"Твоя карьера закончилась. Если только ты не хочешь умереть на льду"

Я очутился в кабинете для осмотра и стал разминать руки, чтобы хоть как-то отвлечься от тяжелых мыслей. Чувствовал боль в груди. Тренер сказал мне, что ее причиной могло стать обезвоживание или я мог дернуть мышцу, так что я продолжал успокаивать себя, говоря про себя, что, наверное, командный врач должен быть прав.

Со мной все в порядке… верно?

В конце концов, я выступал в НХЛ. Играл за "Рейнджерс". Травмы – это часть игры. Неважно, как я чувствовал себя внутри, я должен был сохранять спокойствие. Медсестры провели все нужные тесты, взяли анализы, и я был уверен, что скоро они вернутся и объяснят, что со мной все хорошо.

За исключением того, что я не мог перестать думать о крови.

Прошлым днем я решил прилечь после обеда, но задремал надолго, а когда проснулся, начал кашлять кровью.

Так что я сделал то, что делает любой человек, когда напуган. Позвонил маме.

"Джед, - велела она. – Немедленно звони тренеру". – "Не думаю, что все так серьезно. Тем более время уже позднее". – "Меня не волнует, который сейчас час. Немедленно звони тренеру".

Такое скажет любая мама. И неважно, что моя мама – специалист по болезням сердца. Это просто нормальное поведение любящего родителя. Со мной все будет хорошо.

И вот я сижу в кабинете, жду результатов обследования и думаю о крови, которой запачкал весь умывальник. Через какое-то время вошла медсестра. Она ничего не сказала, просто обняла меня.

Ничего настораживающего. Я уже давно сдружился с медицинским персоналом, ведь карьера хоккеиста подразумевает регулярные травмы различной степень тяжести. Через минуту появилась еще одна медсестра, и она также обняла меня.

Джед ОРТМЕЙЕР (справа). Фото REUTERS

В этот раз я заметил, что, когда она уходила, то не могла сдержать слез.

"Что здесь происходит?" – спросил я. Начинал уже нервничать.

"Врач к вам скоро подойдет", – ответила она.

Ух ты. Теперь я понял, что что-то не так. Но она не была врачом и не имела право разглашать диагноз.

Затем пришел доктор, и я почувствовал, как ощущение радости жизни покинуло кабинет, как только он закрыл за собой дверь. Надежда не покидала меня до последнего, но я уже начал понимать, что произошло что-то серьезное.

"У тебя эмболия, – заявил он. – Тромбы в обоих легких".

Он стал объяснять, что тесты выявили редкое отклонение. У меня была обнаружена мутация генов, из-за которой моя кровь была гуще, чем у среднестатистического человека, что в разы повышало риск образования тромбов. Мне прописали препараты, разжижающие кровь, а также специальные упражнения. Мне объяснили, что любая травма, которая может повлечь за собой кровотечение, может привести к самым тяжелым последствиям.

Конечно, пока он все это говорил, я слушал вполуха. Когда тебе говорят, что ты столкнулся с такой серьезной проблемой, как кровяные тромбы, то ты отбрасываешь все неважные части своей жизни и размышляешь только о том, что действительно имеет смысл.

Семья?

Нет.

Друзья?

Нет.

"Когда я снова смогу играть в хоккей?" – "Через твое сердце только что прошли два тромба. Я, честно говоря, не понимаю, как ты еще до сих пор жив". – "Понятно… Но, если я все же смогу играть…" – "Твоя карьера закончилась. Если только ты не хочешь умереть на льду".

Наверное, он добавил что-то еще, но я уже не помню.

Я кивнул в ответ и сделал вид, что запомнил все то, что он мне сказал. Но в глубине души я все еще представлял, как вернусь на лед "Мэдисон Сквер Гарден".

Ведь когда-то мы все равно умрем, верно?

