Оксана Чусовитина: "Я кажусь кому-то бабушкой? Догоняйте!"
СОБЕСЕДНИКИ Елены ВАЙЦЕХОВСКОЙ
К ее выступлениям на помосте многие относятся скептически, искренне не понимая, зачем успешной во многих отношениях женщине продолжать истязать себя тренировками в столь почтенном для гимнастики возрасте. Она же в ответ лишь смеется: "Мне нравится". Эту же фразу услышала от Чусовитиной и я, когда позвонила спортсменке по окончании тестовых предолимпийских соревнований – поздравить.
– Ваша гимнастическая карьера со стороны выглядит так, словно не стоит вам чрезмерных усилий.
– В каком-то смысле так оно и есть. Мне не в тягость тренироваться, выступать. Тяжело разве что выступать в многоборье, как пришлось сейчас. Обычно я готовлю к соревнованиям всего два снаряда – опорный прыжок и бревно. Но в этот раз мне нужно было заявиться именно в многоборье, иначе я не прошла бы квалификацию. А многоборье – это брусья, с которыми я очень давно не дружу.
– Почему?
– Сама не знаю. Не даются они мне. Боюсь я этого снаряда.
– Странно слышать. Ведь два из ваших четырех именных элементов вы впервые исполнили именно на брусьях, дважды становились третьей на Кубках мира. Да и на Олимпийских играх в Барселоне, помнится, неплохо справлялись.
– Ну вы и вспомнили! Это было так давно... На самом деле не могу ответить, в чем причина. Почему-то на брусьях я всегда очень волнуюсь. И как следствие – ошибаюсь. Наверное это и пугает. На турнире в Рио я даже Свете Богинской призналась перед выходом на брусья, что волнуюсь, словно в первый раз в жизни вообще выхожу на помост.
Там действительно было сложно. Я начинала выступление как раз с брусьев, и на первом же элементе у меня "вылетела" рука. Как удержалась на снаряде сама не понимаю, но понервничать пришлось изрядно. К счастью потом пошли "мои" виды, и сразу стало легче.
– Как вы расценивали свои шансы до начала турнира?
– Главной задачей было не получить травму, которая не позволила бы мне пройти все четыре снаряда. Сама по себе квалификация не представлялась мне чем-то сложным.
– Почему вы решили готовиться к Олимпийским играм со Светланой Богинской?
– Света очень хорошо чувствует все нюансы моего состояния. Знает, когда нужно что-то сказать, а когда просто промолчать и дать мне возможность настроиться самостоятельно. Ничего даже не спрашивает в таких случаях – просто отходит в сторону.
– Мне кажется, эти качества отличали ее еще в 1992-м в Барселоне, где Света была капитаном вашей олимпийской сборной и возилась со всеми вами, как наседка.
– Согласна. Это действительно редкое качество – до такой степени чувствовать спортсмена. До своего переезда в Германию я тренировалась у Светланы Кузнецовой, потом 10 лет у Жанны Поляковой. С января мне в основном помогает Николай Пак. Я сама попросила руководителей узбекской федерации гимнастики, чтобы мне выделили специалиста, который мог бы постоянно работать со мной в зале. Что касается Богинской, она в большей степени выполняет не тренерские, а менеджерские функции. Если может, то приезжает на соревнования, как это было сейчас в Рио.
ВСЕ МОИ РОДСТВЕННИКИ ДАВНО ПЕРЕБРАЛИСЬ В РОССИЮ
– Всегда была склонна считать, что ваш дом находится в Германии. Или с переходом под узбекский флаг что-то изменилось?
– В Германии постоянно живет мой сын Алишер – он сейчас заканчивает школу. Поэтому я тоже в основном нахожусь в этой стране. По сути живу на два дома. Сейчас собираюсь на неделю в Ташкент – окончательно утвердить в федерации план своей подготовки к Олимпийским играм.
– Зачем вам вообще понадобилось в очередной раз менять спортивное гражданство при том, что в Германии, насколько мне известно, не отказывались продолжать финансировать вашу подготовку?
– У меня уже много лет есть мечта – завоевать олимпийскую медаль для той страны, где я родилась и выросла. Да и вообще закончить карьеру хотелось бы дома.
– Вы ведь выступали за Узбекистан на протяжении 12 лет, начиная с 1993-го, завоевав за это время пять медалей в опорном прыжке на пяти чемпионатах мира.
