Джентльмен. Часть 4

(Окончание)

Однако было так, как было. В 1796 году Джексон ушел с ринга непобежденным и открыл школу бокса в Лондоне. На этом просветительском поприще он не был первым, но добился наибольшего успеха, далеко опередив и предков, и современников, и потомков.

На то было несколько причин. Как нетрудно догадаться, просвещал Джексон почти исключительно цвет аристократической молодежи. Собственно, никто больше его уроки позволить себе и не мог. Биографы утверждают, что через его школу прошла треть тогдашних пэров Англии, то есть практически все, кто находился в приемлемом для занятий бокса возрасте, включая принца Уэльского, будущего короля Джорджа (Георга) IV. Остается только гадать, как Джексон находил на них на всех время. Но он находил. А заодно он подобрал ключ ко всем своим непростым ученикам.

Видимо, Джексон так долго играл роль джентльмена, что до некоторой степени стал им в том, что касается поведения. Во всяком случае, его ученикам-аристократам очень импонировала его манера себя держать, и они действительно уважали его. Впрочем, это, скорее, все-таки было уважение к воплощению Силы, а не к равному себе. То есть, с одной стороны они признавали его превосходство над собой в физическом плане, но - с другой - он для них оставался тренером по прозвищу Джентльмен, а они – просто джентльменами.

И все же наполеоновская эпоха до некоторой степени проветрила людям мозги по части происхождения, и то, что сейчас называют "социальным лифтом", впервые по-настоящему заработало. Сам Наполеон был хоть и глубоко провинциальным, но все-таки дворянином. Зато его маршалы – это просто песня. Мюрат был сыном трактирщика, Ней – бочара, и подобное происхождение было практически у всех. Маршал Бернадот, тоже не грешивший дворянским происхождением, стал шведским королем и основателем династии, а когда он умер, у него на руке обнаружили татуировку "смерть королям". В общем, это было интересное время, и Джон Джексон тоже был не последним его сыном.

Кроме того, по свидетельствам его учеников, у Джексона было одно неоценимое качество, которого начисто были лишены другие боксеры, пытавшиеся добиться успеха на поприще аристократических тренеров: он умел терпеливо и понятно объяснять. Многие люди моего поколения, думаю, уже заулыбались, вспомнив, как на них, рискуя сорвать голос, орали их тренеры в самых разных секциях. Не буду называть имен, но многие наши талантливейшие спортсмены, в том числе и боксеры, на время бросали ходить в эти секции. Не из слабости, а потому что гордость не позволяла им выслушивать поток оскорблений, который обрушивался на их головы за то, что они не поняли великую тренерскую мысль, выраженную тремя или даже тридцатью тремя не слишком точными с терминологической точки зрения матерными словами.

А Джексон умел не только объяснять, он, что еще важнее в таком виде спорта, как бокс, умел заставить людей поверить в себя. У Конан Дойля в романе "Родни Стоун", где действует множество реальных людей, есть характерная для тех времен сцена общего застолья боксеров и джентльменов. Там на этот праздник жизни неожиданно заявляется неизвестный, который готов встретиться на ринге с кем угодно. Далее следует такой эпизод:

"- Да я бы и сам с ним сразился, но, увы, мой титул не позволяет, - сказал принц. Он тоже раскраснелся, а в глазах появился тусклый блеск. – Вы-то видели меня в боксерских перчатках, Джексон! Знаете, что я кое на что гожусь.

- Я вас видел, ваше королевское высочество, и испытал ваши удары, - отвечал учтивый Джексон".

Конан Дойль, в отличие от многих современных писателей, специализирующихся на истории, очень бережно относился к фактам. Скорее всего, в каких-то обстоятельствах, возможно, почти аналогичных описанным, принц Уэльский действительно сказал нечто подобное. Характерен и ответ Джексона: в нем нет раболепия и счастливого повизгивания от того, что ТАКОЙ ЧЕЛОВЕК обратился к нему, но отвечает он очень уважительно, хотя и уклончиво.

Однако у Джексона был и другой, куда более именитый ученик, чем принц Уэльский  (принц, строго говоря, был полным ничтожеством), и именно в связи с этим учеником Джексона обычно и упоминают. Это был Джордж Гордон Байрон.

О Байроне как о боксере ходит множество сказок, пущенных в обиход уже в наше время. Например, в британском фильме "Леди Каролина Лэм" Байрон  дерется с Томом Молино, который хоть и не назван по имени, но другого подобного персонажа тогда просто не было, и, используя все мыслимые и немыслимые грязные приемы, его побеждает.

Более развесистую клюкву на ринге никто не сажал. В этой "кине" вообще перепутано все со всем, так что ссылаюсь на нее я только в качестве примера, как далеко можно зайти в обращении с фактами. Однако и в одном старом советском "правильном" спортивном фильме один из героев, парнишка-боксер, рассказывает о том, что в спаррингах Байрон побеждал Джексона. Безумие, да и только. Но лучше дадим слово самому Байрону. Так, например, в своем письме от 17 марта  1814 года он пишет:

"Сегодня утром спарринговал с Джексоном в качестве тренировки и собираюсь продолжить и возобновить свое знакомство с моими перчатками. Моя грудь, руки и дыхание в отличном состоянии, и у меня нет лишнего веса. Я всегда обладал сильным ударом, и у меня очень длинные руки для моего роста (5 футов и 8? дюйма – 173,5 см); в любом случае это хорошая тренировка, и самая тяжелая из всех; фехтование на шпагах и саблях никогда и наполовину так меня не утомляло".

