяин.

Смеялись с ребятами не так давно: кто мог предположить, что Авербух, которого в свое время гоняли по раздевалке "Сокольников" более старшие танцоры, станет нашим боссом? При этом Илья ведет себя так, что каждый чувствует себя с ним на равных. Соответственно, с ним легко общаться. Не думаю, например, что кто-либо из продюсеров Stars on Ice стал бы в свободное время играть с артистами в футбол.

Фото - Олег НАУМОВ

В то же самое время Авербух очень требователен. Поэтому, наверное, шоу и развивается стремительными темпами. Понятно, что мы не сразу стали такими. Потребовалось время, в том числе и самому Илье, чтобы от "Ледниковых периодов" и гастролей по стране дойти до полнометражных драматических спектаклей. Это нормальный процесс.

Конечно же нашу труппу нельзя сравнивать ни со Stars on Ice, ни с Champions on Ice – их история насчитывает по несколько десятков лет. Хотя по себе могу сказать, что концепция первого коллектива мне всегда была намного ближе, чем у коллинзовского Champions on Ice – как раз за счет очень продуманных постановок, драматургии. В том числе и групповых номеров.

– Ваша взрослая любительская карьера начиналась как раз с "Кармен", если не ошибаюсь.

– Да. Самую первую медаль чемпионата мира в 1997 году я выиграл именно с этой постановкой.

– А сейчас вы сами выбрали себе роль Тореадора или вам ее предложил Авербух?

– Я вообще всегда склонен доверять выбору постановщика. Даже если речь идет о новогодних елках. Илья прекрасно знает всех нас, наши возможности, у него прекрасное чутье, и если говорить о "Кармен", то нельзя не признать, что очень на месте Мария Петрова с Алексеем Тихоновым, Албена Денкова с Максом Стависким, Лена Леонова и Андрей Хвалько. Какую роль ни возьми, все в точку. Поэтому, думаю, все и катаются с таким удовольствием.

Если же говорить об актерской стороне работы более абстрактно, то наибольший простор, как ни странно, дают детские елки. Мне, например, в свое время очень нравилось кататься в спектакле "Мама", где я играл попугая. Нашу Лизу тогда как-то спросили, кем работает папа. Она без запинки ответила: "Попугаем".

На самом деле для меня не столь важно, где именно и в каком амплуа я катаюсь. Каждое выступление стараюсь честно отрабатывать по максимуму. Не имеет значения, сидит на трибуне президент страны или это всего лишь детская елка. Люди ведь за шоу деньги платят. Значит, я, как один из артистов нашей команды, должен отработать свою партию так, чтобы им понравилось. Из этого складывается общий успех.

* * *

– В большом спорте всегда очень четко определено понятие неудачи: ты либо выиграл, либо проиграл. А как вы реагируете на неудачи в своей нынешней творческой жизни?

– С одной стороны, спокойно. Даже когда случаются какие-то сложные периоды или ошибки, я отдаю себе отчет в том, что все они – тоже моя жизнь, которую я никогда не хотел повернуть назад. Но эмоции по поводу неудач бывают сильные. Например, минувшей осенью я катался в шоу Стефана Ламбьеля, это было совершенно ужасно. На тренировке ничто не предвещало, как говорится. Напротив, неплохо себя чувствовал, был в хорошем настроении, сделал тройной сальхов, флип, тулуп, каскад 3+3... Очень хотелось соответствовать другим участникам шоу, тому же Денису Тену. Я ж не старик какой – даже со всеми своими болячками. Но вышел на лед, и начался какой-то кошмар – не получилось сделать ни одного прыжка.

Усугублялось все это тем, что Ламбьель заранее попросил, чтобы у него в шоу я катал свою олимпийскую "Зиму", хотя я всеми правдами и неправдами пытался этого избежать.

– Почему?

– Мне реально неловко катать эту программу. Я же прекрасно понимаю, что откатать ее так, как в 2002-м, не могу при всем желании. Тем более что тогда она была поставлена так, чтобы максимально подчеркнуть все мои самые сильные качества. Сейчас уже не та скорость, не те элементы. Костюм – и тот уже едва держится и давно перестал быть белым.

И получается не "Зима", а черт знает что. Не говоря уже о том, что мне до сих пор стыдно срывать прыжки.

В общем, тот прокат получился настолько ужасным, что я прямо в раздевалке начал швырять коньки в разные стороны, бился в истерике, орал, что больше никогда не выйду на лед. Таня с Лизой даже специальное обращение мне записали на планшете: "Папочка, ты у нас все равно самый лучший!" Но мне реально было стыдно перед всеми, кто видел тот прокат.

Фото REUTERS

– А какие чувства испытывали сейчас, зная, что с трибуны на вас смотрит Татьяна Тарасова?

– Там была не только она, но и промоутеры из Лондона, которые специально прилетели в Сочи посмотреть спектакль. Но катались мы все, конечно же, для Татьяны Анатольевны. Всех интересовала прежде всего ее реакция – я очень четко это видел. Сам я потом сказал: "Ради бога, не приезжайте к нам часто. Я не в состоянии выкладываться каждый раз до такой степени, что утром невозможно встать с кровати".

– Неужели вам до сих пор так важна реакция бывшего тренера? Что заставляет лезть из кожи вон? Большой спорт-то уже более десятка лет как позади.

– Для меня Тарасова не просто тренер. И никогда не станет человеком из моей прошлой жизни. Она прежде всего очень близкий и родной человек. Поэтому и хотелось, чтобы ей понравился спектакль.