– Да, но олимпийских медалей у меня в тот период не было. Поэтому сейчас я намерена очень серьезно готовить прыжок – как раз с тем, чтобы иметь возможность бороться в Рио-де-Жанейро за медаль. Если бы не история с болезнью Алишера, потребовавшая лечения сына в Германии, я бы вообще никогда никуда не уехала бы.
Как только мне сказали, что Алишер полностью здоров и что больше в его жизни не будет ни связанных с той болезнью анализов, ни больниц, то первое, о чем я подумала – что наконец могу вернуться в Узбекистан. А вместе с этим пришла мысль вернуть себе прежнее спортивное гражданство. Даже странно на самом деле: в Узбекистане у меня не осталось никого, кроме мужа: все родственники давным-давно перебрались в Россию. Но приезжаю в Ташкент и каждый раз чувствую, что это – мое. Моя земля, мой город.
– Немецкая федерация по поводу перехода не возражала?
– Нет. После Игр в Пекине, где я завоевала серебро в опорном прыжке, у меня были два очень тяжелых сезона: пришлось прооперировать оба плеча, потом я порвала ахилл, когда восстановилась и снова попала в команду, немцы не взяли моего тренера ни на чемпионат мира в Токио, ни на Игры-2012 в Лондон. Отчасти мои неудачи там были связаны и с этим тоже. К тому же я начала чувствовать, что требования ко мне со стороны старшего тренера немецкой сборной становятся более жесткими. В итоге я и попросила меня отпустить. По этому поводу было проведено специальное заседание федерации, и могу сказать честно, что очень благодарна руководству немецкого гимнастического союза за то, что мне не стали ставить палки в колеса.
МОГУ ЕЩЕ ЧЕГО-ТО ДОБИТЬСЯ НА ПОМОСТЕ
– Все десять лет, что вы выступали за Германию, вас сопровождала история, которая полностью объясняла необходимость продолжать карьеру, оплачивая тем самым лечение сына. Что заставляет продолжать тренировки сейчас?
– Это было не совсем так. В Германии мне не ставили условий относительно выступлений за эту страну. Сразу сказали, что готовы помочь независимо от того, захочу я продолжить гимнастическую карьеру, или нет. Да и сама я тогда ходила в зал и тренировалась совершенно не для того, чтобы добиться каких-то результатов. Просто так было легче хоть ненадолго отвлечься от мыслей о болезни Алишера, от того, что ему приходится переносить. Если бы вместо этого я сутками напролет сидела в больнице, думаю, просто не выдержала бы тех переживаний: либо сломалась бы физически, либо сошла бы с ума. Зал же давал какие-то позитивные эмоции, с которыми я шла к сыну в больницу. А когда дело пошло на поправку, я вдруг поняла, что чувствую в себе силы не только для того, чтобы тренироваться, но вполне могу еще чего-то добиться на помосте.
– Это ощущение и стало отправной точкой?
– На самом деле, да. Ужасно не люблю ситуаций когда с опозданием осознаешь, что у тебя был тот или иной шанс, а ты им не воспользовался. Я поговорила тогда с мужем, с которым мы живем уже восемнадцать лет, и он сказал: "Если хочешь – попробуй". Бах вообще всегда понимал меня и поддерживал – все-таки сам бывший спортсмен, был пятым на Олимпийских играх в Сиднее, сейчас возглавляет в Ташкенте четыре борцовские школы. Еще он тогда сказал, что бросить спорт никогда не поздно. И что я могу сделать это в любой момент, если почувствую, что тренировки перестали приносить мне прежнее удовольствие.
Я РАЗДРАЖАЮ ТЕХ, С КЕМ КОГДА-ТО ВЫСТУПАЛА
– Олимпийские игры в Рио-де-Жанейро могут оказаться для вас не последними?
– А почему нет? Многие, как мне кажется, уже вообще перестали обсуждать, не сошла ли я с ума, раз выступаю столько лет – просто привыкли к тому, что я на помосте. Да и потом в чем проблема? Я же приезжаю на турниры не для того, чтобы занимать там последние места? Иногда даже медали выигрываю. И мне действительно очень это нравится.
– Нравится выступать, или готовиться к выступлениям?
– Нравится пробовать то, что не получалось раньше. Сейчас, например, готовлю новый прыжок, который в женской гимнастике не делал еще никто. У него в связи с этим даже базовой сложности пока нет.
– Что нужно сделать, чтобы прыжок официально вошел в таблицу гимнастических элементов?