В своем дневнике 28 марта того же года Байрон пишет:

"Поднялся утром, по крайней мере, раньше, чем обычно; спарринговал ad sudorem (в поте лица своего) с Джексоном".

Наконец, в том же дневнике 9 апреля 1814 года он пишет:

"Весь последний месяц я боксировал в качестве тренировки каждый день".

Вот и все, что известно непосредственно о тренировках Байрона. Как видим, они охватывают очень небольшой период времени, да и тот был посвящен боксу, мягко говоря, не целиком. Все эти цитаты приведены по книге Г.Д. Майлза, но, по крайней мере, вторая из них, что называется, выдрана из контекста, и в другом, небоксерском источнике мне довелось прочитать ее целиком.

Там, вообще-то, идет развеселый рассказ Байрона о том, как поэт и лорд в компании с приятелем за вечер раздавили на двоих бутылку шампанского и шесть бутылок кларета. После этого приятель ни с того ни с сего погрузился в религиозный экстаз, бросился на колени и стал молиться, в коем состоянии более крепкий на голову Байрон его оставил и поехал спать перед тренировкой. Что ж, многие члены наших сборных по самым разным видам спорта тренируются примерно в том же режиме. Кстати, я рискну предположить, что же заставило приятеля поэта обратиться к Богу. Дело в том, что в тот самый день Байрон вернул ему огромный долг в 4800 фунтов, сумму, на которую в не высшем обществе тогда можно было безбедно прожить лет восемь-десять, и бедный кредитор, наверно, подумал, что без помощи Господа денег своих он бы так и не увидел.

Любопытно, что Г.Д. Майлз ставит под сомнение, что Байрон из-за своей хромоты на самом деле мог сильно ударить или жестко поставить блок, то есть Джексон, видимо, ему подыгрывал, как и многим другим. Мне это утверждение кажется излишне безапелляционным, так как мы точно не знаем, что же у Байрона было с ногой. Известно, что недуг был врожденным, что нога причиняла ему периодически сильную боль, особенно когда он набирал вес, а знаменитый на всю Европу красавец страдал от этой проблемы и боролся с ней всю жизнь, что, кстати, видно и из его процитированных записей в дневнике и письмах. Собственно, он и пошел-то заниматься боксом, именно борясь с весом, а уже там увлекся.

Вполне вероятно, что из-за своего физического недостатка Байрон действительно не мог стать хорошим боксером. Тем более честь и хвала Джексону за то, что он не дал ему этого почувствовать, а, наоборот, дал веру в себя, которую давал и многим другим. Так или иначе, но на Байрона Джексон произвел неизгладимое впечатление, которое он пронес через всю жизнь.

В примечании к одиннадцатой главе своей поэмы "Дон Жуан", где его герой приезжает в Лондон и у него там происходит некое уличное столкновение с бандитом, из которого он с честью выходит, Байрон советует тем читателям, которые не очень поняли, о чем идет речь, за разъяснениями "обратиться к моему старому другу, учителю и наставнику моего тела Джону Джексону, эсквайру, профессору кулачного боя, который, как я надеюсь, по-прежнему сохраняет свою силу и симметрию своего тела вместе с чувством юмора и достижениями как в области атлетики, так и умственной деятельности".

Написано это было уже в конце 1822 года, через восемь лет после его занятий боксом у Джексона и за полтора года до гибели. "Симметрия тела", о которой говорит Байрон, – это своеобразная дань времени. В моде была античность, которую тогда понимали несколько однобоко, в частности преувеличивая значение симметрии в греческом искусстве и считая ее саму по себе достойной поклонения. Все современные Джексону авторы, когда говорят о нем, обязательно упоминают о том, что он был не только великолепно, но и невероятно симметрично сложен.

Однако несомненно и то, что Байрон действительно глубоко уважал Джексона. В частности, он как-то сказал, что Джексон обладал гораздо лучшими манерами, чем его знакомые по Кембриджу. В общем, получается так, что в 1814 году, когда ему было уже то ли сорок пять, то ли сорок шесть лет, Джексон все-таки стал тем, кем хотел, – просто джентльменом. И, наверное, оставался им до самой смерти, которая наступила в 1845 году.

Пирс Иган уже не в "Боксиане", а в своей "Жизни в Лондоне", изданной в 1833 году, написал о Джексоне: "Он не знает, что такое подобострастие, ненавидит лесть. Прямота, честность, беспристрастность, добродушие и мужество – то, на чем стоит его характер".

Очень может быть, что так оно и было. Только где были все эти замечательные качества, когда Джентльмен Джексон левой рукой схватил Мендосу за волосы, пригнул его и стал забивать правой, да еще не давал упасть и тем закончить раунд? И все это в бою с противником, у которого и так не было против него шансов. Или кто-нибудь может себе представить, чтобы настоящий джентльмен, например полковник Эстон, сделал что-нибудь подобное даже ради спасения собственной жизни?

Александр БЕЛЕНЬКИЙ