Джед ОРТМЕЙЕР (№41). Фото AFP

***

Если вы следите за спортом, то знаете, что тромбы стали большой проблемой в последнее время. И хоккей не миновала эта беда. Стивен Стэмкос, Паскаль Дюпуи… Но речь идет не только о НХЛ. Крис Бош из "Майами Хит" отлично справляется с этим (Бош действительно смог вернуться на паркет, после того как у него обнаружили тромбы в 2015 году. Но весной 2016-го у него вновь выявили проблемы с легкими, и с тех пор форвард не играл. – Прим. "СЭ"). Стэмкос пропустил много матчей в прошлом сезоне, Дюпуи был вынужден завершить карьеру, а Бош пытается вернуться в игру, несмотря на противопоказания докторов. Когда спортсмен изъявляет желание продолжить карьеру, несмотря на смертельный риск, фанаты недоумевают и не понимают, чем вызвано такое рвение.

Я не могу говорить от лица этих парней, но я могу рассказать, чем руководствовался я.

С трех лет я мечтал только об одном: попасть в НХЛ. И я пошел на все жертвы, на которые вынужден идти человек ради этой мечты. Просыпался каждый день еще до восхода солнца. Вступил в единственную хоккейную лигу, которая была в Небраске. Я использовал каждый праздник или день рождения – любую возможность, чтобы выпросить новую хоккейную амуницию вместо игрушек или видеоигр. Я распродал все части игрового свитера под рекламу для местных бизнесменов из Омахи. (Правда, если вы считаете, что свитера из финского чемпионата переполнены рекламой, то вы не видели мою выездную игровую джерси).

И я тренировался. Каждую свободную минуту я вкалывал ради того, чтобы у меня появился мизерный шанс пробиться в НХЛ. Так что, когда, наконец, я попал в лигу после четырех лет в Мичигане, попал не куда-нибудь, а в "Нью-Йорк Рейнджерс", доктора могли вырвать этот синий свитер только из моих холодных, окоченевших рук.

Можете подумать, что я преувеличиваю, но позвольте нарисовать вашему взору такую картину. Когда я впервые вошел в раздевалку перед открытием тренировочного лагеря 2003 года, то рядом со мной переодевались Марк Мессье, Брайан Лич, Эрик Линдрос, Павел Буре, Алексей Ковалев и Петр Недвед. А позже по ходу сезона к нам присоединился Яромир Ягр.

Впервые я смог поговорить с Ягром, когда все уже покинули лед, а я выполнял обязанности, которые выпадают на долю любого новичка: собирал шайбы.

Он подъехал ко мне и уточнил: "Джед, правильно?"

Ух ты, он знает мое имя.

Он продолжал: "Я могу побросать шайбы вместе с тобой?"

Я лишь кивнул: "Ага, конечно".

И вот мы бросаем по воротам, и он вновь интересуется: "А ты сам откуда?" – "Небраска" – "Вы там играете в хоккей?" – "Ха-ха. Пытаемся".

Ягр задумался на секунду, потом в его глазах проскользнул огонек: "Кукурузники"! Хорошая футбольная команда".

Марк МЕССЬЕ (слева) и Джед ОРТМЕЙЕР. Фото REUTERS

Затем мы просто продолжили бросать по воротам. Именно тогда я реально почувствовал: "Теперь я игрок Нью-Йорк-чертовых-Рейнджерс". Играю в одной команде с Яромиром Ягром. Мы с Ягром разговариваем о "Корнхаскерс" прямо сейчас".

Но я еще не закончил свою историю.

Начало сезона я провел в фарме, прежде чем в ноябре меня вызвали в основу. У команды как раз начиналось выездное турне. Четыре матча подряд. И лишь в своем пятом матче в карьере я смог ступить на лед домашней для меня "Мэдисон Сквер Гарден".

Это было сродни попаданию в рай. Ни больше, ни меньше.

За несколько минут до конца третьего периода арбитр поднял руку. Вот отстой. Еще одно удаление. Мы должны были играть втроем против пятерых.

Наш тренер, Глен Сатер, выкрикнул мое имя, и я сразу же вылетел на лед.

По ходу матча сложно что-то анализировать. Ты думаешь только о том, что должен сделать на льду. Нет времени отвлекаться на то, на какой арене ты играешь, и что на тебя смотрят 20 тысяч человек. Ты просто пытаешься играть в хоккей и не облажаться.

Так что я вышел на лед и выполнил свою работу. Заблокировал бросок, еще один, третий… Наконец, я выбросил шайбу из зоны и закончил смену. Когда я вернулся на скамейку, то вся команда стояла на ногах и тепло меня приветствовала. Я же все это время пытался восстановить дыхание. Болельщики сходили с ума. Этот момент я никогда не забуду. Будущие члены Зала славы приняли меня за своего.

