Не шмогла

Американский боксер Антонио Тарвер, двукратный чемпион мира и, что важнее, еще и двукратный победитель великого Роя Джонса, всегда считался прекрасным мастером реванша. Трижды на протяжении своей карьеры он проигрывал, а потом выигрывал повторные бои с теми же боксерами. Так было с Эриком Хардингом, Роем Джонсом и Гленом Джонсоном. Многие, и он сам в том числе, полагали, что Тарвер сделает это и в четвертый раз. В октябре прошлого года он проиграл своему соотечественнику Чаду Доусону и отдал ему титул IBF в категории до 79,4 кг, а матч-реванш прошел в прошлую субботу.

Однако с возрастом у всех случается первая осечка. Как говорила одна старая лошадь в одном еще более старом анекдоте: "Ну, не шмогла я! Не шмогла!" В сорок лет, вполне пенсионном для боксера возрасте, то же самое имел все основания сказать о себе и Антонио Тарвер. Имел, но не сказал. У боксера, если только он не закончил бой лежа, всегда есть возможность заявить, что он-то как раз шмогла. Это шудьи шмотрели не туда, куда надо, штоб им пушто было, шупоштатам.

Понять Тарвера можно. В боксе ведь, помимо нокаута, нет какого-то жесткого объективного критерия. Это только женщине не докажешь, что ты шмогла, если на самом деле не шмогла. Осечка же Тарвера не носила интимного характера, поэтому он мог говорить все, что угодно. Можно даже сказать, что некоторые основания для этого у него были.

В самом деле, во второй раз Тарвер проиграл Доусону меньше, чем в первый. А судьи действительно были, пожалуй, излишне щедры к его противнику. Судей ведь, как некоторых дам в возрасте, тянет на молоденьких. Только по несколько иным причинам.

В боксе сейчас происходит смена поколений. Одни звезды ушли, другие вот-вот уйдут, третьи постарели, четвертые тоже скоро поедут с ярмарки, причем некоторые даже галопом, а полноценной смены как-то не видно. Делали-делали звезду из Джермена Тейлора, а он не сделался. Делали из пуэрториканца Мигеля Анхеля Котто. Слепили, как в песне, из того, что было, а потом вопреки той же песне все-таки не полюбили. Так, крутят временный роман, как фотомодель с шофером в ожидании олигарха. Вот, откуда ни возьмись, появился Пол Уильямс, человек-пулемет со слегка сбитым прицелом: бьет очень много, но не так, чтобы очень точно. Смотреть на него интересно, но обаятелен он, примерно, как бульдозер.

А тут Чад Доусон. Молодой, достаточно симпатичный, с потенциалом привлечь большую аудиторию, в том числе и женскую. А Тарвер... Ну, самое красивое, что у него есть, - это жена, если во время трансляции я правильно определил его супругу, но она не выходит на ринг. Сам же он обладает шармом не больше, чем у аллигатора. Напугать может - но полюбить его никто не полюбит. Правда, ненавистники Роя Джонса, которых в виду сложности характера последнего всегда хватало, прониклись к Тарверу нежным чувством, но их слишком мало, и погоду они не только не делают, но и не влияют на нее никак.

Да и не выиграл Тарвер у Доусона, если разобраться. Ну, может быть, чуть перестарались любвеобильные судьи, поставившие 117-111 (двое) в пользу Доусона. 116-112, как поставил третий судья, уже ближе к истине. Можно было поставить и 115-113, но все равно в пользу Доусона.

Кроме того, у Тарвера имеется еще одно неотомщенное поражение. Два с половиной года назад его избил, именно избил, хотя и не нокаутировал, Бернард Хопкинс, и Антонио как-то не особо убедительно рвался взять у него реванш.

Так, может, просто настало время спокойно и достойно удалиться? Если бы Тарвер ушел после боя с Хопкинсом, остался бы какой-то душок. Как нас учит раскрашенный Штирлиц, а раньше учил он же нераскрашенный: запоминается концовка, а та концовка была бы так себе. А вот нынешняя вполне потянет. Дрался с молодым сильным чемпионом, проиграл немного - и точно, что меньше, чем в первый раз. Недавно стукнул сороковник. Ну, куда еще рваться? К новым поражениям? А зачем?

Можно, конечно, вспомнить, что сорок лет - бабе век, а в сорок пять - баба ягодка опять, но если эта поговорка и подходит для бокса, то только для женского, и то сомневаюсь. Что же касается Тарвера, то если он задержится на ринге до сорока пяти, то ему придется убедиться в том, что никакая он не ягода, а старый-старый перец.