– Показать прыжок на каком-либо турнире, либо выслать видеозапись в FIG (Международную федерацию спортивной гимнастики. – Прим. Е.В.). В июле в Турции будет проходить этап Кубка мира, хочу попробовать этот прыжок именно там. Хотя в принципе можно впервые заявить его прямо на Олимпийских играх. По моим прикидкам базовая сложность такого прыжка должна составить 6,6 – 6,7. Максимальную базовую сложность (7,0) сейчас имеют два оборота вперед, но там совершенно невозможно получить хорошую оценку. Поэтому я попробовала этот элемент и тут же от него отказалась.
– А в чем проблема?
– В приземлении. В женском исполнении оно получается слишком низким, соответственно чтобы не упасть, нужно сильно разводить ноги и приземляться в глубокий присед. А это некрасиво, поэтому судьи и снижают оценку.
– Как вообще возможно освоить уникальный по сложности элемент в 41 год?
– Вот именно это мне и нравится больше всего. Я кажусь кому-то бабушкой? Ну тогда догоняйте, в чем проблема? На самом деле меня поддерживают очень многие люди. А наиболее сильно, как мне порой кажется, я раздражаю тех, с кем когда-то выступала в соревнованиях. Хотя наверное это объяснимо: при том, что сын уже взрослый, я по-прежнему худая, не расползлась, фигура в порядке. За что тут любить-то?
СПОРТ НЕ ПРЕПЯТСТВУЕТ ПОЛНОЦЕННОЙ ЖИЗНИ
– Существует расхожая точка зрения, что за спорт наиболее сильно держатся те, кто не представляет себя ни в какой другой жизни и, соответственно, боится этого перехода.
– Это совершенно не мой случай. Я прекрасно знаю, чем именно буду заниматься, когда перестану выступать, и ни капельки этого не боюсь.
– И чем же?
– Уже сейчас я много занимаюсь тренерской работой, в частности – езжу в тренировочные лагеря, которые организовывает в США Света Богинская. Меня много приглашают на различные семинары, поступает немало запросов на частные уроки. Менять род деятельности бывает страшно тогда, когда сам человек опасается всего нового. Меня же это только привлекает.
– Как и тренерская работа в целом?
– Не вся. Я совершенно не умею работать с маленькими детьми, например. Это требует огромной выдержки, и я совершенно не уверена в том, что такая выдержка у меня есть. Плюс – нет достаточных знаний. Работа на более профессиональном уровне знакома мне гораздо лучше.
– В чем разница – заниматься профессиональным спортом в двадцать лет и заниматься тем же самым в сорок?
– Разница в голове. С возрастом начинаешь думать совершенно иначе. Если бы нынешние мозги я имела в 20 лет, эх… Равных мне не было бы.
– А можно немножко расшифровать: что такого вы вдруг поняли о спорте, чего не понимали раньше?
– Сейчас моя жизнь гораздо более организована: я четко знаю, какая мне нужна нагрузка, как выстроить тренировку, чтобы она была максимально эффективной, и получается, что полноценно отработав утром два часа в зале, я освобождаю себе весь день. Могу заниматься ребенком, какими-то домашними делами. То есть спорт совершенно не препятствует полноценной жизни. А в 20 мне казалось, что если я быстро сделаю всю работу в зале, значит, меня заставят делать еще что-то. И вот эта мысль, что ты и так устал, а сейчас придется еще работать, мешала очень сильно. Раньше я намного дольше разминалась. Сейчас же, чтобы полностью подготовить тело к работе на снарядах мне требуется 15-20 минут.
– В показательных выступлениях часто принимаете участие?
– Приглашают часто, особенно в Японию и США, но соглашаюсь я только в тех случаях, если это не нарушает тренировочный процесс. Длинные перелеты все-таки сильно сбивают рабочий ритм.
– К Олимпийским играм вы готовите только один снаряд?
– Нет, как обычно два: прыжок и бревно. Заниматься одним снарядом очень тяжело психологически. Хотя в тренировках я прохожу все четыре вида – с тем, чтобы абсолютно все мышцы как можно дольше оставались в хорошем рабочем состоянии. Для того же прыжка очень полезно прыгать акробатику на вольных упражнениях.
– Насколько эта акробатика сложна?
– Она осталась той же, что я прыгала на Олимпийских играх в Барселоне.
– Включая ваши фирменные два сальто прогнувшись с винтом?