– Я знаю множество примеров, когда спортсмен, уйдя из спорта, годами выступает во всевозможных шоу лишь потому, что не умеет ничего другого. У вас совершенно иная история: вы успели попробовать себя в театре, кино, на телевидении, причем везде опыт оказался успешным. При этом вы выбираете наиболее тяжелое во всех смыслах занятие – продолжать тренироваться, выступать, терпеть боль, соблюдать режим, держать вес. Не жалко себя, с вашими-то травмами? Или до такой степени не отпускает лед?

– Я как раз выбираю самое для себя простое. То, что досконально знаю. Да, это тяжело физически, порой больно. Но нагрузка для головы в процессе работы куда меньше, чем в том же театре, где приходится ночами учить роль, вживаться в нее, готовиться к выходу на сцену и так далее.

– Другими словами, в театре вам не понравилось?

– Напротив, я был от этого опыта в полном восторге. Мне нравилось все. Просто выходить на сцену я могу и в пятьдесят лет. А сколько лет мне осталось в фигурном катании?

* * *

– Вы уже наметили себе какую-то "точку невозврата" или же просто ждете, когда обстоятельства станут сильнее вас?

– Ну, когда-то я ведь действительно не пройду техобслуживание? Время, конечно, летит стремительно: обычный зритель, может, и не обращает внимания, но нам самим заметно, что с возрастом катание становится не таким скоростным, как когда-то. Печально, конечно, но от этого никуда не денешься. Собственно, единственная вещь, которая меня в жизни пугает, это старость.

– Что вы вкладываете в это понятие? Возраст в паспорте?

– Беспомощность и смерть.

– А почему сразу – беспомощность? Можно хоть в 70 лет начать учиться играть в гольф или ходить под парусом.

– Наверное, как раз поэтому я постоянно пробую какие-то новые для себя занятия. До сих пор иногда играю в театре в антрепризах, езжу с лекциями.

Фото - Александр ФЕДОРОВ, "СЭ"

– Рассказываете людям, как вы дошли до такой жизни?

– Если в общих чертах, то да. Ну а если серьезно, делюсь собственным опытом: как стать успешным, как справляться с неудачами. Сейчас мне очень нравится общаться с людьми на эти темы, а первый раз, помню, дико боялся выходить на сцену. Было это года четыре назад в Германии, в какой-то фармацевтической компании. Помню, начал с того, что извинился перед людьми. Сказал, что не смогу выдать единственно верный рецепт успеха никому из присутствующих. И что вряд ли такой рецепт вообще существует.

– Могли бы сформулировать хотя бы в общих чертах, что считаете главным?

– Не бояться делать первый шаг. Надо пробовать использовать каждый шанс, который предоставляет жизнь, как бы ни было страшно. Иначе ты никогда не поймешь, твое это или не твое.

Мне самому в начале актерской карьеры было дико страшно, когда пришлось вести на телевидении передачу с Ларисой Голубкиной. Трясло так, что я вообще не понимал, как выйду на сцену, что буду там делать. А вот театр – это вообще отдельная глава моей жизни, он не сравним по степени адреналина ни с чем. Разве что с Олимпийскими играми.

– До сих пор помню, как тяжело вы рвали связи с любительским спортом. Словно за его рамками не представляли себе никакой иной жизни.

– Так оно и было. Чудовищный стресс. Головой я понимал, что пути назад нет, но все равно надеялся, что каким-то чудодейственным образом я все-таки сумею вернуться. Тяжело было прежде всего потому, что я всегда обожал соревноваться. Например, Илья Кулик, который катался у Тарасовой до меня, терпеть не мог соревнования, для него они были каторгой. Я же просто кайфовал в соревновательной обстановке. Поэтому когда стало понятно, что после операции и замены тазобедренного сустава я уже не смогу выступать так, как прежде, целый год шла колоссальная психологическая ломка.

Странно, да? Вроде я и в спорте все успел, до того, как стало невозможно справляться с травмой, и в шоу постоянно приглашали, и работа была интересная, а ничего не мог с собой поделать. Реально понял, какой это был наркотик – спорт.

Фото REUTERS

– Почему, кстати, в свое время вы решили вернуться в Россию после девяти лет, проведенных в Америке? Не сумели адаптироваться?

– Одним словом тут не ответишь. Начал было привыкать, даже убедил себя, что это – моя настоящая жизнь. А потом как-то на пару недель приехал домой в Питер. Через неделю после приезда мама спросила: "Когда обратно?" И я автоматически ей ответил: "Никогда". Вот так, собственно, закончилась моя американская жизнь. Главное, что я ни разу об этом не пожалел.

– Не доставляло дискомфорта то, что с появлением на телевидении "Ледникового периода" желтая пресса до такой степени стала лезть в вашу жизнь?

– Разное случалось. Я и камеру, если помните, журналисту разбил, и с кувалдой из дома выходил, когда у дверей чуть ли не круглосуточно дежурил фургон с журналистами. Как потом выяснилось, им было поручено любым способом выманить меня из дома и вывести из себя. И начинать снимать.

Понятно, что все это дико злило. Потом привык. На самом деле думаю, что то же самое было бы в Америке, если бы я был американцем и выиграл Олимпийские игры, выступая за США. Там охота за знаменитостями велась всегда. Просто в России скачок популярности фигурного катания получился слишком резким, и этот бум охватил всю страну. К тому же звезд сразу появилось много: Навка с Костомаровым, Тотьмянина с Марининым, Плющенко, Ира Слуцкая, я... Вот журналисты и ринулись во все тяжкие. Сейчас все гораздо спокойнее. Старый я, наверное, уже слишком, никому не интересен.

– В театре и на телевидении вы сейчас сильно заняты?

– Уже нет. График не всегда позволяет. Предложений по дальнейшей работе довольно много. В том числе и с нового спортивного канала на ТВ. Но до октября никакие предложения я даже не рассматриваю. У меня "Кармен".