Но ты готов умереть не ради этого.

Мы победили в том матче, и вся раздевалка стояла на ушах. Когда тренеры покинули помещение, то Мессье отвел меня в сторону: "Эй, мне понравилось то, что ты показал. С этого момента считай себя почетным гриндером Западной Канады. Ты слышишь, пацан? Это говорю я. Теперь это официально".

Это сказал мне Марк Мессье. Капитан. "Лось"! Мы были в одной команде и бок о бок бились каждый вечер за возможность завоевать Кубок Стэнли. И он был рад видеть, что я добился определенного успеха.

Что, черт возьми, может быть лучше?

Именно ради этого я был готов отдать жизнь.

Так что уже через несколько часов после того как я покинул больницу, решил для себя: найду способ продолжить карьеру.

Джед ОРТМЕЙЕР. Фото AFP

***

Тромбы и заболевание крови были обнаружены у меня в августе 2006 года. Следующие четыре месяца я провел в тесном сотрудничестве с тренерами и докторами команды, чтобы разработать план, при котором… как бы помягче… я не помру во время тренировки или по ходу матча.

Несколько месяцев я был вынужден тренироваться в одиночестве. Любой контакт мог привести к худшим последствиям – из-за попадания шайбы или клюшки я бы истек кровью "благодаря" антитромботическим препаратам, которые я принимал. Так что мог находиться на льду только в одиночестве и только после общей тренировки.

В январе 2007 года я вернулся в состав "Рейнджерс". Перед возвращением я должен был подписать соглашение, согласно которому понимаю риск, которому себя подвергаю, и не буду иметь никаких претензий в случае непредвиденных обстоятельств. Без раздумий я подписал эту бумажку.

Я принимал дозу антитромботических препаратов, которая была рассчитана на 12 часов. Я должен был приносить шприц на арену, чтобы сделать себе укол сразу же после матча (если только у меня не было большого отека), чтобы препарат мог выйти из меня перед следующей тренировкой. В выходные я должен был делать пару уколов, так как риск образования тромба возрастал, если мое тело не находилось в постоянном движении.

И вся эта логистика была самой большой засадой. Я всегда должен был знать расписание тренировок и перелетов, чтобы подстроить свое лечение под них. Но мне было все равно. Главное, что я вернулся туда, где должен был быть. И во второй половине сезона я провел 41 матч. Мне просто нравилось выходить на лед. Мы дошли до второго раунда плей-офф в том сезоне. Если быть абсолютно честным, то в тот период я считал себя неуязвимым. В моем представлении, если два тромба уже прошли через мое сердце, и я выжил, то меня уже ничто не остановит.

Джед ОРТМЕЙЕР (слева). Фото AFP

Конечно, как только меня начали посещать такие мысли, то у меня случился рецидив. В следующем сезоне, когда уже подписал контракт с "Нэшвиллом", я в третий раз порвал переднюю крестообразную связку. И после операции образовался новый тромб. В этот раз мне имплантировали специальный кава-фильтр, который не позволял тромбам попасть в жизненно важные органы. Доктора объявили, что я больше никогда не смогу играть. В этот раз с полной уверенностью. Но после реабилитации, на которую ушел целый год, я смог убедить "Предаторс", что еще могу вернуться на лед.

Технически я и так был на действующем контракте с клубом, так что платить мне им бы все равно пришлось. И без той бумажки, что в случае несчастья их руки чисты. Позже я смог отыграть достаточно хорошо, чтобы убедить "Сан-Хосе", что им может пригодиться такой опытный и недорогой игрок при их проблемах с потолком зарплат.

Я был недорог, и я был ветераном. И я подписал еще одно соглашение. Без проблем.

Следующие пару лет я мотался между НХЛ и АХЛ. Из Нэшвилла в Милуоки. Снова Нэшвилл. Затем Сан-Хосе. Сан-Антонио. Хьюстон. Миннесота. Снова Хьюстон. Опять Миннесота. И, наконец, возвращение в Сан-Антонио.

Почти 10 лет спустя с того дня, когда я узнал о тромбах, я все еще выходил на лед. Хотя каждый год казалось, что новая травма или слухи о состоянии моего здоровья поставят на мне крест. Близкие пытались уговорить меня остановиться. Они уже просто молили меня.