– Да. Гораздо тяжелее мне даются прыжки и повороты, которые пришли в спортивную гимнастику из художественной и которых требуют новые правила. Видимо, для этого я недостаточно хореографична. Не приучили нас к этому в свое время, хотя хореографией мы занимались много.
– Приехать в Рио-де-Жанейро вы планируете заблаговременно?
– В этом нет нужды. Я вообще не люблю приезжать на соревнования заранее. Во-первых, тренироваться приходится в таких случаях по жесткому расписанию, во-вторых, все элементы приходится делать на жесткую опору, где можно легко "убить" ноги, а, в третьих, на тебя все смотрят, включая судей, и ты уже не можешь делать комбинации тяп-ляп: приходится каждый раз выкладываться полностью, а это сразу повышает риск получить травму или "перегореть" до начала соревнований.
МАМА МЕЧТАЛА ВИДЕТЬ МЕНЯ ПИАНИСТКОЙ
– Вы как-то следите за судьбами спортсменов, которые, как и вы, выступают в категории "долгожителей"? За Оле-Эйнаром Бьорндаленом, ставшем в этом сезоне в 42 года чемпионом мира по биатлону в двадцатый раз? Или Дарой Торрес, которая выступала на Играх в Пекине в 41 год и завоевала там три серебряные награды?
– Специально не слежу, хотя в той или иной мере интересуюсь абсолютно всеми видами спорта. Меня в свое время очень сильно мотивировало другое. В 2008-м я порвала ахилл и лечилась в швейцарской клинике, периодически думая о том, какая я несчастная. В разгар этих мыслей как-то включила телевизор и увидела передачу о том, как тренируются паралимпийцы. Я заплакала тогда даже, увидев как люди без рук, без ног самоотверженно тренируются, преодолевают себя и не считают при этом, что чем-то обделены.
Сама себе тогда сказала: “И ты, Чусовитина, жалуешься, что у тебя ножка болит? Заткнись и будь счастлива, что у тебя эта ножка есть!”. Когда есть руки и ноги, человека ничего не должно пугать: он всегда сумеет заработать себе на жизнь, даже если придется мыть полы. Моя мама, например, всю жизнь проработала поваром. И когда меня спрашивали, насколько богата моя семья, я всегда отвечала, что очень богата: в ней четверо детей. До сих пор, когда утром звоню маме по телефону, она говорит: “Какая же ты у меня красивая, доченька! Какая же ты молодец!”. Правда потом обязательно добавляет: “Только дурочка ты у меня совсем – все никак не напрыгаешься в свои сорок лет…”.
– Ну, вот видите, если даже мама…
– Она просто никогда не хотела, чтобы я занималась гимнастикой. Я в семье самая младшая, и мама всегда мечтала видеть меня пианисткой. Даже пианино в дом купили, когда мне было шесть лет. Пришлось средней сестре из-за этого идти учиться в музыкальную школу. И она по вечерам всегда играла маме “Лунную сонату”.
– Научиться играть на пианино в ваши послеспортивные жизненные планы не входит?
– Нет. Зато очень хочу научиться хорошо скакать на лошади. Плохо уже умею – иногда хожу заниматься в конный клуб в Германии. Это ужасно: ноги болят, руки болят, осанку держи…
– И это говорит олимпийская чемпионка по гимнастике?
– Я тоже думала, что сяду на лошадь и сразу поеду. Как мушкетеры в кино. Ага, поехала…
– В выездке, кстати, спортсмен может успешно выступать в соревнованиях до преклонного возраста.
– Об этом я тоже думала.
– И что именно думали, если не секрет?
– Что мне если на какой лошади и выступать в соревнованиях, так только на пони – чтобы падать не страшно было.
Олимпийская чемпионка 1992 года в командном первенстве. Вице-чемпионка Игр-2008 в опорном прыжке. Чемпионка мира 1991 (командное первенство, вольные упражнения) и 2003 (опорный прыжок). Чемпионка Европы-2008 (опорный прыжок).
Завоевала в общей сложности 11 наград на мировых первенствах, четыре – на чемпионатах Европы, семь – на Азиатских играх (последняя из наград была выиграна спортсменкой в 2014 году в 39-летнем возрасте). Является первой исполнительницей четырех гимнастических элементов в опорном прыжке, на брусьях и в вольных упражнениях. Выступала за сборные СССР, СНГ, Узбекистана и Германии. Сейчас снова представляет Узбекистан.
Имеет 17-летнего сына. Муж – Баходир Курбанов, чемпион Азии по греко-римской борьбе.