Зачем? Зачем все это продолжать?

Поймите, хоккей – это все, что я знаю с трех лет. Жизнь без него казалась бессмысленной. И лишь с появлением одного человека в моей жизни все изменилось.

Джед ОРТМЕЙЕР (№41). Фото REUTERS

***

"Присядь, – поспросила моя жена, Мэгги, прежде чем я покинул квартиру. – У меня для тебя сюрприз".

Мы находились в Сан-Антонио, и у нас оставалось, наверное, минут пять, прежде чем нужно было отправляться в аэропорт. До конца сезона оставалась пара месяцев, и моя жена улетала домой в Небраску.

Но я сделал, как она попросила, несмотря на спешку. Я присел.

"Закрой глаза".

Я закрыл.

"Протяни руку".

Я вытянул руку и почувствовал, как на нее кладут какой-то пластмассовый предмет.

"Открывай глаза".

Я увидел положительный тест на беременность. Показалось, что я сейчас свалюсь со стула.

Этот момент действительно изменил все.

Так как у нас оставалось всего пять минут до отъезда в аэропорт, я не мог осознать важность происходящего и даже не мог подобрать нужных и правильных слов. Только после отлета я смог все обдумать. И тогда я понял, что, наверное, это два моих последних месяца в профессиональном хоккее.

Я потерял дар речи от эмоций и переживаний. Только после прощания с женой и отлета ее рейса я понял, к чему все идет. И это стало таким неожиданным ударом, что я был вынужден остановить машину и просто подумать несколько минут в тишине. Нужно было обдумать наше будущее.

Я понял, что ради блага семьи я должен оставить любимую игру.

У тебя есть совсем немного времени, чтобы насладиться профессиональным спортом. И каждый спортсмен это понимает. И тебе отведено меньше лет, чем ты сам себе отсчитываешь. Но я могу честно сказать, что покинул игру без каких-либо сожалений. И я знаю это, потому что у меня был шанс уйти на своих условиях. Все могло закончиться гораздо хуже.

Очень долгий период хоккей и был всей моей жизнью. Ее смыслом. Это была единственная вещь, которую я любил, и единственная вещь, которую я понимал. Я боялся не того, что могу умереть во время игры, а что без игры умрет какая-то часть меня.

Понимаю, что есть люди, которые никогда не поймут моих действий. Моего желания 10 лет блокировать броски и играть в такой жестокий вид спорта, несмотря на риск в каждую минуту не только расстаться с карьерой, но и, возможно, с жизнью. Люди могут называть меня наивным, безрассудным или просто глупым из-за того риска, которому я подвергал себя. И я не могу сказать, что эти люди в чем-то неправы.

Я лишь честно пытаюсь рассказать, почему некоторые поступают так рискованно – играют ли они с тромбом в теле, со сломанными костями, с сотрясениями или на фоне алкогольной или наркотической зависимости. Суть всех этих проблем едина. Это страх узнать ответ на единственный вопрос: "Кто я без этой игры?"

Когда, наконец, я повесил коньки на гвоздь, то сделал это с легким сердцем. Понимал, что приспособиться к новой жизни будет непросто, но, к счастью, мне удалось найти новый смысл существования быстрее, чем я ожидал. Я часто слышал подобное от ребят, которые закончили раньше меня. Они хотели начать новую жизнь, но не знали, с чего начать. Так что мы с женой организовали компанию, которая не только помогает спортсменам адаптироваться в новых реалиях, но и дает им определенные навыки и образование, которые могут пригодиться им в новой карьере.

Наша цель – перенаправить ту страсть, которую они испытывали к своему виду спорта, в новое русло. Неважно, о каком именно виде спорта мы говорим. Суть одинакова: если ты обладаешь преданностью своему делу, трудолюбием и гордостью, которые и позволили тебе пробиться в высший свет, то твой свитер заберут только из твоих холодных окоченевших рук.

И только когда я представил, как моя дочка растет без отца, я осознал, что пора заканчивать. Сейчас ей уже два годика, и у нас в этом месяце на подходе еще один ребенок.

Сейчас их папка – обычный старик. Но если они спросят, кем я был, то могу с гордостью заявить им, что когда-то я был почетным гриндером Западной Канады.